Об авторе: Игорь КОПЫТЦЕВ – известный петербургский коллекционер африканского искусства
ЧЁРНАЯ МАГИЯ АФРИКИ
Африка манит к себе: манят её пустыни и джунгли, манят её маски. Магия масок открывается не каждому, но если она открылась – человек не сможет прожить без них. Он станет ездить и искать…
В студенческие годы мне довелось пожить с ребятами из Мали. Я рассматривал их фотографии, любовался масками, слушал рассказы, и постепенно у меня сложилось странное, инопланетное ощущение страны, откуда они приехали.
На снимках всё выглядело любопытно: много песка, широкие, открытые, залитые солнцем пространства, но в то же время не пустыня. Мали расположено по южной границе Сахары, в местности, называемой «Сахель». В переводе с арабского это значит «берег пустыни».
Африка с детства интересовала меня. Она виделась мне такой: с одной стороны - бесконечные пляжи «баунти», пенистый прибой и суровые деревянные лики местных богов. С другой – советская пресса печатала фотографии голодных африканских детишек с кривыми рахитичными ногами и раздутыми животами. В голове был полный сумбур, но пятно на карте манило. Постепенно это оформилось в непонятное, но сильное желание: мне нужно оказаться в Мали.
По формуле «сказано – сделано» не получалось. Турпоездок туда не было, а после посещения Кении, Намибии и Камеруна у меня крепла уверенность, что в Африке я чего-то не добрал. Кения с ее бесконечными слонами, жирафами и бегемотами - страна победившего доктора Айболита. Это была первая встреча с Черной Африкой. Она оставила в сознании очень яркий отпечаток, после которого любая африканская страна воспринималась однотипно. Ты ждешь тысячных стад антилоп и жирафов. Если их нет, кажется, что «эта Африка какая-то неправильная».
Эти страны похожи лишь на первый взгляд. Намибия с ее дюнами и закатами хороша, но очень напоминает Австралию. Потом был Камерун, он подарил опыт. Он подарил первые маски и деревянные скульптуры. Я хотел найти их ещё, найти настоящие, а не «аэропортные» поделки. Нарастало желание уйти от организованного туризма. Пытаясь вырваться из круга отношений «деньги-джип-водитель-бензин», я еще не понимал, что мне нужно.
За что я не люблю цивилизованный туризм? Спросите человека, зачем он едет в ту или иную страну, ответы будут разные. Но в жизни это лишь перемещение с пляжей Турции на пляжи Таиланда.
С Европой просто. Масса исторических памятников, они отменно описаны в проспектах - твое дело выбрать. В Африке иначе. Тут отсутствуют буклеты на мелованной бумаге, и мало что сохранилось для осмотра. Здесь важно другое – люди, то, как они живут и чем занимаются. У каждого народа мира есть свой духовный потенциал. И он, в общем-то, во всех странах одинаков. Потенциал африканцев не уступает европейскому, но они не производят машины, фильмы, жвачку и джинсы. Они создают потрясающие предметы культуры – маски, скульптуры, - которые сделаны с огромной верой и любовью. Именно поэтому их культовые вещи настолько красивы и убедительны.
А пятно на карте манило…
Лишь через несколько лет я оказался в Мали. Еще в аэропорту возникло странное чувство, не покидавшее меня до конца поездки, - что я дома. Приятное ощущение расслабленности, несмотря на убогий аэропорт, шумные толпы людей, испепеляющую жару, сменяемую ливнями, и отсутствие мало-мальски приличных бытовых условий.
Оказавшись впервые в столице Мали Бамако и выйдя из самолета, ощущаешь то, чем обычно встречает человека тропическая Африка: удар волны горячего влажного воздуха. В Мали он более сухой, чем в Камеруне - чувствуется дыхание пустыни.
В стране три сезона, по-русски это звучит как «дождехлеб», «солнцезар» и «ветродуй». Соответственно - сезон дождей, жаркий и холодный сезоны. Для поездок лучшее время ноябрь - температура около 20 градусов и абсолютно сухо - холодный сезон.
Позднее у моего спутника спросили: «Что посмотреть в Мали, попав туда впервые?». Что можно увидеть? Узкие грязные улицы, кучу дешевых товаров и бедно одетых людей. Вот, пожалуй, и всё. Он ответил: «Закаты на Нигере» (про себя я, стоя, ему аплодировал). Возникает вопрос: что там делать вообще? Искать маски. А ещё? Об этом и хочется рассказать.
В первой поездке мы двигались на восток, следуя течению Нигера. Маршрут в этом направлении - Сегу, Мопти, Джене, Тимбукту, Гао - традиционный. Не хотелось лететь из Бамако в Тимбукту – 450 км самолетом, как принято. Я решил пройти этот путь на джипе.
Был сезон дождей. Кабину нашего «лэндкрузера» не раз заливало водой, но я получил незабываемые впечатления, наблюдая Сахель, покрытый водой и яркими пятнами зелени, среди которой торчали башни термитников. И не покидало ощущение беспредельной свободы.
