Дело царевича Алексея (из темы о Петре I). Часть 1

[shuric]

"shuric, много людей из числа живших и живущих на свете ни разу не были на поле боя. И что же? Вы готовы и сумеете поделить их на храбрых и не очень?"

Алексей это не "многие" люди. Он - наследник престола, первый дворянин империи. Бегать в таких условиях от войны - это признак крайней трусости. Собственно если посмотрите выше, то там Алексей сам сознается, что "если я слабый человек, то Меншиков меня так воспитал", что "Никогда у меня не было охоты к солдатству". Это он не на следствии говорил, а в разговорах с Шенборном. Или вот, тоже характерный пример из Соловьева:

"Когда в 1713 году Алексей возвратился из-за границы, то отец принял его ласково и спрашивал, не забыл ли того, чему учился. Не забыл, отвечал царевич. Петр для испытания велел ему принести чертежи, им сделанные. Страх напал на Алексея: «Что, если отец заставит чертить при себе, а я не умею?» Как быть? Одно средство - испортить правую руку. Царевич взял в левую руку пистолет и выстрелил по правой ладони, чтоб пробить пулею; пуля миновала руку, только сильно опалило порохом. В этом поступке весь человек. Алексей был похож на тех людей, которые увечат себя, чтоб не попасть в солдаты."






"Ряд невиновных - нельзя по именам? Оч интересно...
Видите ли shuric, у нас разный подход к проблеме: Вас возмущает писк жертвы - меня злобит палач.
Похоже, скоро дело дойдет до претензии царевичу в нестиранных манишках..."

Ну постараюсь привести материалы (скорее всего на следующей неделе).
А пока угадайте, какой гуманист говорил вот это:
«Близкие к отцу люди будут сидеть на кольях, и Толстая, и Арсеньева, свояченица Меншикова; Петербург не долго будет за нами».
Вы кажется говорили, что расправа с невиновными людьми - подлость. Вот скажите в чем виновна Арсеньева?

[СергАни]

"Когда был союз, и когда было дело царевича Алексея?"

Я ж Вам написал когда: по Карловицкому договору в 1699 году Австрия получила Трансильванию, Венгрию и Славонию. Да, союзничать с Австрией Россия начала до Петра - с 1686 года. И что? У Вас есть основания утверждать, что российский государь вступил в конфронтацию с австрияками? Ну-кась, было б любопытно познакомиться...
Значит, для осуществления интервенции Австрия искала предателя - быстрого разумом, благородного, отважного, верного, стойкого, в меру упитанного и в полном расцвете сил мужчину? Знаете что, shuric - губы полезно время от времени закатывать...



"Читайте что пишет граф Шенборн..."
Это пишете Вы со слов Лоховича, мериканского сочинителя...

А вот что пишет С. М. Соловьев: "...Царевич повторял то же, что уже прежде говорил графу Шёнборну; клялся, что не замышлял против отца никакого возмущения, хотя сделать это было легко, потому что русские любят его, царевича, и ненавидят царя за худородную царицу и злых любимцев, за то, что он отменил древние добрые обычаи и ввел дурные, за то, что не щадит их денег и крови, за то, что он тиран и враг своего народа..."



"Звал он цесарские войска на Русь? Звал."
А вот это докажите, shuric! Пока кроме запальчивых заклинаний - ничего...

[СергАни]

"А пока угадайте, какой гуманист говорил вот это: "

shuric, а с чего Вы взяли, что я в восторге от Алесея Петровича? Я разве говорил, что он удивительной души человек? Покажите, в каком из постов я выказывал восхищение царевичем. Процитируйте мое удовлетворение государственными качествами царского сына.
Я так полагаю, что ничего это Вы сделать не сможете. Так чего ж Вы за меня-то выступаете? У Вас что, своих проблем мало?

"Вот скажите в чем виновна Арсеньева..."
У Меньшикова своячниц, а уж тем паче родственников, было достаточно. Раз Петрович пообещал кары именно Арсеньевой, значит она его достала. Петровский фаворит был один из самых ярых противников царского сына. Что ж удивляться, что его своячница пособляла ему. Как могла. После краха Меньшикова своячницу его, Варвару Арсеньеву постригли в монастырь, кстати. Хотя, вполне возможно, что Петровичем двигала исключительно злоба. Наказывать за личные обиды - поступок для государственного человека, тем паче государя, прям скажем, неблаговидный (хотя и характерный для наших государей). Значит, Вы уже согласны, что Петр совершил подлость, раз начали искать ему оправдания в сравнениях с сыном?

А вообще-то мой вопрос о невиновных относился совсем к другим людям: кого оговорил Алексей Петрович на допросах? Это ж Вы предположили, что в деле царевича могли быть и невиновные. Вот мне и интересно: кого ж Вы относите к чистым?

[shuric]

Оставляя в стороне свист.

"Значит, Вы уже согласны, что Петр совершил подлость, раз начали искать ему оправдания в сравнениях с сыном? "

Я ему оправданий не искал. То что он уничтожил Алексея, заслуживает самой высокой оценки - он действовал как государственый человек (Денис Давыдов его сравнил с консулом Брутом - правильно сравнил). Подлостью было бы оставить Алексея в живых.

