Ну, вот и ладушки, что Вы сразу узнали австрийского императора. А то я настраивался на долгое препирательство…
Документ, который я привел выше – не обвинительный приговор Алексею Петровичу, а оправдательный Петра Алексеевича.
В 1714 году после рождения Петра-младшего Петр-старший потребовал от Алексея: или ндрав переменить, или от прав на престол отказаться. Царевич подает отцу письмо: «…иного донести не имею, только, буде изволишь, за мою непотребность меня наследия лишить короны российской, буди по воле вашей. О чем и я вас, государя, всенижайше прошу: понеже вижу себя к сему делу неудобна и непотребна, также памяти весьма лишен (без чего ничего возможно делать), и всеми силами, умными и телесными (от различных болезней), ослабел и непотребен стал к толикого народа правлению, где требует человека не такого гнилого, как я. Того ради наследия (дай боже вам многолетное здравие!) российского по вас (хотя бы и брата у меня не было, а ныне, слава богу, брат у меня есть, которому дай боже здоровье) не претендую и впредь претендовать не буду, в чем бога-свидетеля полагаю на душу мою и ради истинного свидетельства сие пишу своею рукою. Детей моих вручаю в волю вашу; себе же прошу до смерти пропитания». Т. е. Отказывается за себя и своего сына от престола.
В 1716 году Петр опять подступает к сыну: дескать, клятве твоей не верю. Либо характер меняй, либо – в монастырь. "Иначе, - кончал свое письмо Петр, - я с тобой, как со злодеем поступлю". Как Петр поступал «со злодеем» – объяснять, я полагаю, не надо… Испуганный царевич согласен подстричься…
Почему Петр столь докучлив? Потому, что не дурак. И понимает: сказ про иностранные происки – для лохов. Здесь, в стране у Петра и его политики столько недругов – зачем за тридевять земель искать?! И понимает, что Алексей, по смерти отца, легко в бараний рог завернет все, что он затевал и раскручивал.
В августе 1717 года Петр из-за границы прислал сыну письмо и требовал: или ехать к нему, не мешкавши более недели, или постричься и уведомить отца, в каком монастыре и в какое время он пострижен. Царевич решается бежать. В Австрию. Не удивительно: насмерть перепуганный человек цепляется за возможность уберечься. Он надеется отнюдь не на военную помощь, а на родство и корпоративную солидарность.
Петр однако выманил его. И прибил. И слово свое царское порушил. И перед европами как-то не совсем галантерейно… Вот и понадобился оправдательный приговор. В смысле обвинительный…
Никаких измен царевич не совершал. Австрийскому императору влазить в такие затеи – с какой дури? Да никто и не верил и не верит показаниям Алексея о просьбе военной помощи у императора. Ну, а Швеция… Знамо дело – белокурые бестии прыгали, скакали, суетились и тужились выжать из этих событий все, что можно и что нельзя. Но царевич тому не виноват. Они, бестии, сами по себе прыгали – природа у них такая…
Еще раз повторю: Петр грозу чуял только дома. И царевич считал: «Может быть, отец мой умрет или бунт будет; отец мой не знаю за что меня не любит и хочет наследником сделать брата моего, а он еще младенец, и надеется отец мой, что жена его, моя мачеха, умна и когда, сделавши это, умрет, то будет бабье царство! И добра не будет, и будет смятение: иные станут за брата а иные за меня».
Прав на престол у Алексея было столько же, сколь и у Петра. Что младшего, что старшего. И судить Алексея Петровича за желание стать царем, тем паче называть изменником – мог только Петр. Да, ему сын изменил – как сын. Но это его родительские проблемы…