На полпути маршрута находился городишко Дуанза. Мы должны были ночевать в соседнем городе Хамбори, но шофер завез нас в Дуанзу. Испанцы из миссии ООН жили почему-то не в местном отеле, а в собственном вагончике и сами готовили себе пищу. Когда через день у меня началась жуткая диарея, а в номере даже не обнаружилось простыней, странное, на первый взгляд, поведение испанцев стало понятным.
Местный колорит совсем иной. Например, пластмассовые чайники в туалете при отсутствии туалетной бумаги. Поначалу непонятно, зачем пластмассовый чайник в подобном месте, но когда привычно начинаешь искать рулон, объяснения уже не нужны.
Утром, проезжая мимо Хамбори, наш водитель Тира отметил: «Отель «Хамбори» - ха-ха-ха». Сожалею, что не сказал: «Стоп, покажи этот отель». С трудом могу представить, но очевидно это было что-то еще более впечатляющее, чем отель «Дуанза». Вероятно, Тира имел в виду, что Дуанза номинован на шесть звезд, куда там «Хамбори»...
Как выживать в этих ситуациях? Впоследствии я поступал просто: брал с собой надувной матрас. Если не лень, можно взять и простыни. Вода найдется, помыться можно даже холодной. Единственное, что меня слегка коробило в местной жизни – это то, что люди здесь едят руками, а я не любитель подобной экзотики. Не всегда есть возможность вымыть руки, а любое несоблюдение личной гигиены в Мали чревато желудочными заболеваниями.
В продолжение медицинской темы: яркое впечатление производят местные рынки, где продают лекарства на все случаи жизни. Выглядит это так. На большом плакате изображены разные медицинские казусы, всё это выписано с африканской широтой души. Тут же лежат сверточки, пакетики, кулечки на любой случай. Когда я спросил у нашего водителя-малийца, помогает ли это, он ответил, что помогает, очень хорошо помогает. Тем не менее, когда у него заболела голова, местным снадобьям он предпочел аптечные таблетки. Хотя в некоторых случаях эти вещи действительно помогают. В одной из поездок я наблюдал, как охотник-колдун лечил ребенка, растирая, поплевывая, посыпая его каким-то порошком, и боль прекратилась.
Страны, подобные Мали – это возможность побыть собой, снять маску, которую натягивает на нас цивилизация. Ты естественен в среде близкой к той, откуда произошел человек. Первобытность живет в нас - слой культуры, образования и условностей городской жизни оказывается удивительно тонок.
Для меня это возможность сбросить стресс. Многие устремились за тем же на Тибет. Возможно, первые сотни людей и обрели что-то реальное, остальные получили пластмассу: вот тебе на твои 500, 1000 или 1500 долларов бесценные знания, а за 2000 долларов - полное «просветление».
В Африке тайных знаний мне не сулили, я просто чувствовал и впитывал тамошнюю атмосферу, жизнь людей, меня окружавших. После первой поездки в Мали, осталось ощущение, что я не узнал чего-то главного. Я видел мечети из глины странной архитектуры, жилые дома, людей, природу – калейдоскоп ярких впечатлений. Все это что-то пронизывало и структурировало, но я не мог понять, что.
Следующая поездка была на юго-запад, к гвинейской границе. Там я познакомился с совершенно иным стилем жизни: с более традиционным укладом, взаимным уважением и спокойствием. В малийской деревне неподалеку от границы меня поразила удивительная доброта и гармония жизни. У меня был тогда тяжелый период, и всего две недели жизни в этих условиях вернули меня в нормальное состояние.
Маленький пример: Бамако, отмена рейса «Эр Франс». На следующий день нужно явиться с багажом и подтвердить, что ты летишь завтра. Явились, стоим 6 часов на 40- градусной жаре, агентство работает в обычном режиме - 2 человека в час, обед, ты же стой, где стоишь. А чашку горячего чая из чайника, вскипяченного в кустах, предложили местные ребята из очереди, а вовсе не «Эр-Франс», которому я заплатил деньги.
Путешествуя по малийской глубинке, посещая деревни, я встречал на редкость добрых персонажей, напомнивших чем-то украинскую провинцию, вплоть до тех же белых домиков. Почему эти люди более человечны, чем те, что населяют офисы с кондиционерами? Не теряем ли мы часть человеческого, скрываясь в скорлупе «чего изволите», «забронировать ваш билет, месье»? За «Эр Франсами» шлейфом тянутся блага цивилизации. За малийцами ощущается что-то другое, подчас трудно уловимое.
Вся Чёрная Африка живет магией. Но существует несколько регионов, где эти ритуалы, обряды и предметы культуры, если так можно выразится, особо качественные. Мали в первых рядах. Это возможность заглянуть в прошлое, в Чёрной Африке это происходит сейчас. Всё говорит о том, что параллельно обычной жизни идет что-то скрытое, тайное, что не стремятся выставить напоказ. Если ты знаешь, как до этого дотронуться, можешь посмотреть, чем мы были тысячу лет назад.