То что Алексей свистел о своих замечательных и сугубо законных намерениях, о том, что Петр тиран, и поданные любят его - Алексея, а не тирана отца, все это обычный треп любого предателя. Власов свистел примерно тоже самое. Реальный смысл имело обращение "Цесарь должен спасти мою жизнь, ОБЕСПЕЧИТЬ МНЕ И МОИМ ДЕТЯМ СУКЦЕССИЮ". Что это значило - Шенборн понял абсолютно недвусмысленно (см. выше). И сам Алексей все прекрасно понимал, о чем и показал на допросах.

Ну а так, если вам не нравятся представленые мной документы, подождите, постараюсь привести их здесь полностью. Впрочем вы вероятно все равно их обьявите фальшивкой. Ну да это ваши проблемы.

[СергАни]

shuric, уточните, что Вы называете документами. Исторический труд Пола Бушковича?

"Реальный смысл имело обращение "Цесарь должен спасти мою жизнь, ОБЕСПЕЧИТЬ МНЕ И МОИМ ДЕТЯМ СУКЦЕССИЮ". Что это значило - Шенборн понял абсолютно недвусмысленно... И сам Алексей все прекрасно понимал, о чем и показал на допросах..."

Если это не свист, то что же тогда?
shuric, Вы поняли, что понял Шенборн. Вы подумали так же, как подумал император. Вы догадались о том, о чем догадывался царевич. Вы предположили в точности то, что предполагал он. Все это занятно и увлекательно. Художественно. За душу трогает. Или выражаясь продвинуто - плющит и колбасит...
Сукцессия, даже написанная прописными буквами, это не мотострелковая рота. И не кавалерии эскадрон...

[Князь]

То что Алексей свистел о своих замечательных и сугубо законных намерениях, о том, что Петр тиран, и поданные любят его - Алексея, а не тирана отца, все это обычный треп любого предателя. Власов свистел примерно тоже самое. Реальный смысл имело обращение "Цесарь должен спасти мою жизнь, ОБЕСПЕЧИТЬ МНЕ И МОИМ ДЕТЯМ СУКЦЕССИЮ". Что это значило - Шенборн понял абсолютно недвусмысленно (см. выше). И сам Алексей все прекрасно понимал, о чем и показал на допросах.
.

Вот интересно.. Александр интриговал против своего отца Павла.. Екатерина интриговала против своего мужа Петра Третьего.. однако именно Павла и Третьего вы, любезный, обзывали тут страшными словами..
Это уж извините двойные стандарты...

[Winnie]

Справедливости ради надо все-таки добавить, что никакого общеевропейского Карловицкого договора не было, а каждый из участников заключал частные договора с Турцией и получал откусанные им от Турции куски. В 1700-м Россия получила свой честно захваченный Азов, но сама отказалась от дальнейшей экспансии.

[СергАни]

Winnie прав. Но справедливости ради надо еще добавить, что Австрия и после Карловицкого договора всячески подбодряла Петра на акции в южном направлении. Она, Австрия, была заинтересована в русско-турецко-татарском мордобое и в этом мордобое все-таки была на стороне России. Ну, не нахожу я возможности заподозрить у Австрии потребность круто поинтриговать с Петром. Не там их австрийские интересы были...

[Winnie]

Ну, не нахожу я возможности заподозрить у Австрии потребность круто поинтриговать с Петром. Не там их австрийские интересы были...

Да, как-то совсем уж маловероятно - реально достижимой цели нет, да и делать крупную ставку на человека типа Алексея, который "на первом же скачке расколется", - зачем, для чего

[shuric]

"shuric, уточните, что Вы называете документами. Исторический труд Пола Бушковича? "

В том, что касается измены в пользу Австрии, я на Бушковича вообще не ссылался. Основой тут были "меморандум" Шенборна (где этот самый Шенборн ясно излагает, что думали в Вене по поводу Алексея, так что чтение мыслей здесь не требуется), а также показания самого Алексея на допросах.
Когда будет время, я приведу "меморандум" Шенборна полностью.



_____________________________________________________________________
"
"Ну а его благородство ясно проявилось на процессе - первым делом он сдал всех кого мог, да еще видимо и оклеветал ряд невиновных людей, лишь бы себя выгородить."


"Ряд невиновных - нельзя по именам? Оч интересно..."
______________________________________________________________________"
Вот читайте про "благородное" поведение Алексея на следствии (Павленко "Петр Великий"):

