Карнавал

Литературные опыты участников форума

Модератор: Analogopotom

Карнавал

Сообщение Gvendel » 04 ноя 2008, 16:05

На замусоренном песке речного берега стояли двое. За их спинами громоздились киевские высоты. Стоявший поодаль, с конями, слуга почесывался концом затушенного с рассветом факела. Впереди катил воды синий, с золотистыми от взошедшего солнца блестками, Днепр. На той стороне камыши, ниже виднелись песчаные отмели.
Они наблюдали за вошедшими в Почайну лодьями. Младший из спутников нетерпеливо переминался. А старший застыл в раздумье. Всех признаков жизни на его крупном, костистом лице – подрагивающие над губой усы, да потемневшие пятнышки на щеке.
Смуглое, длинноусое лицо производило устрашающее впечатление застывшей в чертах суровостью и угловатым, старательно бритым черепом, с пучком волос на макушке. По обычаю русов это обозначало знатность происхождения.
Знаком вельможа подозвал проходившего мимо горожанина. Глядя на лодьи, спросил:
- Кто прибыл?
Горожанин торопливо ответил:
- Какой-то Волк с дружиною, со службы греческому царю.
Вельможа кивком отпустил прохожего и велел своему спутнику:
- Езжай в град за конями, сыне.
- Сколько коней надобно?
- Три, Лют, три. И вели готовить пир.
Проводил сына взглядом и неспешно двинулся к причалу. Сзади ехал слуга, держа на поводу серого в яблоках жеребца.
На причале вельможа остановился. Уперев руки в бока, стал всматриваться в вернувшихся из дальнего похода воинов. Отметил одного. Подошел ближе и возгласил:
- Здравы будьте, други!
Ему откликнулись:
- Здрав будь и ты, не ведаем, как звать величать.
Вельможа ответил с горделивой улыбкой:
- Меня зовут Свенельд – большой воевода великого князя русского Святослава Ингвареча.
Сказал и будто еще вырос, хотя и так был не мал ростом и весьма статен.
С лодьи закричали:
- Эй, Свенельд.
Титан спустился с небес. На суровом лице возникла широкая улыбка.
- Здрав будь, Тур.
Странного вида человек встал рядом с Туром и махнул рукой.
- А меня не узнаешь.
Свенельд повел глазами по рваному шраму, покачал головой.
- Нет, голос, вроде знаком, но не узнаю.
- Скверно помнишь, Свенельд Карлыч, Стемид меня зовут, племяш Велимудров.
- Как же помню, с какой битвы шрам?
- Не с битвы, бурей канат лопнул.
Свенельд зычно прогорланил:
- Эй, ребята, прошу к вечеру на честен пир пожаловать!
Довольно улыбнулся: хотя и привычны великославному воеводе крики славящие, все же радостные вопли воинов тешили самолюбие. Пока бойцы ликовали, пока Свенельд с каждым обнялся, на спуске выросли всадники. Когда они подъехали вплотную, великий муж одобрительно кивнул. Лют привел тех лошадей, что подходили наилучшим образом: прекрасного буланого четырехлетку и двух попроще.
Лют спрыгнул с коня, вывел на причал буланого. Перешептываясь, дружинники любовались жеребцом. Песчанно-желтый конь с развевающейся черной гривой и черным же, не подрезанным, до земли хвостом часто перебирал темными ногами.
Свенельд взлохматил жеребцу гриву, поцеловал умную голову и обнял за шею. Суровый воевода ласкал жеребца будто любимую. Оторвавшись от коня, поцокал языком и повернулся к старшому приехавших.
- Брате, я дарю тебе буланого. Родина не порадовала нас теплом, так пусть сияет вам удача. Буланый несет в гриве победу.
Ираклий пихнул Волка локтем.
- Не забудь покопаться в гриве.
Волк строго посмотрел на друга, затем поблагодарил Свенельда. Лют подвел коня поближе. Волк, взявшись за луку седла, вспрыгнул в седло, поймал ногами стремена. Конь поднялся на дыбы. Волк ловко укатил жеребца и проехался вдоль лодий. Тем временам Свенельд так же сел в седло и оттуда, с равной с Волком высоты сказал:
- На таком красавце хоть в великокняжеский дворец.
Улыбаясь, Волк откликнулся:
- А что, надо проехаться.
Свенельд полуразвернулся к Волку и, так что были видны искривленные губы, произнес:
- Ну так едим. Вот два коня для твоих другов.
С растяжкой произнося слова Волк велел:
- Ты, Ираклий, и-и ты, Тур, со мной. – Шлепкой ладони взогнал коня на причал и спрыгнул прямо в лодью. Спрыгнул неудачно, едва не упал. Эрик поймал воеводу за локоть, и тот заметил на это: - Вот и отлично, быть тебе за старшего. – Рабам: - Шарасын, распакуй тюк с оружием. Рыжый, одежду. – И воинам: - Ребята, вы тоже переоденьтесь. А впрочем, успеете.
Ираклий шепнул ему:
- Что подарим стратигу?
- Это потом, на пиру. А князю шлем из Египта и щит, ну-у, этот…
- Понял.
- Действуй.
- Может, не стоит переодеваться? Сколько мне говорили о вашем архонте, он любит попроще.
- О нашем, нашем князе. Все же он князь, и ему подобают почести.
Волк надел зеленые сапоги и белую рубаху, туго подпоясался, сверху накинул алый плащ. Так же оделись и дружинники, только плащи у них были синие, с желтым подбоем.
Кавалькада направилась в город – кучку дворов, среди которых блистали кресты христианских храмов и коптили костры капища. В центре города, рядом со сложенным из валунов жертвенником, серым сундуком возвышался каменный великокняжеский дворец. Дворец строили еще при Игоре, затем в нем воцарила Ольга, теперь входит в возраст новый властелин – Святослав Игоревич. В центре здания четырехугольное возвышение. На уровне второго этажа крытая галерея, поддерживаемая неуклюжей колоннадой.
У главного входа, между колоннами, на постеленной прямо на каменные ступени медвежьей шкуре сидел юноша лет семнадцати. Парчовая шапка с собольей опушкой означала княжеское достоинство. Был юноша не высок, но и не низок, не был он худ, но и толстым его не назовешь, скорее просто крепок. В голубых глазах, казавшихся под густой тенью опушки серыми, нельзя было разглядеть никакого выражения. Вспыльчивые брови придавали лицу некую жесткость. Только вот простецкий нос смягчал впечатление.
На приветствие воевод Святослав слегка наклонил голову. В левом ухе сверкнула золотая серьга с капелькой рубина.
Волк низко поклонился. Распрямляясь, заметил равнодушие на лицах гридней, принимавших приветствие Свенельда. По лицу грозного воеводы пробежала тень, и глухо прозвучал ответ на приветствие стоявшего рядом с князем великана.
Сверху иронично прозвучал голос женщины:
- Здрав будь, воевода. Чего не замечаешь, иль мала?
Женщина мягко рассмеялась. Свенельд сделал шаг назад – Волк поспешил последовать за ним – и ответствовал:
- - Нет, отчего, просто я низок.
На балконе стояла полная женщина средних лет и, смеясь, грозила воеводе пальчиком. Ее также окружала свита.
Волк толкнул Ираклия локтем, и шепнул:
- Сама Ольга вышла.
Они принялись жадно всматриваться в облик знаменитой правительницы, совсем обыкновенной с виду, только спокойно уверенной.
Ольга улыбалась – хмурился Святослав. Когда Волк поднес дары, наступил момент неловкости. Свенельд поклонился.
- Позволь, государь, пригласить тебя с дружиною на пир. Надеюсь, и воевода со своей ратью будет.
Поднял голову. Княгиня ушла не прощаясь. Святослав милостливо кивнул.
- Жди к вечеру.