В Мали я осознал, что мне стали нужны и интересны круглая скульптура и маски. Были попытки привезти что-то уже из Камеруна, но тогда я еще не знал, где и как брать настоящие вещи. Из предметов, что удалось там приобрести, я старался брать лишь те, которые отслужили свой срок. Конечно, есть возможность украсть маски из деревни, договорившись с местными ворами. Но мне не хотелось поступать так с этими людьми - чем-то они напоминают наших набожных деревенских бабушек.
Что здесь ещё отличного от нас? Да, в общем-то, все другое. Но взятое в целом, вместе это дает удивительный коктейль. Прежде всего, я чувствую здесь невозмутимое умиротворение, спокойствие, которое пронизывает всю их жизнь. Бамако, по сравнению с провинцией, более истеричен. Там, где местные сталкиваются с туристами, жизнь их становится нервозной оттого, что можно получить выгоду и не надо целый день вкалывать на поле.
Следующая моя поездка в Мали была совершенно иной. Первый жгучий интерес был утолен, теперь мне хотелось разобраться, что управляет этой страной и регулирует жизнь людей.
На постоянно бурлящем континенте Мали - относительно спокойная страна. Всё стабильно, несмотря на низкий уровень доходов людей. Жизнь регулирует джаму - местная система отношений, основанная на эквиваленте родов, зародившаяся когда-то с союза нескольких деревень. Иерархическая лестница складывалась веками, есть первая, вторая фамилии и так около двухсот.
По статистике Мали на 80% страна мусульманская, на 20% - традиционных верований. На самом деле очень трудно отделить язычество от мусульманства. В Бамако огромное количество исламских радиостанций, которые гнусавыми голосами учат людей жить, а стоит выехать за пределы столицы, на каждом шагу попадаются церквушки сектантского происхождения.
Интересно наблюдать, как сосуществуют мусульманство и языческие верования. В деревне, близ гвинейской границы, я наблюдал такую картину: нужно было сменить традиционную крышу на святилище и изменить ритуальные решетки. Обряд проводится раз в семь лет и знаменует обновление жизненного цикла, но местный мулла ему воспротивился. Очевидно, просто для того, чтобы утвердить свое главенство. Люди не стали этого делать. Но в тот год, как назло, в сезон ежедневных дождей они шли раз в неделю. Не поменяли крышу, вот и нет дождя. Работает то, во что веришь.
Любопытен случай с охотником, а он всегда и колдун. Мы встречались с местной легендой по имени Колосса Баги, стариком 90 лет. Хотелось подарить ему ружье - серьёзный ритуал: если человек берет у тебя оружие, это очень сильно связывает вас. Ружьё мы купить не смогли и подарили патроны, тоже большая ценность в здешних местах. Многие тамошние охотники бьют некрупных птиц просто из рогаток, экономя патроны. Помню манеру разговора Баги: когда ты начинаешь внимательно его слушать, постепенно впадаешь в какой-то странный транс. Я почувствовал, что не хочу этого, надел наушники с музыкой и разорвал транс. После этого меня выгнали смотреть на звезды, что я с удовольствием сделал.
Традиционно, с колдуном нельзя общаться напрямую, только через посредника. Иногда это принимает курьезные формы. В Киньяро на базаре мы увидели колдуна, продававшего магические предметы, в том числе очень симпатичную деревянную служку. Мы стали расспрашивать, что она делает, ответ был: «Все делает». Захотелось купить предмет. Было очень забавно, когда колдун общался с нами через микрофон и подключенный к нему магнитофон. В данном случае техника играла роль посредника.
Сейчас в Африке мы наблюдаем виток, который можно назвать неоколониализмом. Все кинулись бороться за души этих людей, чтобы навязать им свои жизненные ценности. Но Африка прочно держится за традиции, поэтому здесь можно увидеть то, что существует не одну тысячу лет. Франция не может не взаимодействовать с бывшими колониями, - множество общих интересов, да и местная верхушка против ухода французов. С другой стороны, это взаимодействие очень сильно угнетает африканцев: единицы имеют возможность учиться, лечиться и т.д. Кроме того, нарушается их традиционный жизненный уклад. Получается тупик: оставить их в покое уже нельзя, но и существовать таким образом с ними – значит их уничтожать.
Здесь, в Мали, хорошо помнят Советский Союз, люди подходят и спрашивают: «Как вы могли отсюда уйти?» на русском языке, который многие знают. Еще десять лет назад здесь жило около пяти тысяч советских специалистов. В районе средней дельты местные военные делают вылазки в пустыню на наших БРДМ, которые здесь ласково называют «фатима». Какой-то недоумок поставил их не с кондиционерами, а с печками, которые, к тому же, не отключаются. Представьте себе зимний режим отопления в 40-градусной жаре!