Лопухину очень хотелось, чтобы у австрийского резидента и его правительства сложилось впечатление, что у царевича в России масса влиятельных сторонников и они уже начали энергично действовать. Лопухин был убежден в том, что эта версия станет достоянием не только венского двора, но и Алексея, моральный дух которого надлежало постоянно взбадривать приятными небылицами. Расчет оказался верным: австрийский резидент поспешил донести о беседе с Лопухиным вице-канцлеру Шенборну, а тот переправил царевичу копию донесения. Читал ее царевич с нескрываемым удовольствием. Еще бы, в донесении сообщалось о бунте, поднятом заговорщиками в пользу царевича: «...здесь стоят и заворашиваются уже кругом Москвы». Заговорщики якобы готовили убийство царя.
Австрийское правительство не скупилось снабжать царевича такого рода информацией, зная, что она доставляла ему радость. Он ликовал, когда до него донеслась ложная весть о восстании против Петра, якобы вспыхнувшем в войсках, находившихся за границей. До него донесли молву о победе, будто бы одержанной шведами над русскими войсками, — это тоже вызвало неподдельный восторг. Прослышав о болезни своего сводного двухлетнего брата Петра Петровича, которого Петр прочил в наследники, Алексей Петрович усмотрел и в этом Божий промысел: «Батюшка делает свое, а Бог свое», — заявил он. В затуманенной винными парами голове царевича рождались планы один фантастичнее другого. Позже он признается, что его сокровенной мечтой была смерть отца, — тогда по зову вельмож он вернется в Россию.
Серьезные надежды царевич возлагал на сенаторов и министров. Лесть расточаемая на всякий случай в адрес наследника престола, светские улыбки, мимолетно оброненные фразы, ласкавшие слух, знаки внимания — все эти будничные явления придворной жизни запечатлелись в мозгу царевича, и из воспоминаний об этих встречах и разговорах он строил эфемерные планы. Царевич полагал, что лица, целиком обязанные отцу своей карьерой, после его смерти сразу же переметнутся на его, Алексея, сторону, как только он появится в России. Почему канцлер Головкин, вице-канцлер Шафиров, адмирал Апраксин, сенатор Стрешнев и другие вельможи должны были встать под его, царевича, знамена? Потому, что всем им надоел Меншиков, и они «желали быть лучше подо мною, нежели под евтим равным». В ряды своих сторонников царевич зачислил и старого фельдмаршала Шереметева на том основании, что «Борис Петрович и многие из офицеров мне друзья же». Командир корпуса генерал Боур в представлении царевича тоже был его закадычным другом. Алексей рассчитывал, что если бы корпус Боура двинулся из Польши, где стоял, на Украину, то встретил бы поддержку киевского губернатора Дмитрия Михайловича Голицына и киево-печерского архимандрита: «А на князя Дмитрия Михайловича имел надежду, что он мне был друг верный и говаривал, что я тебе всегда верный слуга».
Царевич не довольствовался обсуждением со своей возлюбленной слухов и сновидений, которые, по его мнению, пророчили ему безмятежное будущее. Временами он проявлял деловую активность — вел переговоры о предоставлении ему военной помощи австрийским императором и, кажется, не прочь был переметнуться под покровительство шведского короля и с его помощью добиваться трона. В часы, когда на смену тревожному состоянию приходило успокоение, он садился за стол и, взвешивая каждое слово, писал Карлу VI, русским сенаторам и архиереям. Одно из таких писем, адресованное сенаторам, Алексей передал 8 мая 1717 г. австрийскому чиновнику, с тем чтобы тот переправил его в Россию. Письмо это сенаторы так и не получили, — австрийский двор не рискнул послать его по назначению. Оно покоилось в венском архиве 130 лет, пока его не обнаружил известный историк прошлого столетия Николай Герасимович Устрялов. Корреспондентов царевич извещал: «...ныне обретаюся благополучно и здорово под хранением некоторые высокие особы до времени, когда сохранимый мене Господь повелит возвратитися в отечество паки, при котором случае прошу не оставить меня забвенна; а я всегда доброжелательный вашей милости, так и всему отечеству до гроба моего». Далее Алексей просил не верить слухам, если таковые распространяются, о своей смерти. А что будет потом, когда наконец долгожданная власть окажется в нетвердых руках наследника? На этот вопрос Алексей не смог дать развернутого и конструктивного ответа ни себе, ни своим друзьям, ни своим недругам, записывавшим пыточные речи, когда каждое слово признания вытягивалось ударами батога. Лишь одна черта его программы, если так можно назвать бессвязную болтовню, которую доводилось слушать Евфросинье, вырисовывалась достаточно определенно — возврат к старому, полный отказ от преобразований в области культуры, быта, административного устройства. Он намеревался предать забвению флот, забросить Петербург, «жить зиму в Москве, а лето в Ярославле». Крутой поворот во внутренней и внешней политике царевич предполагал осуществить руками людей, придерживавшихся старомосковских обычаев: «Я старых всех переведу, а изберу себе новых по своей воле»25. Под «старыми» он подразумевал ближайших сподвижников Петра, людей, пользовавшихся доверием царя, с которыми он выводил страну «на театр славы и могущества». Планы царевича, таким образом, зачеркивали усилия страны и колоссальные жертвы народа, в результате которых Россия превратилась в морскую державу.
31 января 1718 г. царевич был доставлен в пригород Москвы, а 3 февраля состоялся его въезд в старую столицу, куда был вызван двор, сенаторы, высшее духовенство и генералитет. Начались печально знаменитое следствие по делу царевича и так называемый суздальский розыск, главным действующим лицом которого была бывшая супруга Петра царица Евдокия Федоровна, ставшая в Суздальском монастыре инокиней Еленой. От того времени сохранилось два описания встречи царевича с отцом. Одно принадлежит современнику-иностранцу. Войдя в большую залу дворца, где находился царь, окруженный всеми своими сановниками, царевич вручил ему бумагу и пал на колени перед ним. Царь передал эту бумагу вице-канцлеру барону Шафирову и, подняв несчастного сына своего, распростертого у его ног, спросил, что имеет он сказать. Царевич отвечал, что он умоляет о прошении и о даровании ему жизни. На это царь возразил ему: я тебе дарую то, о чем ты просишь, но ты потерял всякую надежду наследовать престолом нашим и должен отречься от него торжественным актом за своею подписью. Царевич изъявил свое согласие. После того царь сказал: «Зачем не внял ты моим предостережениям и кто мог советовать тебе бежать?» При этом вопросе царевич приблизился к царю и говорил ему что-то на ухо. Тогда они оба удалились в смежную залу, и полагают, что там царевич назвал своих сообщников»*1. После уединенного разговора собеседники возвратились в зал, где был обнародован заготовленный Манифест, лишавший Алексея наследия престола, и царевич подписал присягу новому наследнику.
В Манифесте об отречении от престола, составленном опытной рукой публициста, изложена вся история взаимоотношений отца и сына. Заметим, что в Манифесте нет передержек и отступлений от истины — любой упоминающийся в нем факт может быть подтвержден соответствующими документами. Начинается он с описания стараний отца дать сыну должное воспитание и образование: «...и для того ему от детских его лет учителей не токмо русского, но и чужестранных языков придали и повелели его оным обучать», чтобы обучен был «читанием на оных и гистории и всяких наук воинских и гражданских, достойному правителю государства принадлежащих». Однако все старания отца не пошли впрок — наследник наук не познал, прилежания не проявил и учителей не слушал. Не помогли ни отеческие внушения, ни наказания. Более того, царевич «ни к воинским, ни к гражданским делам никакой склонности не являл, но упражнялся непрестанно в обхождении с непотребными и подлыми людьми, которые грубые и замерзелые обыкности имели». Не образумился сын и после женитьбы — с супругой «жил в крайнем несогласии». Во время похорон супруги царевича отец сказал сыну, что царь не может «такого наследника оставить, который бы растерял то, что чрез помощь Божию отец получил, и испроверг бы славу и честь народа российского, для которого отец и здоровье свое истратил, не жалея в некоторых случаях и живота своего».