***

Олег жадно вдыхал упругий ветер. Полуприкрыв глаза и запрокинул голову к небу, ловил порывистую свежесть. Неслышно подошла княгиня Ольга.
- Дышишь, Ольгич?
Полуобернувшись, Олег ответил:
- Дышу, экий ласковый ветер. Сильный, а мягкий и теплый. Будто не осень начинается, а весна. Хорошо жить, просто жить. Надо же было отсчитать шесть десятков, что бы понять простую истину. И не надо человеку ничего, только жить.
- Вот если б не заботы.
- А у меня нет забот, все пустое. И к чему, не жены, ни детей.
- Твоя правда, Александр.
- Благодарю тебя.
- За что?
- Хорошо называешь: крестильным именем. Я рад, что стал христианином. Велика их правда – смирись и воздастся. Вот и я – потерял два престола, Руси и моравский, а счастлив. Твой сын сказал недавно: христианство вера стариков. Может и верно. Был я молод, горяч, неукротим, сколько раз падал и поднимался, и не ведал счастья, аныне обрел. Вот только здоровье не то.
- В покое счастье.
- Точно.
- Увы, покой будет на небесах. – Ольга оглянулась. Рядом никого. И продолжила: - Надумал чего, али как?
Олег открыл глаза, вздыхая, сказал:
- Словянские учителя – Константин Философ и Мефодий – пришли из Царьграда, им самое простое, на патриарха с императором уповать, только поневоле к папе обратились. С Царьграда много визгу, да мало шерсти.
- Так значит – Рим?
- Нет, немцы. Ихний король, Отон, сила. Без немцев и папа худая поддержка. Мефодий заплатил за вражду с ними годами темницы. Конечно, Отон волк еще тот, однако Русь ему не по зубам, да и далеко. К тому же мы ему нужны против греков.
- Толк с него?
- Епископ, учителя. Может надавить на соседей. Мечем, конечно, не поможет. Не поможет ни он, ни кто другой.
- Ладно, попробуем. Обмозгуй как следует, после доскажешь. Может сгодиться.
Ольга вернулась во дворец. Старик остался, в рассеянности прошелся вдоль каменной стены, мотнул головой и неспешно побрел к себе.

