Страсти вокруг памятников древнерусского письма разгорелись в то время, когда при дворе шла борьба за место фаворита при Екатерине II. Шесть последних молодых офицеров (Завадовский, Зорич, Корсаков, Ланской, Ермолов, Мамонов), удостоившиеся монаршей любви, являлись ставленниками князя Потемкина. В 1789 году Екатерина приблизила Платона Зубова, за спиной которого стоял генерал-адьютант и сенатор Н.И. Салтыков. Зубов занимал на протяжении двух лет покои, примыкавшие к опочивальне императрицы, однако как ни старался, не продвинулся по служебной лестнице дальше звания флигель-адьютанта. Салтыкову не удалось поколебать положение любимца и, как считали, морганатического супруга царицы – князя Григория Потемкина.
Ситуация изменилась осенью 1791 года. В сентябре, находясь на дипломатических переговорах в Яссах, князь Потемкин внезапно заболел 29 сентября и скончался 4 октября. Весть о его кончине дошла до Петербурга 12 октября. Скоропостижность смерти князя породила слухи, что он был отравлен. При дворе злословили, что Потемкин умер, «подавившись гусем», съев того целиком, несмотря на лихорадку. Под «спесивой птицей» подразумевали Платона Зубова, возвышению которого князь не придал значения.
Со смертью Потемкина открылась вакансия неофициальной должности, обладатель которой располагал властью, едва ли уступавшей монаршей. Тот, кому достались бы полномочия светлейшего князя, получал возможность оказывать влияние как на внутренню, так и на внешнюю политику государства, направляя волю императрицы через послушных фаворитов. Придворные и иностранные послы затаили дыхание, ожидая последующих событий и с интересом поглядывая в сторону соперника Платона Зубова – Николая Александровича Львова и его покровителя – вице-канцлера Иностранной коллегии А.А. Безбородко. Львов уже один раз, а именно весной 1780 года, предпринимал попытку занять место в покоях флигель-адьютанта.
ПРОЕКТ ЛЬВОВА ДЛЯ МОГИЛЕВА
Завсегдатаи дворцовых кулуаров припомнили, как ровно двенадцать лет назад, 11 октября 1779 года, был удален из царских покоев флигель-адьютант И.Н. Римский-Корсаков, выдвинутый князем Потемкиным после Зорича. Как считали, причиной утстранениея Корсакова стала его связь с графиней Брюс. Апартаменты Римского-Корсакова немедленно занял А.Д. Ланской, также адьютант князя Потемкина. По отзывам современников, 22-летний фаворит обладал не только красивой внешностью, мужественным телосложением, цветущим здоровьем, но и уживчивым характером
(Вейкарт М.А. Из записок доктора Вейкарта / Предисл. А.К., послесл. П.И. Бартенева // Русский архив, 1886. – Кн. 1. – Вып. 3. – С.262). Через полгода Ланской все еще оставался в звании флигель-адьютанта. Промедление с пожалованием титулов воспринималось как охлаждение к покровителю Ланского – светлейшему князю Потемкину.
Такого же мнения придерживался Александр Андреевич Безбородко, в то время статс-секретарь Екатерины II. К весне 1780 года его влияние на государственные дела как никогда упрочилось. Ему принадлежала идея новой внешнеполитической доктрины, предусматривавшей восстановление Византийской империи со столицей в Стамбуле и русским ставленником на троне, что позволило бы России и ее союзникам руководить политическими процессами, самим оставаясь в тени. Этот проект стал предметом обсуждения во время встречи Екатерины II с австрийским императором Иосифом II, состоявшейся в Могилеве с 23 по 29 мая 1780 года. Путешествуя инкогнито, император прибыл в Россию под именем баварского графа Фалькенштейна. Безбородко принимал участие в переговорах о заключении тайного союзного соглашения.
В Могилеве статс-секретарь представил императрице 29-летнего Николая Александровича Львова, отставного бомбардира Измайловского полка, служившего на скромной должности дипломатического курьера в коллегии иностранных дел при П.В. Бакунине. Статный красавец с тонкими чертами лица, как раз во вкусе Екатерины, Львов имел склонность к сочинительству и даже опубликовал несколько стихотворений в рукописном литературном журнале. Кроме того, побывав по служебной надобности в Германии, Франции, Италии и Испании, он приобрел некоторый заграничный лоск. Эти качества выгодно отличали его от Римского-Корсакова, подбиравшего книги для личной библиотеки по размеру оклада, и Ланского, не получившего какого-либо образования.
Многих участников переговоров в Могилеве позабавил тот факт, что Безбородко представил императрице своего протеже, не имевшего другого образования, помимо полковой школы, в качестве архитектора, автора проекта строительства собора св. Иосифа Обручника.
Проект отличался греческой строгостью линий, «без французских кудрей», что в период охлаждения дипломатических отношений с Францией выглядело весьма актуально. Особое внимание было уделено освещению Иосифовского собора. Как отмечал в своих записках двоюродный брат Николая Александровича, Ф.П. Львов: «Церковь во вкусе древних Пестомских [Пестумских] храмов; освещена невидимо! Свет вообще разделил он на три части: вход в церковь в полусвете, самая церковь освещена вдвое, а олтарь вдвое освещен противу церкви».