Далее Манифест повествовал о том, как царевич признал себя недостойным наследия, а царь пытался его «на путь добродетели обратить» и вызвал в Данию, но сын отдался в руки чужеземного государя. «И хотя он, сын наш, за такие свои противные от давних лет против нас, яко отца и государя своего, поступки, особливо ж за сие на весь свет приключенное нам бесчестие чрез побег свой и клеветы, на нас рассеянные, от нас, яко злоречивый отца своего и сопротивлялся государю своему, достоин был лишения живота», царь сохраняет ему жизнь, но лишает наследия престола в пользу «другого сына нашего, Петра», и заклинает «иреждепомянутого сына нашего Алексея родительскою нашею клятвою, дабы того наследства ни в которое время себе не претендовал и не искал»27.
Второй документ — присяга Алексея Петровича на верность Петру Петровичу и отказ «ни под каким предлогом» от домогательства престола. ДОГАДКА ИНОСТРАННОГО ДИПЛОМАТА О СОДЕРЖАНИИ УЕДИНЕННОЙ БЕСЕДЫ ОТЦА С СЫНОМ ОКАЗАЛАСЬ ПРАВИЛЬНОЙ: АЛЕКСЕЙ НАЗВАЛ ГЛАВНЫХ СООБЩНИКВВ. Петр, как и во время розыска над стрельцами в 1698 г., руководство следствием взял в свои руки. Курьеры царя мчались в Петербург один за другим. «Майн фринт, — обращался царь к Меншикову, оставшемуся в новой столице. — При приезде сын мой объявил, что ведали и советовали ему в том побеге Александр Кикин и человек его Иван Афанасьев, чего ради возьми их тотчас за крепкий караул и вели оковать». Несколько часов спустя курьер отправился с новым предписанием: «...всех людей (Кикина. — Н. П.) подержать, хотя и не ковать». 6 февраля Петру стало известно, что его слуга Баклановский, узнав о том, что Алексей назвал своих сообщников еще во время первого свидания с отцом, т. е. 3 февраля, отправил в Петербург гонца предупредить Кикина об опасности. Правда, шансов спастись у Кикина было мало, так как Петр, уезжая в Москву, уже заподозрил его в причастности к бегству сына и велел Меншикову, «чтоб на него око имели и стерегли».
Царский курьер преодолел расстояние между двумя столицами за трое суток и вручил Меншикову указ об аресте Кикина и Афанасьева в 11 вечера. Гонцу Баклановского удалось его упредить. Кикин, извещенный о событиях в Москве, растерялся. Бежать, но куда? В полночь в спальном халате отправился за советом к брату Ивану. Здесь он и был схвачен Мен-шиковым. В гарнизонной книге 6 февраля записано: «И того ж числа наутюжены на них цепи с стульями и на ноги железо». Случай с Баклановским дал повод Петру повелеть Меншикову не давать почтовых лошадей «ни для каких дел партикулярных ни за какие деньги». И еще одно предписание получил Меншиков: Кикина и Афанасьева пытать «вискою одною», а кнутом не истязать. Тут же объяснение причины «милосердия» — «чтоб дорогою не занемогли». «Дело сие зело множится», — писал Петр Меншикову. ЧИСЛО ЛИЦ, ПРИЧАСТНЫХ К «ВОРОВСКОЙ КОМПАНИИ», КАК НАЗЫВАЛ ЦАРЬ СООБЩНИКОВ АЛЕКСЕЯ, УВЕЛИЧИВАЛОСЬ С КАЖДЫМ ДНЕМ. СВЕТЛЕЙШИЙ ПОЛУЧИЛ УКАЗЫ ЗАКЛЮЧИТЬ ПОД СТРАЖУ СИБИРСКОГО ЦАРЕВИЧА ВАСИЛИЯ, СЕНАТОРА МИХАИЛА САМАРИНА, БРАТА ПЕРВОЙ СУПРУГИ ЦАРЯ АВРААМИЯ ЛОПУХИНА, БРАТА АДМИРАЛА АПРАКСИНА ПЕТРА МАТВЕЕВИЧА, ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА КНЯЗЯ ВАСИЛИЯ ВЛАДИМИРОВИЧА ДОЛГОРУКОГО И МНОЖЕСТВО МЕНЕЕ ЗНАТНЫХ ПЕРСОН: КАНЦЕЛЯРСКИХ ЧИНОВНИКОВ, СЛУГ ЦАРЕВИЧА АЛЕКСЕЯ, ЕГО РОДСТВЕННИКОВ НО ЛИНИИ МАТЕРИ. ВСЕ ОНИ БЫЛИ ДОСТАВЛЕНЫ В ПРЕОБРАЖЕНСКОЕ28.
Напряжение в Москве, где следствием руководил царь, и в Петербурге, оставленном на попечение Меншикова, достигло высшего накала: никто из вельмож не знал, КТО ЕЩЕ БУДЕТ ОГОВОРЕН ЦАРЕВИЧЕМ В ДОПОЛНЕНИЕ К 50 ЧЕЛОВЕКАМ, ВЗЯТЫМ ПОД СТРАЖУ, у кого оборвется карьера, кому придётся расплачиваться пожитками, а кому — и «животом». Каждый судорожно вспоминал, не сказал ли он чего лишнего царевичу, не обернется ли неосторожно брошенная реплика трагедией. Состояние неуверенности и страха, царившее в кругу вельмож, легко улавливается в их переписке тех дней.
В феврале — марте 1718 г. Меншиков вел оживленную переписку с царицей Екатериной, Толстым, Ягужинским, адмиралом Апраксиным, кабинет-секретарем Макаровым. Читая их письма, можно подумать, что корреспонденты либо стояли в стороне от драматических событий, либо ни в Москве, ни в Петербурге не происходило ничего заслуживавшего их внимания. Меншиков отправлял стандартные послания с извещением, что в Петербурге «при помощи Божий все благополучно», и просьбой «содержать нас в любительной своей корреспонденции». Корреспонденты в «любительных» ответах, вторя Меншикову, тоже пользовались стереотипами и умалчивали о самом важном и всех волновавшем. Единственная цель посланий, видимо, состояла в подтверждении друг другу, что каждый из них находится пока еще вне подозрений. Впрочем, изредка в письмах все же проскальзывала кое-какая информация, если не прямо, то косвенно отражавшая события. Так, Екатерина в письме от 4 февраля извещала Меншикова, что царевич Алексей «прибыл сюда (в Москву. — Н. П.) вчерашнего числа». Но зато в следующем послании, отправленном в разгар розыска — 11 марта, о следствии ни слова. Царица сочла возможным лишь предупредить князя о намерении Петра вернуться в Петербург, «ежели еще что не задержит».