* * *

К вечеру ветер изрядно захолодал. У горизонта сгущались тучи. Ночью обещался дождь.
Поругивая скверную погоду, дружинники гурьбой направились в гости. На судах осталось только охранение.
Свенельд встретил их на крыльце. Благодушно пророкотал приветствие.
Князя ждали с минуты на минуту. А пока Волк поднес хозяину подарок – тесак с полуметровым клинком. По чужестранному обычаю такие тесаки носили на правом бедре.
С привратной башенки закричал, предупреждая. Подъезжал князь Святослав. Он прибыл в сопровождении несколько десятков разодетых в шелка и золото всадников – великие бояре и личные телохранители. Вместе со свенельдовой дружиной и заморскими гостями. Собралось до тысячи гостей.
В гридню – зал для пиров – все не поместились, и оставшимся соорудили столы на улице. В самой зале установили три стола. За центральным расселись высшие чины. Родня князя – двоюродники Игорь, Акун, Глеб, Володислав и тесть Тудор. Бояре, приехавшие с князем – хитроумный Буефаст и худородный Икмор. Приехавшие отдельно – Фаст, Сфирько, Тудко, Воико, Берн и иные помельче. Собралась почти вся киевская знать. Здесь не было Претича, ныне киевского наместника, и подкармливаемого им Добрыни, но о нем особый разговор. Не было и ближних Искусеви и Олега.
Волка посадили за княжеский стол, соответственно с рангом, рядом со старшим сыном хозяина – Лютом. Младшего – Мистишу, еще совсем мальчика – определили за другой, менее почетный стол.
Как выпили, у юнца разгорелись глаза. Жадно мерцая глазами, он принялся расспрашивать бывальца.
- Говоришь - закапали Алвада. Дела. Это все христианские выдумки. По-нашему – мертвого огонь берет и он с дымом прямо на небо. Ну, а тут, тьфу.. червям своего отдали. Дважды умирать.
Волк из-под руки, вроде как оглаживающей лоб, снисходительно глянул на юнца, безвежественного перед гостем. Отвечал слогом человека впитавшего заморскую ученость.
- Черви жрут тело, а душа парит. Телу един конец – умереть, душе – жить. И мост душе мы выстроили, разожгли кругом Алвада огонь. И дым, будто облако, вознес душу.
Лют положил голову на скрещенные на столе руки. Так, глядя, рассмеялся. Волк, наклонив голову, распевно произнес:
- Какой веселай. – И быстрее, с ударными «ч» и «за»:
- Чего залился?
- А того – в вячских дебрях тако не говорят. Пообтесался.
- Да, грады да торжища, а еще греческая наука… А кто будет по праву руку князя?
Лют поднял голову.
- Икмор зовут. Кузнецкий сын. По тупости не одолел мастерства, нанялся охранять торговые суда. Когда при покойном князе греки купчишек наших растрепали, спас одного. С того пошел в гору. О, ревет ярым туром. Тоже служил грекам, правда, недолго. И привез оттуда сказку, про то, как греческий царь Александр с пешей ратью полмира покорил. Рассказал Святославу, тот зараспрашивал, что за рать такая. Теперь сам подобное решил устроить. И из-за моря вои туда ж. Они по свевскому обычаю конного боя не любят. Больше на судах. Смех, ратоборствовать без коней. Что мы, смерды?
Волк слушал Люта вполуха, улыбался поддакивал, когда Лют заводился, но смотрел в оба глаза на Свенельда. Внимательно запоминал манеру говорить, немного покачивая взад-вперед головой в такт словам. Запоминал быстрые цепкие взгляды по сторонам. Цепкие и внимательные, будто улыбался другой. Характерность шуток: Свенельд выпустил на стол пару воронов гулять, называл их «Мысль» и «Память», сажал на плечи и закрывал левый, да, левый глаз. Кто-то крикнул:
- Один!
И хохотали. Именно – Один, бог викингов, он пожертвовал глазом за мудрость и ездит теперь по свету на восьминогом коне с «Мыслью» и «Памятью», древними воронами, на плечах. Только мудр ли Свенельд, и всеведущ ли? Один, познав сокровенное, пронзил себя копьем и повесился на мировом древе скандинавов - ясене. А это любит жизнь, смачно жует и кости хрустят в крепких зубах. От заморского вина налился, до яркой сети прожилок в глазах, кровью. Силен и яр.
Когда Свенельд, насытившись, запел, настукивая по столу кулаками в такт игравшему в углу гусляру, Икмор сорвался в пляс. Он дико кружил, пинками разбрасывая насыпанное на полу сено.
Во дворе разом загомонили и в гридню посыпал народ. Мокрые люди заполонили весь зал и внесли лавки, посуду и припасы. На улице полил дождь.
Волка хлопали по плечу, кричали над ухом. Воевода встал, глазами поискал Свенельда. Хозяин растворился в мерцании факелов.
Оставив поиски, Волк взял серебряную чашу и вышел на крыльцо. Стоя под навесом, подставил чашу под струю, падающую из украшенного чешуйчатой мордой ящера водостока.
Бесшумно подошел Ираклий. Стал, опираясь плечом о причудливую колонну. Спросил:
- Чего дождь собираешь, выпей лучше вина.
Смотря в сторону ворот. Волк ответил вопросом.
- Ты знаешь, отчего дождь идет?
- А чего удивляться? Не Ливия – у вас здесь небо в дырках.
- Небо, говоришь. Это наш бог Род капли мечет. То семя его, от которого все живое.
- Раз так, чего тогда в Афинах не подставлял шлем под воду? Ливень был редкостный.
- Угу, только этого мне не хватало. От чужого и подохнешь.
- Свойского захотелось, ладно – обращайся, в любое время изображу.
Волк большим глотком выпил полчаши. Ловко подцепив ногой, толкнул Ираклия плечом. Грек покатился по лестнице и упал в лужу. Преувеличенно страшно ругаясь, Ираклий поднялся и начал ладонями стирать с одежды грязь, но без особого успеха.
Расправив грязными ладонями роскошную бороду и глядя на медленно, мелкими глотками, допивающего Волка, рассмеялся. Волк допил и кинул ему чашу.
- Вот, силы набрался. Нужное дело надо понимать. А то латины вот удумали. Не велят своим попам жениться. Так с голоду скоро начнут пухнуть. Ну откуда возьмется урожай, когда у служителей божьих нету мужской силы? Ладно, передохнул. Дело! Друже Ираклий, верни чашу на место, а я прогуляюсь.
Волк отправился к воротам. Рядом с воротами находилась крытая четырехскатной крышей башенка. На боевой площадке виднелась мощная фигура Свенельда.
Отдуваясь, Волк поднялся по крутой лестнице. Свенельд сидел на ограждении. Волку он совсем не удивился, кивнул и сказал:
- Хорошее место, я имею ввиду не башню, а вообще место.
Волк согласился:
- Да и к богам близко. Вон капище. И кладбище тут. Предки близко.
- Точно. Но не только это. Говорят – первый град Кия был здесь.
Волк усмехнулся.
- Отсюда Кий ушел к власти. Иной сказал бы: жизнь – это круг.
Свенельд внимательно посмотрел на Волка. Встревожено дышал. В неясном освещении слипшая прядь чуба казалась трещиной, рассекающей бритый череп. Сказал, уводя разговор в сторону:
- Другие говорят, будто начальный град был на той горе. Знаешь, Святослав затеял устроить пешую рать, вроде той, что была у греческого царя Александра. Как думаешь, выйдет?
- То воля княжья. А я вот что скажу – было со мной такое дело. Отстал от своих и поехал не той дорогой. Разминулись бы, так и сгинул бы. Да перегородил мне дорогу змей, посланец водяного хозяина. Пока я ждал, что он пропустит, люди мимоходом проехали и сказали, где дружина. Пешцы на лодьях ходят, лодьи – ящера владения. Значит, надобно мне пешцев держаться. Но и коня забывать не след. Иначе может и укусить.
Они оба рассмеялись. Не переставая смеяться, Свенельд обнял Волка за шею.
- Значит, укусит?
- Укусит.
- Ты мне нравишься. Тебе сколько?
- Три десятка.
- Отлично, я сам женился в твоих годах. Точнее, я был женат и раньше. Но первая мне не рожала. Я взял еще одну. Великое дело – дети. У меня дочь на выданье. – Свенельд встал, раскинул руки по ограждению и глядя в глаза Волку. – Давай поговорим прямо. Что ты собираешься делать?
- Вернусь в родные места. В Вячскую землю.
- И распустишь дружину?
- Я не князь, не боярин. Мне не жалуют дани, нет земель. С войны вернулись, там греки нас кормили. А теперь чем кормить дружину?
- Это шутка? Ты вернешься в вячские леса? Не смейся. Ты испробовал настоящей жизни и вновь примешься копаться в навозе? Выходи в море и гуляй. Добыча прокормит. Или нет. Претич спелся с черниговцами, а через них с Северой. Ольга недовольна. Святослав хочет устроить городок с дружиной. Прямо под Черниговом. Твои ребята вполне подойдут.
Короткий, резкий свист донесся от крыльца. Свенельд помахал рукой.
- Поди не видят. – Пояснил: - Это Икмор. Пошли, он нас зовет.
- Нас? То есть меня и тебя?
Волк сначала показал указательным пальцем на собеседника, затем большим на себя. Свенельд кивнул.
- Да. Так сговорено. – Спускаясь по лестнице, неожиданно добавил: - У меня дочь на выданье.
- Ты говорил.
- Да-а?
- Ага.
Сненельд спрыгнул на землю, подскользнулся и едва не упал. Утвердившись на широко расставленных ногах и задрав голову, сообщил.
- Готовься, будет разговор о Царьграде. Князь хочет знать – воевод, пути, рати, и иное. Ради этого он оставил гостей. А на пиру все великие все великие бояре Киева, нет только Ольгиных, да Добрыни. Но Добрыня молод, хотя в нем и кровь светлых князей. Сейчас без дружины, а значит и слово его тихо. Только вот Святослав посматривает на Добрынину сестру Малушу. Да ты наверное и не слыхал о Добрыне. Он сын Мала, князя древлянского. Отец его умер в порубе, а рвался землей Русской владеть. Вот судьбы людские.
Не переставая рассказывать, Свенельд вел Волка в дом, где не было Добрыни. Сына Мала кружила жизнь.