Я уезжал и увозил с собой целый мир – параллельный мир Африки. Его не увидишь на сафари и в шумных городах. Я увозил с собой маски. Сегодня они выставляются в крупнейших и престижнейших музеях мира. Они – показатель вкуса и статуса. И в то же время это возможность взглянуть на мир глазами древнего народа догонов и наследников золотой империи Мали.
Возможно, я несколько сгустил краски в этой статье, но мне ужасно хочется оставить этих людей такими же нетронутыми и добрыми, какими я видел их в эту поездку. Они дали мне силу вернуться к жизни после тяжелого стресса, я помню слова местного охотника: «Если будут какие-то проблемы в Мали, поможем». Я не стал ничего просить, осторожность, внушенная православным воспитанием: «Не проси ничего у колдуна, отдашь в десять раз больше». Но я увез с собой из Мали какое-то удивительно теплое чувство и приобрел силы, которые помогают мне сейчас выстоять в нелегких условиях жизни.
Вот за это я и хотел сказать спасибо и этим людям, и этой стране.
***
А теперь перенесёмся на другой конец континента – в Восточную Африку.
Статья из журнала «Всемирный Следопыт», №19, 2004- под литературной редакцией Инги Суховой.
Геннадий ЧЕРНЕНКО
СУДЬБА КОРНЕТА БУЛАТОВИЧА
Он первым побывал в таких районах Африки, куда до него не смог проникнуть ни один европеец, изучил все стороны жизни народов тех земель. Для этого понадобились безоглядная смелость, удивительная пытливость и фантастическая выносливость.
Гвардейский корнет
Утром 6 декабря 19919 года в большом украинском селе Луцыковке произошла трагедия, взволновавшая всех местных жителей. Накануне ночью неизвестные злодеи зверски убили монаха, отца Антония, жившего тихо и одиноко. Преступление было совершено, очевидно, с целью ограбления. Но ничего, кроме книг, бумаг да убогой утвари, грабители в келье не нашли.
Вряд ли преступники знали, что погибший старец – легендарная личность, в прошлом боевой офицер и отважный исследователь Чёрного континента…
К концу XIX века почти вся Африка была разделена на колонии. Только Эфиопия, или, как тогда говорили, Абиссиния, оставалась свободной. Попытка Италии покорить её закончилась позорным поражением агрессора в битве под Адуа.
Эфиопия была страной православной, и в России, с сочувствием относились к борьбе единоверцев за независимость. Весной 1896 года российское общество Красного Креста отправило в Абиссинию медицинский отряд для оказания помощи раненным и больным эфиопам (таких насчитывалось не менее 14 тысяч).
Что потянуло в Африку 26-летнего корнета Александра Ксаверьевича Булатовича, так и осталось загадкой. Хорошо знавшие его лишь разводили руками. В самом деле – служил в столице в лейб-гвардии гусарском полку, был лучшим наездником (говорили, что не существовало лошади, которую он не мог бы укротить), богат. А там – неблагодарная работа, грязь и опасности.
Так рассуждали в Петербурге. Тем временем русский отряд уже высаживался в африканском порту Джибути, готовясь к трудному пути в Харар, один из самых крупных городов Эфиопии, и далее – к горам Энтото. Оказалось, однако, что в Хараре русских никто не ждёт и ничего делать для них не собирается. Было решение выслать вперёд представителя для переговоров. Выполнить поручение вызвался корнет Булатович.
Но чтобы добраться до Харара, требовалось проехать на верблюде под палящими лучами солнца около 370 километров. Ждать помощи в безлюдной пустыне не приходилось. Не мудрено, что опытные туземцы предсказывали походу русского офицера самый печальный исход.
Через пустыню
Положение несколько облегчалось тем, что Булатович смог присоединиться к двум почтовым курьерам, хорошо знавшим дорогу до Харара. С собой взяли минимум провизии – один мех воды и оружие. Расчёт был на скорость передвижения. Задержка в пути могла стоить жизни.
Выехали поздно вечером, чтобы за ночь, в относительной прохладе, проехать большее расстояние. Верблюдов гнали рысью и только утром спешились в ущелье Баяде. Отдых был коротким. Глоток тепловатого коньяка, кружка какао, разведённого в сырой воде, и – снова в дорогу.
Солнце палило немилосердно. Даже через большие зонты оно обжигало лица и руки всадников. Но первым начали сдавать не люди, а «корабли пустыни». Пришлось перейти на шаг, и к ночи проехали, конечно меньше. Чем рассчитывали. На привалах огонь не разводили, боясь светом привлечь внимание кочевников-сомали, нередко грабивших и убивавших путников. Немало могил погибших довелось увидеть Булатовичу по дороге.
На второй день странники достигли урочища Дагаго. Александр Ксаверьевич с трудом слез с верблюда. Затекшие ноги не держали его, и он кулем повалился на землю. Собрав силы и волю, поднялся, начал готовить нехитрый ужин. Впереди оставалось ещё больше половины пути.