В письмах Екатерине Меншиков тоже не затрагивал
существа дела. Лишь однажды он, полагая, что изменнический поступок царского сына и кровавое следствие вызовут у Петра нежелательные эмоции, «слезно» умолял Екатерину отвращать супруга «от приключающейся печали», которая может вызвать тяжелые последствия «его величества здравию». Но крайняя необходимость вынуждала пренебрегать осторожностью. В одном из писем Толстому Меншиков не ограничился сакраментальной фразой «Здесь при помощи Божий все благополучно» и решил выяснить у корреспондента волновавший его вопрос: «Послал я к царскому величеству Ивана Кикина допрос. А что по оному его величество изволил учинить, известия не имею. Того для прошу ваше превосходительство о том меня уведомить». Толстой предпочел отмолчаться.
Исключение составляют письма братьев Апраксиных. Петру Матвеевичу удалось отвести предъявленные ему обвинения, и, оказавшись на свободе, он с разрешения царя отправил к Меншикову курьера с посланием, описывавшим его злоключения: он был доставлен в Москву и «во узах» в 6 утра оказался в застенках Тайной канцелярии в Преображенском. Там, продолжал Апраксин, и была установлена «моя правда и невинность». История, однако, имела продолжение, о котором Петр Матвеевич рассказал в цидуле, приложенной к письму: «Брата моего Федора Матвеевича от такой великой о мне печали застал еле жива». Сам Федор Матвеевич тоже известил Меншикова о своей болезни, причем сделал это весьма эмоционально. Кстати, письмо адмирала дает ключ к объяснению причин, вынуждавших корреспондентов избегать острой темы: «О здешних обстоятельствах вашей светлости верно донесть оставлю, ибо в том перу верить не могу и себя нахожу в немалых печалях, о чем вашей светлости уже известно»24.
4 февраля, т. е. в тот день, когда курьеры мчались в новую столицу с указами доставить в застенки оговоренных Алексеем людей, Петр составил для царевича так называемые вопросные пункты. Царя интересовали сообщники царевича, лица, руководившие поступками безвольного сына, подсказавшие ему мысль об отречении от престола и посоветовавшие бежать за границу «...при прощании на словах все просился в монастырь, а ныне в самом деле явилось, что все то обман был; с кем о том думал и кто ведал, что ты обманом делал?»; «О побеге своем давно ль зачал думать и с кем? Понеже так скоро собрался, может быть, что давно думано, чтоб ясно о том объявить, с кем, где, словесно или чрез письмо или чрез словесную пересылку и чрез кого, и с дороги обманное письмо, с кем оное писал и для чего, также и с дороги не писал ли кому?» Один из семи вопросных пунктов посвящен связям царевича с Россией во время
пребывания
во владениях цесаря. Отец призывал сына к полной откровенности и чистосердечному рассказу обо всем, «что к сему делу касается»: «...хотя чего здесь и не написано, то объяви и очисти себя, как на сущей исповеди. А ежели что укроешь, а потом явно будет, — на меня не пеняй, понеже вчерась перед всем народом объявлено, что за сие пардон не в пардон»™.
Внешне показания царевича выглядят чистосердечными. В самом деле, он написал ответы на семь вопросных пунктов отца и подал их 8 февраля, а затем, вспомнив, что кое-что в этих ответах запамятовал, решил восполнить пробелы. Когда вчитываешься в ответы царевича и дополнения к ним, то нетрудно обнаружить, что он, как и всякая слабая натура, перекладывал ответственность за содеянное на других. ЕСЛИ ВЕРИТЬ АЛЕКСЕЮ, ТО ОН ЛИШЬ ПАССИВНО ВОСПРИНИМАЛ ВСЕ, ЧТО ЕМУ СКАЗЫВАЛИ МНОГОЧИСЛЕННЫЕ СОВЕТЧИКИ: КИКИН, ДОЛГОРУКИЙ, САМАРИН, ЦАРЕВНА МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА, НИКИФОР ВЯЗЕМСКИЙ, ИВАН АФАНАСЬЕВ И ДРУГИЕ, И БЫЛ ЛИШЬ ПОСЛУШНЫМ ИСПОЛНИТЕЛЕМ ИХ ВОЛИ. Это была полуправда. Действительно, до отъезда за границу Алексей не совершал ни одного шага, предварительно не посоветовавшись с Кикиным. Это он рекомендовал царевичу проситься в монастырь, заявив: «Когда-де иной дороги нет, то-де лучше в монастырь, тогда-де наследства не отлучишься». Еще более циничный совет дал Василий Владимирович Долгорукий: «Давай-де писем хоть тысячу, еще где когда что будет. Старая-де пословица: «Улита едет — когда-то будет»».