* * *

Светлячок в буре.
Он стоял омываемый дождем. Вода струилась по его лицу. Он стоял и безучастно смотрел на лужу. И он стоял не один, еще под дождем стояли навес и желтоватый от свежести тын, а под навесом стояла княгиня Ольга, и стоял, держа в руке факел, Олег – Александр. Поодаль дворец и больше никого, остальные попрятались от дождя. Холодало стремительно, и дождь был ледяным.
Их было трое, и каждый одинок. Добрыня смотрел в лужу. Олег держал факел, Ольга сурово говорила.
- Хитер, нечего сказать. Неужто ты думаешь, что я тебя так мало понимаю, что поверю в любовь к старым богам? Думаешь: Ольга стара – Святослав вырос; надо держаться сильного. Святослав мой сын, я его мать. Мы думаем разное, но дышим одним. Не бывать Малуше княгиней, не надейся. Твоя мать слаба на передок. И дочке туда же. Яблоко от яблони недалеко падает. – Выговорившись, Ольга надменно выпятила нижнюю губу. – Больше уговаривать не буду. И ты не приходи.
Подозвав Олега, она двинулась во дворец.
Добрыня стоял под дождем и безучастно смотрел на лужу. Вода стекала по его лицу.

* * *

И по лицу Волка текла вода. Хотя он часто утирался ладонью и сидел вместе со Свенельдом на лавке у печи.
Икмор швырнул им по полотенцу и вновь сел на ларь. В углу на табурете расположился Святослав. Больше никого не было.
Волк и Свенельд обтерлись, и Свенельд положил полотенца на лавку. Икмор сказал:
- Бросай сюда, я верну на место.
- Ничего, потом пришлю слугу и приберет.
Отвечал Свенельд. Волк уловил на устах хозяина мимолетно промелькнувшую презрительную усмешку. Вот, мол, человек – мнит себя великим, а думает незнамо чем.
Святослав спросил из своего угла:
- Говорят, у греков царская власть не держится в одном роду? Кто нынче лучший воевода?
Волк отрицательно мотнул головой:
- Царь Роман крепко сидит на отчем престоле. А лучший, пожалуй, - Никифор Фока.
- Сын Льва, того - воевавшего с моим отцом? Он тогда привел македонян.
- Отца и правда звали Львом, тем ли не ведаю, хотя думаю, да. Других вроде в роду не известно. У Фоков в руках наибольшая рать. Сам Никифор водит в бой войска Востока, второй брат – воевода Запада. Еже Силин корабельный старшой Иосиф Вринга. В руках Вринги весь Царьград. Царь верит ему, поскольку Вринга скопец и не может захватить престол. Из остальных сильны - Иоанн Цимисхий и скопец Василий, но они вторые. Первые те двое.
- Как воюет Фока?
- Фока – первейший из известных мне воевод. Прямого боя он не любит. Засады, то по нему. Всегда старается занять лучшие высоты, откуда сподручнее смотреть за врагом и при случае напасть. Нетороплив. Усерден в вере. Мечтает уговорить попов объявить войну священным занятием, а всех павших за родную землю святыми. Учит воинов не уставая. Пожалуй, он единственный из греков, кто воюет ночью. Из всех ратников предпочитает всадников, одетых в железо.
- Вот. – Свенельд назидательно поднял палец. – Вот, и греки туда же. Конные витязи кого угодно переборят. Своих не хватает, печенегов поднимем.
- Чего несешь, совсем одурел!
Икмор разозлено рявкнул, вскочил на ноги. Стремительно поднялся Свенельд. Два великана некоторое время стояли в напряжении. Голос Святослава прокатился громом:
- Тихо, вы.
Старинная вражда обратилась в уголья. Тихо сидевший Волк понял: Задавит Свенельд Икмора, непременно задавит, коли не будет большой войны. Икмор из тех молодцов, кому не указ ни бог, ни царь. Он родился ратоборцем и иным не будет.
Волк прервал молчание:
- Может, сделаем по третьему?
- Нет!!!
-Тихо.
Велел князь. Под тяжестью его каменного взгляда, поднявшиеся было воеводы, осели на лавках.
- Именно, оба неправы. Нужно и то и другое. Будет пешая рать по образу александровой, и всадники – гридни. И печенежская конница будет. Пускай скачет впереди, ищет ворога и жалит. Впереди, да и сзади. Подбирает уцелевших, как рыбак сетью.
Объявив решение, князь принялся расспрашивать Волка о виденном в южных морях.
Вернуться к себе пришлось лишь утром. Светало, когда Волк завернулся в верблюжье одеяло. Проснулся он, почувствовав падающие на лицо капли. Горизонт заволокло серым и, мелко и нудно, закрапало. Волк нырнул под одеяло с головой, вставать было не охота. Его бесцеремонно пихнули. Волк лежал. Еще. С диким воплем Волк отшвырнул одеяло прочь, рывком поднялся.
Ираклий стоял, придерживаясь за туго натянутый канат. Беззвучно, тряско, смеялся:
- Вставай, - зубасто осклабился.
- Рассказывай, давай. – Сделал зовущий жест рукой. – Подходи, Эрик. Воевода речь говорить будет.
Растирая виски, Волк отмолвился:
- И чего вы от меня хотите?
- Знать куда поведешь, лишних здесь нету.
Рядом действительно никого не было. Рядом действительно не было никого чужого. Ираклий, прав, надо посовещаться в узком кругу.
Волк сел.
- Зови Тура и Акуна. – Негромко спросил Эрика: - Небось, ни одной бабы не пропустил? Свенельдовой дочери не видал?
- Не успел.
- Хреново. – Помолчал, вздрогнул и сонно заговорил. – Бр-р, холодно, однако. – Обождав подходивших Тура, Ираклия и Акуна, сказал: - Вот что, други, мы здесь вроде как воеводы. Нам вести воинов и в бой, и в прочее. В сейчас мы в Русской земле и следует на куда-нибудь прибиться. Ведь и возвращались для того, что надоело бродяжье житье.