Но вот наконец показался долгожданный Харар. Стража открыла ворота. Три смертельно усталых всадника на измученных верблюдах въехала в город.
Никто в Хараре не мог поверить, что русскому офицеру удалось прибыть из далёкого Джибути, причём рекордно быстро – почти за четверо суток. Переговоры Булатовича с правителем города, геразмачем, были успешными, недоразумения развеяны, и уже через десяток дней русский медицинский отряд благополучно въезжал в Хадар.
У негуса Менелика II
В Эфиопии привыкли относится к иностранцам с подозрением. Неудивительно, что сначала и русских принимали так же. Отряд снова был задержан. Булатовичу поручают отправиться в столицу Эфиопии, город Аддис-Абебу, к самому императору, негусу, Менелику II.
От Харара до Аддис-Абебы – расстояние нешуточное, около 700 километров по Данакильской пустыне.
Поехал Булатович в сопровождении нескольких амхарцев-проводников. Мулы неспешно двигались по безлюдной равнине. Впрочем, нет, люди однажды появились. Это были кочевники, промышлявшие разбоем. Они отобрали у путешественников всё и бросили их в песках на произвол судьбы. Булатовича и его спутников ждала неминуемая смерть, если не от голода, то от жажды. Но произошло настоящее чудо. Здесь, в пустыне, они неожиданно повстречали русского отставного поручика Николая Леонтьева, давно обосновавшегося в Эфиопии, и тот поделился с соотечественниками своими припасами.
На восьмые сутки тяжелейшего перехода проводники радостно закричали: «Энтото! Энтото!» Они увидели вдали горы, на склонах которых расположилась Аддис-Абеба, что в переводе с амхарского языка означает Новый цветок.
Дворец императора представлял собой строение, крытое соломой. Менелик сидел на троне под шёлковым балдахином, со всех сторон обложенный подушками. Александр Ксаверьевич впервые увидел негуса Эфиопии – добродушного смуглого человека с широким лицом, чёрными усами и небольшой бородкой.
Булатович сразу вызвал у правителя доверие.
- Мы ждём ваш отряд, - сказал Менелик приветливо, - и просим ускорить его прибытие. Я прикажу сделать всё, что для этого необходимо.
Русский госпиталь работал в Аддис-Абебе до осени 1896 года. Затем его медперсонал отбыл на родину, а Булатович остался, как он писал, «для более обстоятельного знакомства с Абиссинией».
«Надо быть на всё готовым»
Новый поход Булатовича продолжался около шести месяцев – через горы и бурные реки, леса и пустыни. С небольшим отрядом отважный офицер прошёл (бывало, рискуя жизнью) путь длинной свыше тысячи километров. Он составил подробные карты обследованных районов, изучил быт и обычаи народов Эфиопии, её природу. Понятно, Россия имела в Абиссинии свои государственные интересы, а потому путешествие Булатовича являлось, очевидно, и своего рода разведкой.
Прощание его с Менеликом II было сердечным. В знак уважения император пожаловал гостю боевой плащ из львиной шкуры и головную повязку с львиной гривой.
21 апреля 1897 года на французском пароходе «Амазон» Александр Ксаверьевич отбыл на родину. Вернувшись в Россию, корнет получил звание поручика, его наградили орденом. Вышла в свет книга Булатовича «От Энтото до реки Баро» об увиденном и пережитом. Офицер сделался необыкновенно знаменитым. Все жаждали встречи с ним. Александр Ксаверьевич стал уставать от столичной суеты и был несказанно рад, когда четыре месяца спустя снова оказался в милой его сердцу Абиссинии.
В это время в Аддис-Абебе вовсю шла подготовка к военному походу. Менелик II стремился присоединить к Эфиопии земли, на которые давно уже зарились европейские страны. Тридцатитысячной армии следовало, двигаясь на юго-запад, дойти до озера Рудольфа и водрузить там флаг империи.
Правитель сам предложил своему русскому другу отправиться в поход вместе с войсками под командованием Вальде Георгиса. Ответ был дан сразу: конечно, он согласен. Ещё бы! Ведь это позволило бы побывать в неведомых землях, и особенно в таинственной Каффе (оттуда идёт кофе), куда въезд европейцам был категорически воспрещён.
Поход к «Виктории»
Многотысячная колонна абиссинцев растянулась на несколько километров. «Замечательно красивое зрелище представляло это войско! – с восхищением писал Булатович. – В каждом солдате чувствовалось сознание собственного достоинства. Как мужественны были выражения лиц этих закалённых в боях воинов, как непринуждённа и величественна их осанка!»
Присоединение новых земель происходило с боями, нередко безжалостными и кровавыми. Булатович, как мог, противодействовал жестокости и грабежам.