Показания свидетелей обнаружили, что роль царевича была не такой безобидной, как он хотел ее представить в своих ответах, и его вина отнюдь не исчерпывалась тем, что он, по собственному признанию, «забыв должность сыновства и подданства, ушел и поддался под протекцию цесарскую и просил его о своем защищении». Под влиянием показаний свидетелей Алексей вынужден был признать, что намеревался, опираясь на иностранные штыки, добиваться трона, а внутри страны в борьбе за власть ориентировался на силы, враждебные преобразованиям. Немало сведений, компрометирующих царевича, сообщила во время допросов„Ёвфррсинья: ей он развивал планы, которые собирался осуществить, как только завладеет троном, поведал и о путях достижения желанной власти. Евфросинья, доставленная после разрешения от бремени в Петербург, в апреле 1718 г. показала: «Царевич из Неаполя к цесарю жалобы на отца писал многажды... и наследства он, царевич, весьма желал и постричься отнюдь не хотел».
В процессе розыска возникла щекотливая ситуация. Вспомним, в письме от 10 июля 1717 г. Петр обещал сыну: «...никакого наказания тебе не будет, но лучшую любовь покажу тебе, ежели воли моей послушаешь и возвратишься». Эту гарантию, еще раз повторенную, царь выдал в то время, когда не знал и половины того, что замышлял сын и как он намеревался свой замысел осуществить. Следствие обнаружило множество тайн, которые царевич тщательно скрывал. Алексей Петрович сознавался лишь под давлением улик свидетелей и, следовательно был далек от раскаяния и чистосердечного во всем признания. Такое поведение сына будто бы освобождало паря от ранее выданных заверений;
18 марта двор отправился из Москвы в Петербург. Туда же были доставлены оставшиеся в живых сообщники царевича, подлежавшие дальнейшему розыску. В отдельной карете без оков ехал Алексей. Он все еще находился под впечатлением жестоких казней, совершенных в Москве накануне. Кикин, как советник и организатор побега, был подвергнут колесованию; чтобы пpoдлить мучения, ему отрубили руки и нога с большими промежутками во времени. Огрубленную голову палач воздел на кол. Вспоминая увиденное, царевич, сидя в карете, не мог не размышлять о личной судьбе.
Петр, как самодержец, мог, разумеется, сам определить и меру виновности царевича, как сына и подданного, и меру наказания за его вину. Что же удерживало его от этого шага? Почему он передал судьбу сына в руки духовных иерархов и светских чинов?
Два обстоятельства, как свидетельствовал сам царь, вынудили его передать дело царевича на рассмотрение «вернолюбезным господам министрам Сенату и стану воинскому и гражданскому». Одно из них — опасение, «дабы не погрешить, ибо натурально есть, что люди в своих делах меньше видят, нежели другие в них». Главная же, по-видимому, причина состояла в стремлении царя освободить свою совесть от ранее данной клятвы: «Я с клятвою суда Божия письменно обещал оному своему сыну прощение и потом словесно подтвердил, ежели~йстину скажет; хотя он сие й нарушил (утайкою наиважнейших дел, и особливо замыслу своего бунтовского против нас, яко родителя и государя своего» 11.
Царь обратился с посланием к светским и духовным чинам. Оно зачитывалось на совместном собрании церковных иерархов, военных и гражданских должностных лиц. Современник описал эту церемонию так: «Когда все члены суда заняли свои места и все двери и окна зала были отворены, дабы все могли приблизиться, видеть и слышать, царевич Алексей был введен в сопровождении четырех унтер-офицеров и поставлен насупротив царя, который, несмотря на душевное волнение, резко упрекал его в преступных замыслах. Тогда царевич с твердостью, которой в нем никогда не предполагали, сознался, что не только он хотел возбудить восстание во всей России, но что если царь захотел бы уничтожить всех соучастников его, то ему пришлось бы истребить все население страны. Он объявил себя поборником старинных нравов и обычаев, так же как и русской веры, и этим самым привлек к себе сочувствие и любовь народа.
В эту минуту царь, обратясь к духовенству, сказал: «Смотрите, как зачерствело его сердце, и обратите внимание на то, что он говорит. Соберитесь после моего ухода, вопросите свою совесть, право и справедливость и представьте мне письменно ваше мнение о наказании, которое он заслужил, замышляя против отца своего. Но мнение это не будет конечным судом; вам, судьям земным, поручено исполнять правосудие на земле. Во всяком случае я прошу вас не обращать внимание ни на личность, ни на общественное положение виновного, но видеть в нем лишь частное лицо и произнести ваш приговор над ним по совести и законам. Но вместе с тем я прошу также, чтоб приговор ваш был умерен и милосерд, насколько вы найдете возможным это сделать».