Святослав зовет нас служить ему ратную службу в Чернигове. За округой доглядывать и, ежили чего, беречь от ворога.
Вы знаете, как нужна человеку крепкая поддержка. Есть один, кто ищет нашей дружбы – Свенельд. Как вы скажите, так дружина и сделает. Против я не пойду. Но знайте – лучшего нам не сыскать. И еще, Свенельд похоже не крутит. Он мне намекал насчет дочери.
Эрик вставил.
- Понятно.
- Вот-вот. Так подумайте и решайте.
Твердо глядя в глаза ближних соратников, Волк ждал. Тур неторопливо прокашлялся, обозрел пространство. Самый старший по возрасту, он имел право на первое слово. А первое слово настраивает весь разговор.
Тур сказал:
- От добра добра не ищут. Чего нам, братцы, кобениться? Надо соглашаться. Да сами понимаете. Соглашайтесь.
Волк велел:
- Остальные говорите.
- Чего там.
- Я – за.
- Нечего и говорить.
- Тогда надо собирать дружину.
- Дочь, говоришь.
- Да.
- Слышал я кое-что.
- Во, видали, - Волк хлопнул себя по колену и картинно показал рукой. – Приходи кума любоваться. Мастер. Ну рассказывай, Эрик.
- Так себе девка. Морда у нее грубая. Но сыны от нее справные будут. Чего и требуется.
- Ладно рискнем. Ежили, что отдохнуть и на другой можно. А корень добрый. – Волк пригрозил Эрику кулаком. – Ну, гляди, коли совсем негодящей окажется…
Скандинав залился хохотом.
- Ничего, выпьешь побольше, трахнешь.
- Спьяну наследника не делают. – рассудительно отвечал Волк.
Старшины разошлись звать дружину на сходку. Остался лишь Ираклий. Волк разделся до пояса, ополоснулся холодной водой. Долго фыркал, обтирая лицо. Столкнул в реку неосторожно приблизившегося грека. Тот, ворча, выбрался на берег и оттуда на борт.
Воздух был свеж, и воевода накинул на голое тело кожух – непокрытый овчинный полушубок. Съежившись, сунул руки под мышки. Довольно усмехаясь, произнес:
- Хорошо.
В ответ долго доносилось старательное уханье и топот пяток. Отплясав, грек скептически отозвался:
- Это от того укутался, что хорошо?
- Ага.
- Вроде собираются.
- Пошли.
Решительно выпрямившись, Волк направился на сходку.
Разговор был вопщем-то недолгий. В общих чертах, то же что и со старшиной.
Вечером воевода должен был ехать к князю. Снова взяли с собой дары. Должны были договориться о службе. Потому собирались особенно старательно. Старшим оставили Эрика. Тот ругался на четырех языках, просил взять с собой, наконец предложил:
- Может съезжу, разузнаю про девицу.
Волк сосредоточенно оправлял платье, не глядя, буркнул:
- Не стоит. – Так же не глядя:
- Что у тебя с головой? Шишка, что ли?
- Понимаешь – шел, мотал головой и ударился ей об пол.
- Это как?
- У меня длинная шея.
- угу.
- Ага.
- Ну, вот и посидишь на судах, а заодно делом займешься. И шею побережешь, с головой.
Вскочил в седло. Кашляя, махнул рукой.
Святослав был со Свенельдом. Принял радушно, дал службу. А на следующий день – сватовство. Через неделю – свадьба. Девка оказалась точно по Эрику – на лицо не приведи господи, но такая крепкая и Телов и головой… Вопщем, жить с ней очень даже можно, и с Волком они быстро притерлись друг к другу. Родился сын. Множилось хозяйство. И жизнь у них, на Черниговщине, пошла своим чередом.
А на Киеве свой обычай. Там помирились Свенельд с Икмором. На людях так совсем мир. Втроем, с князем, они исподволь готовили рать. Время от времени дергали воевод и с других городов. Вызывали в числе прочих и Волка. Но это мало заботило бывшего наемника. Он врос в мирную, хлопотливую жизнь и уже даже начал скучать по былым похождениям. Начал мучаться однообразием.
На просторах громадной страны, то в одном углу, то в другом, вспыхивали не войны, а так клинками помахивали. Только Волка в это не втягивали. Однако ничто не может продолжаться бесконечно. Настал и его час.
Однажды на двор Волка прибыл гонец с матери городов русских. Был месяц август, и прокаленную долгим летом пыль только прибил (даже не скрывалось солнце) дождичек. Солнце багровело, вливая в зыбкий горизонт. Хозяин только вернулся с поля. Летняя суета, обычная в земледельческой стране, утомила воеводу. Но он не сел отдохнуть на завалинке, а пошел окунуться в реке, как это было у него заведено с первых дней оседлой жизни.
Посланный за ним отрок, звонко позвал:
- Воевода, воевода!
И хозяин бодро выбежал на берег. Встряхиваясь, спросил:
- Чего кричал?
- Гонец из Киева.
Враз загудели натруженные ноги и заломило в пояснице.
- Ничего не говорил?
- Не-а, велел тебя звать.
- Велел, так зови.
- А я и зову.
Волк неспешно поднялся по откосу, вошел в распахнутые ворота града.
Гонец стоял у коновязи, покачивал головой, тер себе нос, и мерно то открывал, то закрывал глаза. Изредка он резко встряхивался.
Волк встал против него. Наклонил голову к правому плечу и подбоченился. Рассмотрев, как следует, гонца, не стал мучить лишними разговорами, прямо спросил.
- Грамота?
- Молвь.
- Говори.
- Святослав зовет тебя.
- Понял. – Приказал слуге: - Кинь под навес соломы. – Опять повернулся к гонцу. – Что случилось?
- Пес его знает.
- Ну коли пес, то иди спи.
Сзади уже подходил Ираклий. Разминая пальцами натянувшуюся после купания кожу, грек неопределенно мычал и вопросительно смотрел на воеводу. Тот, глядя на Ираклия, постучал пальцем по деревянному столбу и сказал:
- Поедешь со мной. Эрик! Остаешься за старшего.
Днем следующего дня они отбыли в Киев.