Армия продвигалась дальше и дальше на юг, а озера Рудольфа, указанного в маршруте следования всё не было. Солдат мучила жажда и голод. Некоторые стали роптать, косо поглядывая на белого офицера. Туземцы считали, что это по его вине отряды оказались в бескрайней пустыне. Однако Булатович твердо знал: озеро Рудольфа существует, оно открыто раньше и нанесено на карту.
21 марта 1898 года Александр Ксаверьевич записал в походном дневнике: «Колонна наша остановилась. Шашками прорубали мы в густых кустах узкий проход и медленно втягивались в него. Жара стояла невыносимая».
Неожиданно впереди раздался крик: «Вода!» Это была река. «Мы поспешили к ней и без конца пили тепловатую воду, вспоминает Булатович. – Я черпал её своим шлемом и чем больше пил, тем больше чувствовал жажду».
До озера оставалось несколько дней пути. Утром 26 марта пленный туземец вывел воинов к берегу желанного водоёма. Тяжёлый четырёхмесячный рейд был завершён. Каждый принёс по два больших камня. Из них сложили пирамиду, а в центре её установили высокий столб. На вершине заколыхался шёлковый зелёно-красно-жёлтый флаг Эфиопии. Главнокомандующий Вальде Георгис взял в руки ружьё. Все смолкли, напряжённо ожидая первого выстрела.
«Наконец он грянул, - писал Булатович. – И пять тысяч ружей отсалютовали новым владениям Менелика и его флагу. Забили литавры, затрубили трубы, засвистели флейты, раздались боевые песни. Умилённый Георгис обнял меня, и я горячо, от души, поздравил его».
Неожиданный поворот
Возвращение победителей было радостным. За мужество Вальде Георгис наградил русского соратника золотой саблей, серебряным щитом и лошадью с дорогим убором. Они простились как братья.
Вернувшись в Россию, Булатович издал вторую книгу под названием «С войсками Менелика II», где подробно рассказывал о своём походе к озеру Рудольфа.
Однажды он написал: «Меня лично тянет туда, где русскому офицеру – деятельность действительная». Вероятно, потому оказался он летом 1900 года на Дальнем Востоке, в Порт-Артуре. В то время в Северном Китае началось известное боксёрское восстание, шли бои. Войска России тоже принимали в них участие. Булатович, как всегда, проявлял чудеса храбрости.
Перед ним, в то время уже ротмистром лейб-гвардии гусарского Его Величества полка, открывалась блестящая карьера. Его называли баловнем аристократического Петербурга. Внезапно произошло нечто необъяснимое. Булатович «по семейным обстоятельствам» увольняется в запас и… постригается в монахи.
На разные лады обсуждалось это странное событие. Одни говорили, что вызвано оно проповедями знаменитого священника Иоанна Кронштадтского. Другие видели причину в неразделённой любви. Третьи – в психологическом срыве. После пострижения Булатович получает новое имя – отец Анатолий. Он уезжает в Грецию, на Святую гору Афон. Ведёт жизнь замкнутую. А в самом начале 1911 года вдруг опять едет в Эфиопию.
Забытое имя
Ещё в 1898 году во время похода с войсками Менелика II Александр Ксаверьевич подобрал у озера Рудольфа израненного черного мальчика лет трёх-четырёх, доброго и кроткого. Назвал его Васькой, вылечил, привёз в Россию, крестил и обучил грамоте.
Однако Васька тосковал по родине, и Булатович в конце концов отправил своего воспитанника обратно в Эфиопию. Теперь отец Антоний решил повидать Ваську. Но главное, ехал с мечтой основать в Африке православный монастырь. Сделать это монаху не удалось – никто не поддержал его. Он вынужден был навсегда покинуть Эфиопию и возвратиться в свой монастырь.
Два года спустя появилось сообщение, что часть афонских монахов во главе с отцом Антонием из-за религиозных споров взбунтовались. Мятеж не удался, и иеромонах (монах-священник) Антоний вместе со своими сторонниками был изгнан из горного скита. (от редактора И.С. – Автор не совсем верно назвал бурную религиозную дискуссию о. Антония со своими оппонентами бунтом. Это не было настоящим бунтом, ересью или расколом. Такие острые споры по очень тонким и сложным духовным вопросам неоднократно случались в истории православной Церкви, например - знаменитый спор между «нестяжателями» (старец Тихон Заволжский) и «иосифлянами» (игумен Иосиф Волоцкий). На Святой горе Афон в начале XX века произошёл конфликт между т.н. «имяславцами», в основном русскими монахами, и местными греческими монахами. Это был некий спор между свободным духовным полётом русских и догматическим тяжеловесным греческим якорем. Русскому правительству пришлось посылать за своими монахами военный корабль и взять их под арест по просьбе греческого правительства. «Мятежных» иноков переправили на Черноморское побережье Кавказа в монастырь Новый Афон.)