(Н.А. Львов. Избранные сочинения. Кёльн; Веймар; Вена: Бёлау-Ферлаг; СПб.: Пушкинский Дом; Рус. христиан. гум. ин-т; Изд-во «Акрополь», 1994. С. 368).
Упор на своеобразную иллюминацию собора сделан был не случайно: в Европе ни для кого не было секретом, что император Иосиф в то время благосклонно относился к баварскому ордену Иллюминатов в расчете на присоединение Баварии к владениям Габсбургов. Выбрав для сравнения из многих античных памятников именно Пестумские храмы, Ф.П. Львов, видимо, хотел подчеркнуть ту особенность, которой славился древний Пестум – розы, в изобилии росшие в его окрестностях. Роза на кресте – символ ордена Розенкрейцеров, близкого по своей сути к ордену вольных каменщиков.
Выбор святого патрона для Иосифовской церкви также имел двоякий смысл. Образованные люди того времени знали, что профессия св. Иосифа на греческом языке носила название «тектон», имевшее два значения – «плотник», «столяр» и одновременно «каменщик», «строитель». В России при Екатерине масонские ложи находились под запретом, а «братья» подвергались гонениям, однако такой запрет не распространялся на иностранцев. Так, рядом с Царским Селом 1 января 1780 года, специальным указом Екатерины, был основан городок София. Топографию города проектировал шотландский архитектор Чарльз Камерон, в творениях которого, выполненных в классическом стиле, исследователи находят сильное влияние масонской символики. Поселившиеся на Английской улице городка шотландские архитекторы, садоводы и каменщики, имели собственную масонскую ложу. (
Кузнецов С.О. Адам Менелас на Российской земле: возможные пути интерпретации творчества архитектора императора Николая I. C. 214.
Адам Менелас на Российской земле
Не владевшие русским языком, иностранные специалисты жили очень замкнутым сообществом. В 1784 году в распоряжение Н.А. Львова поступил один из соотечественников и коллег Камерона, специалист по устройству каменных сводов Адам Менелас. Из этого следует, что Львов сотрудничал с Камероном. Вполне вероятно, что их знакомство произошло вскоре после прибытия шотландца в Россию (1779 год), и Львов выполнял роль переводчика при Чарльзе Камероне во время представления Екатерине чертежей планировки Софии, Камерон же делал проекты отдельных зданий городка. Следовательно, велика вероятность того, что в работе над проектом Иосифовского собора шотландский масон принимал самое деятельное участие.
Специалисты не располагают документальными доказательствами, что Н.А. Львов принадлежал к братству «вольных каменщиков». Однако с полной уверенностью можно утверждать, что обряд посвящения был ему знаком. Об этом свитедельствует его собственное стихотворение «Кто б ни был такой»:
Кто б ни был такой,
Ни слова, ни ногой,
Стой, стой!
Иль слушай или пой,
Смотри над головой,
Смотри, твоею вьется рой,
Стой, стой!
Иль слушай, или пой.
Напев у нас простой.
Смотри над головой... и проч.
Исследователи считают стихотворение пародией на ритуал вступления в масонскую ложу, на что указывает приписка: «Как скоро только гость взойдет в первую комнату, где один огарок в углу, то слышит он, что с хор поют». (
Н.А. Львов. Избранные сочинения. Кёльн; Веймар; Вена: Бёлау-Ферлаг; СПб.: Пушкинский Дом; Рус. христиан. гум. ин-т; Изд-во «Акрополь», 1994. С. 60).
Скорее всего, Н.А. Львов вступил в масонскую ложу до 1782 года. К такому предположению можно прийти на основании следующего отрывка из воспоминаний, принадлежащих перу Ф.П. Львова: «Надобно признаться, что в тогдашнее время начальники имели общее какое-то правило отыскивать людей и изготовлять их на службу. Молодые люди способностей отличных пользовались обыкновенно отличным вниманием начальника, который по тогдашнему обычаю отечески поступал с ними — отечески учил, отечески наказывал и награждал. В непродолжительном времени г-н Львов сделался у Петра Васильевича (Бакунина) домашним человеком. Сей почтенный муж занимался даже его поведением, его упражнениями. Однажды дав ему читать известную поэму Делиля о садах, любопытен он был видеть, как прекрасная сия поэзия подействует на ученика его. Через день или два г-н Львов возвращает ему книгу и благодарит за знакомство с Делилем; не верилось Петру Васильевичу, что он прочел книжку так скоро! Но когда молодой Львов в убеждение благотворителя своего лучшие стихи начал говорить наизусть, начальник благодарил его...». (
Н.А. Львов. Избранные сочинения. Кёльн; Веймар; Вена: Бёлау-Ферлаг; СПб.: Пушкинский Дом; Рус. христиан. гум. ин-т; Изд-во «Акрополь», 1994. С. 367).