* * *

- Постойте. Хочу Волку кое-что сказать.
Свенельд поманил зятя к лошадям. Достал какую-то безделушку и покрутил в руках. Затем спросил:
- Ты уверен в этом греке, ведь он христианин. Может, стоит взять Эрика.
- Да, уверен. И потом, надо было хоть что-то передать с гонцом.
- Не я посылал. Впрочем, может и к лучшему. Нельзя посвящать многих. А грамота, так ты не учен. Вот что, пускай отправляется назад, за воинами.
- Скажу, что бы взял сотню.
- Хватит и половины. А вообще, пускай берет.
Свенельд убрал безделушку. Переговариваясь, они вернулись во дворец.
- Как так быстро прознали?
- Гонец от Акуна.
В эти дни Ольга находилась в своем городке, вверх по Днепру от Киева. И, получившие известие о приближении немецкого епископа, киевские великие бояре решили взять события под свой контроль. Для этого следовало выслать на дорогу воинов, что бы те по-быстрому доставили епископа в Киев, и Ольга-бы не успела подготовиться. Кроме того, следовало пригласить еще кое-кого.
- Оставайтесь здесь. Грек с нами.
Пришли. Прохладные стены пахли сыростью. Глаза жгли льдом, и Святослав рвал фразы:
- Перебьются. Пока им нужны наши воины, будут держать язык в заднице.
- Нет, Икмор, я не хочу под Корчевом напороться на греческую рать. Для войны с хазарами мне нужен мир с греками.
- Может того, сначала хорват примучам: пускай дань дают. А там все и утихнет.
- Кто там еще? Ведь решили уже, чего ноете. С тебя Волк, два волхва. Один – латин, другой – от хорват. Их там Акун ласкает. Его люди встретят тебя на Горыни и обоих передадут. Только по отдельности. Отряди людей отвезти хорвата ругой дорогой.
Грек с тобой? Подь суда. В глаза гляди. Верю, вижу мужа. Что это, медь? – Святослав презрительно сорвал бронзовую застежку – Ираклий перехватил плащ пальцами – и крикнул: - Эй, там, золотую застежку! – Самолично застегнул плащ, хлопнул по плечу. Так вот лучше. - После паузы. - Поспешай, ты надежда наша.
Ираклий сделал два шага назад, поклонился и проворно выскочил во двор, пал на коня и взмахнул плетью. Жеребец скорым наметом вынес его со двора. Рассыпал по улицам звонкую дробь и вздыбился у ворот.
Перегородив дорогу, стоял старшой киевский священник Григорий. Набычив лобастую голову лобастую голову, он выставил вперед себя крест.
- Я спешу, государево веление. – Скороговоркой пробормотал Ираклий. Григорий поднял крест выше.
- Ты сколько, сын мой, не был у причастия?
- Ну, два года.
Священник мягко, увещевательно говорил:
- Я не «ну», а пастырь твой. И не причащался ты два года, и на исповеди не был два года. Грех сие. Сын мой, покайся.
Ираклий крутнул головой, ища, как бы объехать священника, и увидел ждавшего в сторонке краснорожего попа. Презрительно кривясь, указал плетью:
- Ему буду исповедоваться.
…Позже, когда Ираклий уехал, к клирошанам подошел Олег. Спросил:
- Исповедался?
Григорий отвлеченно кивнул.
- Ну давай, рассказывай. В чем исповедовался?
- Ну, как сказать.
- Говори как есть.
Григорий посмотрел на исповедника, тот отвел глаза.
Олег нервничал:
- Ты что, забыл, что это для нас значит?
- Нет, отчего же, помню. Повтори ему, как есть.
Священник переспросил:
- То есть как – слово в слово?
- Ага.
Священник сцепил руки на животе и закатил глаза. Говорил он вдохновенно, нараспев. Только Олегу речь не приглянулась. По мере продолжения рассказа он все более хмурился. Наконец не выдержал, прервал священника.
- Это что такое?! Это по-каковски? По-гречески? Я это наречье не ведаю.
- Вот в том то и беда твоя.
Григорий сочувственно покачал головой. Второй священник завторил в лад ему, назидательно-издевательским тоном произнес:
- Да, беда, беда.
Олег подозрительно прищурился.
- Что-то непонятно, толи тебя совесть заела, то ли опять латинам супротивничаешь.
Олег подозвал слугу, тот помог боярину взгромоздиться в седло. Собрав в руке узду Олег глянул на священников. Клирощане стояли, потупившись и сцепив руки на животе. Боярин зло плюнул.
- Ничего, сами в Вышеград прибежите. А я и так что надо прознаю.
И ожег коня плетью.
… А позже, когда Ираклий возвратился в Киев, и рассказывал об поездке, Свенельд с Волком спросили:
- Исповедовался?
- Исповедовался… по-гречески.
Волк осторожно поинтересовался:
- А этот… он греческий знает.
- Ты бы не спрашивал, коли бы, видал его рожу.
Воеводы переглянулись. Волк ядовито, пряча зубы, улыбнулся. Ираклий фыркнул, давясь смехом; не выдержав, они расхохотались, сначала грек, потом славянин. Свенельд широко улыбнулся.

* * *

Кривой шрам на нижней челюсти непрестанно двигался. Переводчик будто пробовал, крепко ли держится челюсть. Он смотрел в спину угрюмому воеводе русов и не решался окликнуть того.
Толком они поговорили на первом переходе, когда ехали рядом. И обычно смирная кобылка хорутанина дразнила буланого жеребца воеводы. Теперь же жеребец мрачный и злой, под стать хозяину.
Встретились они на границе. Миссия – епископ, монахи, переводчик из славян-хорутан и несколько воинов охраны – подходило к обнесенному частоколом укреплению, когда из лощины галопом вылетели всадники. С визгом и свистом наездники на бешенных степняках окружили немцев. Епископ уверенно стукнул посохом, и тогда вперед выехал этот рус.
- Я – Волк, воевода князя русского Святослава. Послан сопровождать вас до Киева.
Воевода был непроницаемо вежлив.
Ночевали тут же, у града. Утром отправились вперед. Волк поговорил с епископом. Затем уехал вперед. Адальберт взглядом послал хорутанина догонять воеводу.
Первый из русских вельмож означал многое.
Некоторое время славяне ехали молча. Зато их лошади знакомились весьма активно. Хоротанин улыбнулся одними уголками губ. Веерок морщин стал четче.
- Похоже, эти переговоры прошли успешно.
- Да, весьма. Гляди, а то на беременной кобыле далеко не ускачешь.
- Как-нибудь обойдусь.
Хорутанин отпустил отпустил узду и прикрыл глаза рукой. Щурившийся Волк одобрил:
- Это ты правильно. А то, я гляжу, у тебя глаза все красные.
Переводчик опустил руку, поморщился от бьющего в глаза солнца. Недовольно пробормотал:
- Что за притча?
- А то «за притча», что едете из страна Христа в страну Даждь-бога . Вот Солнце нам встречу и поднимает.
- Что же так неласково?
- Ты бы христианские знаки скинул бы. Может, полегче станет, может Ему не нравиться.
Расшалившаяся кобыла взбрыкнула. Зло оскалясь, хорутанин хлестнул лошадь. Кобылица вырвалась на несколько шагов вперед. Хорутанин рванул коню губы удилами. Волк неспешно догнал переводчика.
- Жарко.
Хорутанин посмотрел на руса. Тот скинул кафтан и закатал рукава рубахи. Солнце стремительно высушило ночную влагу и жарило вовсю.
- Да, жарко.
Поехали вместе. Хорутанин стал насвистывать, потом вдруг оборвал, быстро перекрестился и скороговоркой пробормотал молитву. Далее ехали молча.
Волк не выдержал первым:
- О чем думаешь?
- Почему ты не крестился?
Волк вздохнул и пожал плечами.
- Крестился, как не креститься. Когда грекам служил.
- И как?
- Вот, видишь, теперь рус.
Хорутанин небрежно перекинул плащ через холку коня. Вслушался в лес. Холодком прикоснулся к коже неурочный крик филина. Запасмурневшее чернолесьепримолкло и крик прокатился троекратным эхом.
По лицу руса пробежала дрожь. Он напряженно поднялся на стременах, куснул губу.
Запели птицы, и переводчик глубоко выдохнул. Широко, размашисто перекрестился.
- Тяжело быть язычником. Особенно славянином. Никто и ничто не поддерживает. Даже судьбы толком нет. Только переменчивая Фортуна, не Фатум.
- Чего?
- Это по латыни. Фортуна – это, скажем, вот пойдешь по той дороге – тебя непременно ослопом по башке. Не пойдешь – живой останешься. А фатум, это когда хоть что делай, а что на роду написано – того не миновать.
- А-аа.
- Вот я и говорю. Нет толком судьбы. И небесного воздаяния нет. Нет ада.
- А кощное как?
- Чего?
- Царство Кащея, где в полуночи великие грешники блуждают.
- Так и в то не все веруют. И в раю вашем нет правды. Был здесь мужем , там и остался. Был рабом, им остался.
- Не нравиться – беги. Погибнешь коли, пускай, зато обретешь свободу там.
- У тебя рабы есть?
- Имеются.
- Не разбежались с такого рая?
- Они у меня вот.
Волк показал увесистый кулак.
Постепенно хорутанин отстал и всю дорогу отстраненно молчал. И не радовался прибытию к цели.
В Киев въехали под верхним солнцем.