Царевич, оставшийся во все это время спокойным и являвший вид большой решимости, был после сего отвезен обратно в крепость. Помещение его состоит из маленькой комнаты возле места пытки. Но недолго он продолжал оказывать твердость, ибо вот уже несколько дней, как он кажется очень убитым»32.
Резкая смена настроений царевича: переход от подавленности к веселой беззаботности, а от нее либо к истерии, либо к тупому упрямству —характерная черта поведения Алексея. Отсюда и описанная выше голландским дипломатом сцена публичной полемики (если она воспроизведена им достаточно точно, ибо из многочисленных очевидцев только он оставил нам ее описание) отражала вовсе не «твердость» Алексея, а молниеносную вспышку озлобленности обреченного человека, наговорившего в исступлении немало нелепостей. Главная из них состояла в утверждении, что все население страны держалось его, Алексея, стороны. Состояние исступления тем более вероятно, что в столице носились упорные слухи о психическом расстройстве царевича в последние месяцы его жизни. В конце апреля 1718 г. француз де Лави писал о царевиче: «...все его поступки показывают, что у него мозг не в порядке»11.
На следующий день после объявления о суде над царевичем, 14 июня 1718.т.. его взяли под стражу и заключили в Петропавловскую крепость. Отныне он был на положении обычного колодника. Если в предшеставющий период следствия Алексей жил на свободе, и сам излагал ответы на поставленные вопросы, то теперь его стали подвергать пыткам. Самое страшное, леденящее кровь впечатление от этого следствия оставляет непосредственное участие в нем царя — отец присутствовал при пытках собственного сына.
Первый допрос с истязаниями был проведен 19 июня. Тогда царевич получил 25 ударов. В журнале Петербургской гарнизонной канцелярии читаем по этому поводу следующую лаконичную и бесстрастную запись под 19 июня: «Его царское величество и прочие господа сенаторы и министры прибыли в гарнизон пополуночи в 12-м часу, в начале, а именно светлейший князь (А. Д. Ментиков. — Н. П.), адмирал (Ф. М. Апраксин. — Н. П.), князь Яков Федорович (Долгорукий. — Н. П.), генерал Бутурлин, Толстой, Шафиров и прочие; и учинен был застенок, и того ж числа пополудни, в 1-м часу, разъехались»-14.
Духовная курия суда, т. е. «преосвященные митрополиты, и архиепископы, и епископы, и прочие духовные», уклонилась от определенного ответа. Вместо приговора она представила выписки из Священного писания. Смысл одних выписок состоял в том, что сын, ослушавшийся отца, достоин казни, а из других выдержек следовало, что Христос, руководствуясь «духом кротости», простил кающегося блудного сына и отпустил блудную жену, достойную смерти за прелюбодеяния. Общее заключение церковных иерархов было таково: «Сердце царево в руце Божий есть» — как царь решит, так и будет справедливо. Приговор светских чинов был суровым и однозначным: «...царевич себя весьма недостойно того милосердия и обещанного прощения государя отца своего учинил». Таким образом, светские чины освободили царя от данного им клятвенного обещания простить сына. Царевич достоин смерти и как сын, и как подданный — таков был их приговор*.
Приговор, объявленный царевичу 24 июня, не был приведен в исполнение. Согласно официальной версии, зарегистрированной в журнале Петербургской гарнизонной канцелярии под 26 июня, «в 7-м часу пополудни царевич Алексей Петрович в С.-Питербурхе скончался». Из этой лаконичной записи можно сделать заключение, что царевич скончался, не выдержав физических истязаний и нервного напряжения.
Когда знакомишься с перечнем лиц, подвергшихся репрессиям по делу царевича Алексея, то бросается в глаза сравнительно узкий их круг. ИЗВЕСТНО, ЧТО ЦАРЕВИЧ НАЗВАЛ МНОЖЕСТВО СООБЩНИКОВ, А ТАКЖЕ ЛИЦ, ЕМУ СИМПАТИЗИРОВАВШИХ И РАЗДЕЛЯВШИХ ЕГО ВОЗЗРЕНИЯ. СРЕДИ НИХ БЫЛО НЕМАЛО ВЫСШИХ ОФИЦЕРОВ, СЕНАТОРОВ и вельмож. Царь их не привлек даже свидетелями, лишь единицы оказались под следствием, и лишь немногие из них подверглись наказанию, причем сравнительно легкому. Князь Василий Владимирович Долгорукий подвергся ссылке в отдаленную деревню, а сенатор Самарин — конфискации имений. Чем объяснить поведение царя, столь не соответствовавшее его крутому нраву?
Можно указать на две причины странного поведения Петра. Возможно, он игнорировал показания царевича и относился к ним как к бол товне, не заслуживавшей внимания, хотя бы потому, ЧТО УСМОТРЕЛ В НИХ СТРЕМЛЕНИЕ СЫНА РАСШИРИТЬ КРУГ ЛИЦ, СИМПАТИЗИРОВАВШИХ КАК ЕМУ ЛИЧНО, ТАК И ЕГО ВЗГЛЯДАМ, И ОБЛЕГЧИТЬ СВОЮ УЧАСТЬ ВОВЛЕЧЕНИЕМ В РОЗЫСК ОГРОМНОГО ЧИСЛА ЛЮДЕЙ.. Но заслуживает внимания и другая версия — дело сына приобрело европейский резонанс, и царь пытался создать впечатление за границей, что ни взгляды сына, ни его поступок не пользовались поддержкой среди высших слоев общества. Независимо от того, какое из этих объяснений