Снова – Петербург. Непримиримый старец пишет полемические статьи и брошюры о православной вере. В нём по-прежнему живёт неукротимый дух бойца. И правда, когда началась Первая мировая война, о. Антоний (Булатович) добровольцем отправился на фронт священником передового отряда Красного Креста. Отряд действовал в Польше и на Карпатах. Отец Антоний не однажды лично поднимал солдат в атаку. Лишь окончательно расстроенное здоровье и болезнь глаз вынудили его вернуться в столицу. После революции монах уезжает в родную Луцыковку, где находит, как уже было сказано, трагический конец.
Со временем его скромная могила пришла в запустение, а имя забылось. Заслуги Булатовича как выдающегося исследователя Африки долго дожидались признания. Только в 70-е годы прошлого века труды отважного офицера были переизданы. Значение же их для науки не уменьшилось. Напротив – многократно возросло. Та Африка, которую довелось увидеть Александру Ксаверьевичу, давно исчезла, и лишь книги путешественника сохранили память о ней.
***
P.S.: По следам корнета Булатовича по Чёрному континенту прошёлся ещё один великий русский человек – поэт Николай Гумилёв (отец выдающегося историка XX века, географа и этнолога, Льва Николаевича Гумилёва, творца «пассионарной теории»). Видимо, ещё 14-летним гимназистом он познакомился с книгами А.К. Булатовича и… загорелось желание увидеть Африку собственными глазами. Через 8 лет, в 1908 году, эта юношеская мечта сбылась – русский офицер Николай Гумилев отправился в воюющую Абиссинию. Возможно, что Н. Гумилёв тоже выполнял в Эфиопии определённое задание русского правительства, подобное миссии Булатовича – авантюрная натура поэта к этому располагала. Смерть Николая Гумилёва была тоже преждевременной и трагической – в 1921 году сотрудники Петербургского ЧК расстреляли его как участника Белого Движения…
Николай ГУМИЛЁВ
СБ.: РОМАНТИЧЕСКИЕ ЦВЕТЫ, 1903 - 1907 гг., г. Санкт-Петербург
ЖИРАФ
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озёр.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полёт.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю весёлые сказки таинственных стран
Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжёлый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
Ты плачешь? Послушай… далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
***
СБ.: ЧУЖОЕ НЕБО, АБИССИНСКИЕ ПЕСНИ, 1908-1912 гг.
ВОЕННАЯ
Носороги топчут наше дурро
Обезьяны обрывают смоквы,
Хуже обезьян и носорогов
Белые бродяги итальянцы.
Первый флаг забился над Харраром,
Это город раса Маконена,
Вслед за ним проснулся древний Аксум
И в Тигрэ заухали гиены.
По лесам, горам и плоскогорьям
Бегают свирепые убийцы.
Вы, перерывающие горло,
Свежей крови вы напьётесь нынче.
От куста к кусту переползайте,
Как ползут к своей добыче змеи,
Прыгайте стремительно с утёсов –
Вас прыжкам учили леопарды.
Кто добудет в битве больше ружей,
Кто зарежет больше итальянцев,
Люди назовут того ашкером
Самой белой лошади негуса.
***
СБ.: ШАТЁР (1921 г.)
АБИССИНИЯ
Между берегом буйного Красного моря
И суданским таинственным лесом видна,
Разметавшись среди четырёх плоскогорий,
С отдыхающей львицею схожа, страна.
Север – это болота без дна и без края,
Змеи чёрные подступы к ним стерегут,
Их сестёр-лихорадок зловещая стая,
Желтолицая, здесь обрела свой приют.
А над ними насупились мрачные горы,
Вековая обитель разбоя, Тигрэ,
Где оскалены бездны, взъерошены боры
И вершины стоят в снеговом серебре.
В плодоносной Амхаре и сеют и косят,
Зебры любят мешаться в домашний табун,
И под вечер прохладные ветры разносят
Звуки песен гортанных и рокоты струн.
Абиссинец поёт, и рыдает багана,
Воскрешая минувшее, полное чар;
Было время, когда перед озером Тана
Королевской столицей взносился Гондар.
Под платанами спорил о Боге учёный,
Вдруг пленяя толпу благозвучным стихом,
Живописцы писали царя Соломона
Меж царицею Савской и ласковым львом.
Но, поверив шоанской изысканной лести,
Из старинной отчизны поэтов и роз
Мудрый слон Абиссинии, негус Негести,
В каменистую Шоа свой трон перенёс.
В Шоа воины хитры, жестоки и грубы,
Курят трубки и пьют опьяняющий тэдж,
Любят слушать одни барабаны да трубы,
Мазать маслом ружьё да оттачивать меч.
Харраритов, галла, сомали, данакилей,
Людоедов и карликов в чаще лесов
Своему Менелику они покорили,
Устелили дворец его шкурами львов.
И, смотря на потоки у горных подножий,
На дубы и полдневных лучей торжество,
Европеец дивится, как странно похожи
Друг на друга народ и отчизна его.