* * *

Человек с худым, в грубых складках лицом торжественно произносил речь на нездешнем, гулком языке. Он спокойно смотрел в глаза княгине. Отрешенно ждал, когда повторял за ним переводчик. В глазах у него была пустота.
Ольга прятала тревогу в округлом говорке.
Олег сидел немного поодаль, в группе роскошно одетых мужей. Старик-боярин дальнозорко следил за пульсацией вен на руке, сжимавшей епископский посох.
- Владыко, греки говорят, будто в странах Запада многие шатания и ереси.
- Папа и король прислали тебе епископа со священниками. Отверг Адальбарт сомнения княгини.
В воздухе пронесся запах, над городом слоился жертвенный огонь. Ольга шумно глотнула слюну. Темными мешками под глазами проступили болезнь и сизый дым. Недобрые знаки сопутствовали епископу. Значит, «папа и король прислали»?
- А почему не епископы немецкие?
Быстр умом сей латинянин.
- Вселенский собор, голосом всей церкви Христовой, назвал римского епископа старшим среди пастырей стада Божьего и судьей дел веры.
Или, может, заучил. Но не ел, это точно. Куснул хлебушка и жует-жует, неужели все еще есть что жевать.
В думы Ольги вторгся голос возражения. Она даже вздрогнула: будто вернулся Святослав. Но не вернулся, возражал Георгий.
- А как же целибат ?
Епископ воздел руки к небу.
- Великий боже, неужто мы будем спорить об этом?
- Будем. Ибо как идти к людям, нести им веру, если отделен от них безбрачием и несправедливым причастием?
- Бог велик?
На щеках, вертикально, резко обозначились две черты; Адальберт кротко наклонил голову и потупил глаза, покачивая соприкоснувшимися пальцами, вставлял негромкие фразы.
Георгий бурно дышал, черная борода его дрожала, глаза блестели:.
- Апостол наш заповедовал: «будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержание своим».
- «Впрочем, это сказано мною как позволение, а не как повеление… Выдающий замуж девицу поступает хорошо, а не выдающий лучше» , - дополнил Адальберт.
- Раздельность причастий отделяет нас от языка нашего, от Руси. В Руси князь, старейшина не менее служит богу, нежили жрец. А вы мните себя небожителями.
- То непригодно, ибо язычество.
- А разве не сказал апостол Павел: «Когда язычники, не имеющие Закона , по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон» .
- «Не мир – но меч» .
- Меч, против кого? «Кто не против вас, тот за вас» .
- И иное: «Кто не со мной, тот против меня» . Тако с нечестивцами.
- Нечестивцами, говоришь ты. Вот послушай, что я тебе скажу: Поляне-Русь имеют обычай отцов тихий и кроткий, стыдливый перед родней своей. И брак имеют законный: не идет зять за невестой, но приводят ее накануне, а заутра дары приносят. Таков обычай наш. Нечестивцы же древляне – у них звериный обычай. Живут смердами, убивают друг друга, едят нечистое, и браков у них нет, а умыкают девиц у воды. Тако же и радимичи, и кривичи, и вятичи, и дреговичи. За мудрость сию и кротость дал господь нам, Руси, власть!
Бряцая металлом, мужи битвы возгласили «Славу».
Адальберт поднялся, осенил воздух крестным знамением. Монахи встали вместе с ним, и зазвучали латинские песнопения.
Уверенно опираясь на плечо соседа, Георгий громкогласно вещал:
- Папа отпугнет славянский люд от церкви божьей. Мало прочего, так латиняне еще и стригут служителей божьих. Учитель Египта Климент говорил о том, что человек отражение божье. А пресвитер источник божьей воли, в нем образ. Вы подстригаете священников, а значит и самого бога. Служите службу на опресновках, а в закваске дух божий. Без него нет святости.
Неуловимым знаком Адальберт прервал песнопения, сел.
- Папа приказал посты по силе.
- Фарисеи. – Георгий демонстративно оттер пот. С усталой насмешкой сказал: - «Знаю дела твои; ты не горяч, ни холоден; о, если бы ты был горяч или холоден! Но ты тепл, не горяч, ни холоден, то изблюю тебя из уст Моих» .
Адальберт отвечал в тон ему, спокойно и насмешливо. Переводчик запинался.
- Прежде всего - ты еретик, хулитель господень. Вон крест на тебе, что на нем? Что это, где Христос? Откуда эти три божества, одно над другим. Я слышал – так славяне изображают своих ложных богов. Волк в овечьей шкуре. Иуда Искариот.
Епископ указал на крест, висевший на груди болгарина. На кресте были изображены в три яруса – распятое божество в императорском венце, под ним женщина, а в третьем ярусе еще мужчина. Георгий поправил крест. Помаявшись, нашелся:
- Фарисей! – Торжествующе поднялся. И почти крича: - Этот лжец плел здесь о папе, будто мы не знаем, что папа уступил гамбургскому архиепископу право ставить новых епископов в варяжские и славянские земли. И немцы, а не папа послали этого…
Георгий застыл, обличающее указывая на немца. Тот поднялся, негодуя, и порывался возразить. В тот момент занавеса дождя спустилась с облаков. Олег подхватил епископа под локоть и повлек прочь. Георгий вызывающе плюнул, подбоченясь, вступил в полосатово-колеблющееся марево ливня. Дружина тоскливо тянуло русскую. И Ольга опустошенно разглядывала серебряную оковку рога. Вспоминался утренний Святослав, он был небрит: чудно и непривычно. Еще и дождь, а заутро ехать на Подол. Будет желание слезть с коня и пробить корочку. После дождя песок покрывался хрупкой, в маленьких кратерах, корочкой. В детстве Ольга любили после дождя рыхлить песок. И когда снова удавалось так отвлечься, годы будто спадали с плеч. Тоскливо, неужто жизнь уходит. Не старуха ведь. Сорок пять – баба ягодка опять. А ей и того не сравнялось. Но тянет в груди, и тянут песню ближние мужи. Только волки на оковке рога веселы и жгуче пляшут.