[СергАни]

Поразительная способность уходить от ответа и перекачивать в тему все, что валяется в сети и предлагается Яндексом. Моя б воля, я б Вам насовсем отключил на клаве ctrl+C...
shuric, я к Павленко не обращался, я Вам вопрос задал: кого, из числа оговоренных царевичем, Вы считаете невиновными? И какие резоны были у Австрии ввязываться в интриги против Петра?

[shuric]

Вообще я говорил, что "видимо невиновны". Утверждать сейчас, по прошествии почти 300 лет, что такой то и такой то точно невиновен, конечно нельзя. Однако всерьез думать, что из более чем 50 человек на которых дал показания Алексей, все поголовно заговорщики - довольно странно. Характерно, что подозрительный и безжалостный Петр не придал этим показаниям никакого значения.

Вот кстати, мнение современников Петра:

Министры (князь Иван Ромодановский, Шереметев, граф Головкин, Мусин-Пушкин, Стрешнев, адмирал Апраксин, князь Петр Прозоровский, Петр Шафиров, Алексей Салтыков, Василий Салтыков) приговорили: «Если бы на князя Василья показывал не царевич, а другой кто-нибудь, то следовал бы розыск; а поверить вполне словам царевича трудно: царевич сам показывал, что князь Василий относительно побега не был его советником и по совету Кикина написано было к князю Василью письмо для того, чтоб набросить на него подозрение. А за дерзкие слова князь Василий заслуживает быть сосланным с лишением чина и имения».

В 37ом царевичу бы цены не было.

[shuric]

По поводу особо "дружеского" отношения Вены к Петребургу, можете полюбоватся:

http://www.c-cafe.ru/words/20/1896.php
"В январе 1719 Ганновер, Австрия и Саксония заключили Венский трактат о взаимной помощи с целью воспрепятствовать действиям русской армии в Польше и Германии и навязать ей невыгодный мир."

http://kimo.univ.kiev.ua/Dipl/68.htm
"Наконец, в Вене 5 января 1719 г. между Австрией, Саксонией и Ганновером, за спиной которого стояла Англия, был заключен союз, острием своим направленный против Рос­сии."



Вот и сравните, что было ближе по времени к побегу Алексея - священная лига, или венский союз.

[СергАни]

"Утверждать сейчас, по прошествии почти 300 лет, что такой то и такой то точно невиновен, конечно нельзя. Однако всерьез думать, что из более чем 50 человек на которых дал показания Алексей, все поголовно заговорщики - довольно странно."

Ваша логика понятна: ну, не может же быть, чтоб не было - значит - было. Ответа на мой вопрос, как я догадываюсь, у Вас нет...
А если по существу: не 50 человек, а как минимум 50 тыщ человек спокойно можно записывать во враги Петру и птенцам гнезда его. Этому заговору не хватало одного - лидера. Алексей Петрович, при всем его желании, не способен был организовать и возглавить вооруженный мятеж против батюшки. Ну, а нет - и суда нет. Есть только shuric...




"В 37ом царевичу бы цены не было."

В качестве жертвы? Разве в 37-м был в этом недостаток?
Из Вашей це цитаты: "Первый допрос с истязаниями был проведен 19 июня. Тогда царевич получил 25 ударов..."

[СергАни]

"Вот и сравните, что было ближе по времени к побегу Алексея - священная лига, или венский союз..."

В январе 1719 к Алексею были ближе всего черви... Пардон, за неаппетитные, но вынужденные подробности. Оттуда царевич уже не мог повлиять на политику Австрии. Равно как и она уже не могла помочь Алексею Петровичу... Напомню: царевич бежит к своему шурину (Карл VI) в осенью 1717 года. 31 января 1718 года его привозят в Москву. А 26 июля того же года - он умер...
Что же касается венского союза, то у Петра Алексеевича была удивительная способность: не делая врагов союзниками, превращать союзников во врагов. Политическую суету 19-го года спровоцировал сам Петр - своими неуклюжими попытками разобраться с макленбургскими и ганноверскими интригами. И кроме Вас, кстати, никто это на Алексея Петровича не спихивал...