Колдовская страна! Ты на дне котловины
Задыхаешься, льётся огонь с высоты,
Над тобою разносится крик ястребиный,
Но в сиянье заметишь ли ястреба ты?
Пальмы, кактусы, в рост человеческий травы,
Слишком много здесь этой палёной травы…
Осторожнее! В ней притаились удавы,
Притаились пантеры и рыжие львы.
По обрывам и кручам дорогой тяжёлой
Поднимись и нежданно увидишь вокруг
Сикоморы и розы, весёлые сёла
И зелёный, народом пестреющий луг.
Там колдун совершает привычное чудо,
Тут, покорна напеву, танцует змея,
Кто сто талеров взял за больного верблюда,
Сев на камень в тени, разбирает судья.
Поднимись ещё выше! Какая прохлада!
Точно позднею осенью, пусты поля.
На рассвете ручьи замерзают, и стадо
Собирается кучей под кровлей жилья.
Павианы рычат средь кустов молочая,
Перепачкавшись в белом и липком соку,
Мчатся всадники, длинные копья бросая,
Из винтовок стреляя на полном скаку.
Выше только утесы, нагие стремнины,
Где кочуют ветра да ликуют орлы,
Человек не взбирался туда, и вершины
Под тропическим солнцем от снега белы.
И повсюду, вверху и внизу, караваны
Видят солнце и пьют неоглядный простор,
Уходя в до сих пор неизвестные страны
За слоновою костью и золотом гор.
Как любил я бродить по таким же дорогам,
Видеть вечером звёзды, как крупный горох,
Выбегать на холмы за козлом длиннорогим,
На ночлег зарываться в седеющий мох!
Есть Музей этнографии в городе этом
Над широкой, как Нил, многоводной Невой,
В час, когда я устану быть только поэтом,
Ничего не найду я желанней его.
Я хожу туда трогать дикарские вещи,
Что когда-то я сам издалека привёз,
Чуять запах их странный, родной и зловещий,
Запах ладана, шерсти звериной и роз.
И я вижу, как знойное солнце пылает,
Леопард, изогнувшись, ползёт на врага
И как в хижине дымной меня поджидает
Для весёлой охоты мой старый слуга.
***
А ддис-Абеба, город роз.
Н а берегу ручьёв прозрачных,
Н ебесный див тебя принёс,
А лмазный, средь ущелий мрачных.
А рмидин сад… Там пилигрим
Х ранит обет любви неясной.
М ы все склоняемся пред ним,
А розы душны, розы красны.
Т ам смотрит в душу чей-то взор,
О травы полный и обманов,
В садах высоких сикомор,
А ллеях сумрачных платанов.
***
НИГЕР
Я на карте моей под ненужною сеткой
Сочинённых для скуки долгот и широт
Замечаю, как что-то чернеющей веткой,
Виноградной оброненной веткой ползёт.
А вокруг города, точно горсть виноградин,
Это – Бусса, и Гомба, и царь Тимбукту,
Самый звук этих слов мне, как солнце, отраден,
Точно бой барабанов, он будит мечту.
Но не верю, не верю я, справлюсь по книге,
Ведь должна же граница и тупости быть!
Да, написано Нигер… О царственный Нигер,
Вот как люди посмели тебя оскорбить!
Ты торжественным морем течешь по Судану,
Ты сражаешься с хищною стаей песков,
И, когда приближаешься ты к океану,
С середины твоей не видать берегов.
Бегемотов твоих розоватые рыла
Точно сваи незримого чудо-моста,
И винты пароходов твои крокодилы
Разбивают могучим ударом хвоста.
Я тебе, о мой Нигер, готовлю другую,
Небывалую карту, отраду для глаз,
Я широкою лентой парчу золотую
Положу на зелёный и нежный атлас.
Снизу слева кровавые лягут рубины –
Это край металлических странных богов.
Кто зарыл их в угрюмых ущельях Бенины
Меж слоновьих клыков и людских черепов?
Дальше справа, где рощи густые Сокото,
На атлас положу я большой изумруд, -
Здесь богаты деревни, привольна охота,
Здесь свободные люди, как птицы, поют.
Дальше бледный опал, прихотливо мерцая
Затаённым в нём красным и синим огнём,
Мне так сладко напомнит равнины Сонгаи
И султана сонгайского глиняный дом.
И жемчужиной дивной, конечно, означен
Будет город сияющих крыш, Тимбукту,
Над которым и коршун кричит, озадачен,
Видя в сердце пустыни мимозы в цвету,
Видя девушек смуглых и гибких, как лозы,
Чьё дыханье пьяней бальзамических смол,
И фонтаны в садах и кровавые розы,
Что венчают вождей поэтических школ.
Сердце Африки пенья полно и пыланья,
И я знаю, что, если мы видим порой
Сны, которым найти не умеем названья,
Это ветер приносит их, Африка, твой!
PPS: После таких стихов остаётся сказать только одно: «Всё к чему прикоснётся чистая душа русского человека становится золотым – даже Черная Африка!»