Ей не пришлось ехать на Подол. Утром было иное.
На рассвете киевская дружина собралась у Свенельдова двора. Они полукругом окружили старательно вытоптанную площадку, где с ночи горели костры, и ждали привезенного Ираклием волхва. Кто-то оступился в рябую лужу, пошипел, давя ругань.
Порывистый ветер бил огонь, срывая клочья дыма и выхватывая из костра искры. Когда ветер поворачивал и налетал из-за горы, прямо в лица, русы морщились, но терпеливо стояли.
– Идет, идет!
За кострами пронзительно закричали, и гусляры смолкли. На площадку выпрыгнул волк. Щетинясь, он встал в центре.
Свенельд усиленно задергал бровью, сигналя зятю. Тот протиснулся ближе. И Свенельд шепнул:
- Слышь, ткни зверя мечом.
Князь поддержал.
- Угу, тебе сродник нечего не сделает.
- А зачем?
- Проверим – верно ль, что это волхв оборотился.
Будто услышав, волхв вышел из-за дымов. Встал против дружины. Зверь сел у его ног. Волхв воздел к небу жезл, увенчанный четырехликой головой.
- Слушайте, Русь.
Зверь запрокинул голову кверху и тоскливо завыл.
- Голос хорта. Этот голос следует за Даждь-богом, когда колесница бога мчится в далекие края. Ночью видны искры из-под его колес – зарницы. То ваш прародитель. Идите в Даждь-бога, в могилы своих предков. Вы слышите голос хорта, но не видите его зубов, его силы. Ты – сила хорта.
Волхв указал жезлом на князя. Затем положил жезл на свои протянутые ладони и подошел к Святославу. Приблизившись так, что Святослав видел рытвины на носу хорвата , горячо шептал. От волхва вкусно пахло мятой и слова проникали в глубь.
- Решись же. Разве словяне когда давили слуг распятого бога? Но сколько можно, мало нам своих, еще и чужие. Берегись, князь, немцы, привыкли утверждать свою веру мечем и огнем. Разве мало горя они принесли в варяжские земли? Им хочется не просто молиться своему богу, но и жечь чужих. – Волхв попятился вытягивая руки так, что жезл оставался рядом с князем, закричал: - есть здесь Лабы?!
Из рядов отвечали:
- Есть, да.
- Помните сожженные капища? По скольку человек немцы вешают на священных дубах? Помните?
- Помним! Тринадцать!
- Верно. В честь своих тринадцати богов – распятого и его подручных.
Князь принял жезл. Волхв, отступая, растворился в дымах.
Дружина чешуйчатым, кольчужным драконам откатился к роще. И оттуда многоконно потекла в город. Сотни вооруженных воинов заполнили дворцовую площадь. Ольга, Адальберт и бывшие с ними вышли на галерею.
Страшный рев прокатился по толпе.
- _ Епископа, пусть скажет епископ!
Адальберт не стал прятаться за чужие спины. Его чеканная латинская речь жгла сталью. Епископ высоко поднял голову и говорил надменно, раздувая нервные ноздри. Монашеское смирение спало в пыль.
Договорив, Адальберт грохнул посохом. Переводчик выступил на вид.
-Нет, дайте я скажу.
Вперед быстрым шагом вышел воин с заткнутым за пояс боевым топориком.
- Меня зовут Готшалк. Я лысое дерево. – Воин провел по голове, в толпе засмеялись. – Нет, я не про это. А вот… Был у меня зеленый листочек-сыночек. Крестили его. Вон того проповедника братия крестила. По-саксонски крестили, поливали. Варевом поливали. Такую вот крохатулечку варевом. Не стало сыночка моего единственного. А теперь смотрите. – Готшалк заголился. – Натрите мне спину.
Пока долечанина натирали, переводчик ронял слова в звон тишины.
- Гляньте. – Обошел круг, показывая спину. – Они схватили меня – свободного мужа – и били плетьми. Столь жестоко поступали с нами саксы, что один нам исход – бежать в море, прочь от родных очагов, и жить там в пучинах. Для них мы смерды, хуже рабов. Братья мои, вы же словяне – дети слова. Так послушайте слово мое – вот тот, он несет худшую из неволь. Подумайте о своей свободе. Я сказал.
Задетая за живое громада грозно ревела. Сквозь шум епископ прокричал, а переводчик повторил:
- То не пример, ибо вы выше тех словян. Поскольку у них государями герцоги, а у руссов издавна короли. А над каждым герцогом должен бить король, и король саксов в праве мечем утверждать власть племени благородного, над племенем низкородным.
- Теперь послушайте меня. – Перекрыл гомон Святослав. – Никогда не было того, что послушаемся мы сродников Дедриха , который был ворогом Земли Русской. Вон с нашей земли.
Вооруженная стража окружила латинян. Подталкиваемый копьями, Адальберт пятился боком. Он оборачивался назад, искал поддержки – но Ольга величаво удалялась под арками. Смотрел вперед и видел бесчисленные лица воев, гневно разинутые в крике рты, и злые взгляды. Епископ, цепляя за зубы, водил языком по пересохшему рту. Он искал слюны. Хотелось презрительно плюнуть, плюнуть и вздернуть голову. Вместо этого дрожали губы и часто моргалось.
…Нудно скрипя, ворота затворились за спинами миссионеров.
С уважением,
Владислав
Gvendel
Логограф
Логограф
 
Сообщения: 9
Зарегистрирован: 25 окт 2008, 19:11
Откуда: Балашиха

Вернуться в Литература

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 13

cron