Известно, что многостраничный труд Жака Делиля «Сады» вышел в свет в Париже в 1782 году. Выбор книги, несомненно, напомнил просвещенным читателям роман Гете «Годы учения Вильгельма Мейстера» (нем. Meister – мастер), в котором главный герой проходит испытания через пожар, сад и сон, прежде чем встретиться с членами Общества Башни и овладеть секретами ремесла «вольных каменщиков».
Насколько серьезно относился Н.А. Львов к масонам, мы не знаем (вспомним его пародию), однако это обстоятельство, несомненно, во многом облегчало ему выполнение дипломатических миссий в Европе и способствовало общению с шотландскими архитекторами и каменщиками, проживавших в Английском квартале царскосельской Софии.
собор св.Иосифа в Могилеве:
Очевидно, незримое присутствие шотландских «братьев» в строительстве Иосифовского храма, а Британии – в возрождении Византии было предусмотрено проектом Безбородко. Смелое решение в распределении света и теней как в архитектуре, так и во внешней политике получило высочайшее одобрение. Н.А. Львов удостоился памятного подарка не только от Екатерины, но и от «графа Фалькенштейна».
Однако столь успешный дебют закончился провалом: 29 мая 1780 года императрица и император покинули Могилев, а Львов остался, чтобы на следующий день принять участие в торжественной закладке Иосифовского собора. Тогда же стало известно, что флигель-адьютант Ланской еще 9 мая был пожалован в камергеры, что соответствовало званию генерал-майора. Светлейший князь Потемкин крепко держал бразды правления в своих руках.
Впрочем труды Львова и его покровителя были вознаграждены. Уже в конце 1780 года Безбородко был причислен к Государственной коллегии иностранных дел в звании «полномочного для всех негоциаций». Особым указом в его подчинение из коллегии иностранных дел был выделен Почтовый департамент. Львов стал главным архитектором грандиозного проекта устроения Почтового стана в центре Петербурга, финансировавшегося из государственной казны.
Влияние Безбородко на государственные дела неуклонно росло, он стал первым советником императрицы. В 1783 году скончался канцлер коллегии иностранных дел Панин. Безбородко расчитывал получить его кресло, но вынужден был удовольствоваться должностью вице-канцлера, уступив место Остерману.
В том же году Львов был избран членом Российской Академии за выдающийся вклад в литературу и искусство. Он писал посредственные стихи и пьесы, из них на сцене была поставлена только одна - «Ямщики на подставе», и та освистана (Собрание сочинений Н.А. Львова
http://www.rvb.ru/18vek/lvov/toc.htm), выдавал архитектурные проекты шотландских мастеров за собственные (Совсем недавно Львову приписывалось в общей сложности 81 архитектурный проект. Однако многие сооружения теперь атрибутированы Адаму Менеласу, в том числе известный дом Разумовского на Гороховой:
Кузнецов С.О. Адам Менелас // Зодчие Санкт-Петербурга. XIX – начало XX века / Сост. В.Г. Исаченко. – СПб., 2000. – С. 80-89.), а также выдавал чужие рисунки за свои (как удалось определить ученым, серия рисунков на тему «Овидиевых превращений», которые считались эталоном работ Львова, на самом деле принадлежат художнику И.Ф. Тупылеву (Кузнецов С.О. Адам Менелас на Российской земле: возможные пути интерпретации творчества архитектора императора Николая I. C. 228. прим. 31). То же самое касается проектов Львова в отношении землебитного строительства, устройства мостов со сводами особой конструкции и печей с оригинальной вытяжкой для бань и общественных зданий, авторство которых принадлежит иностранным мастерам.
Истинной же заслугой Львова перед отечеством стали его вояжи за границу с тем, чтобы приобрести для юного фаворита императрицы предметы искусства. Как отметил его друг и товарищ по литературному кружку М.Н. Муравьев, Львов приобретал в Италии камеи, коллекционированием которых увлекался Ланской.
(Н.А. Львов. Избранные сочинения. Кёльн; Веймар; Вена: Бёлау-Ферлаг; СПб.: Пушкинский Дом; Рус. христиан. гум. ин-т; Изд-во «Акрополь», 1994. С. 362). Таких поставщиков художественных изделий императрица, а вслед за ней и Ланской, называли «козлами отпущения» (
Вейкарт М.А. Из записок доктора Вейкарта / Предисл. А.К., послесл. П.И. Бартенева // Русский архив, 1886. – Кн. 1. – Вып. 3. – С. 236).
«Козел отпущени», мальчик на побегушках – надо думать, не такую перспективу рисовал себе Н.А. Львов. Но не таков он был, чтобы отступать. По воспоминаниям родных, Львов с детства отличался резким и решительным характером и добивался своего, какой бы вздорной или опасной не была его затея: «Необычайная бойкость, предприимчивость и устойчивость в преодолении всякого затруднения заставляли и отца и мать его думать часто, что (как говорится) не сносить ему головы своей. Надобна ли ему какая игрушка? Он изломает стол, стул, что встретится, и игрушку своими руками сделает. Станет ли кто выговаривать ему шалость? Тот же стул полетит ему в лицо. Надобно ли, чтоб на домашней кровле вертелось колесо по ветру? Молодой художник утверждает его своими руками и бегает по крыше, как по полу.».
(Н.А. Львов. Избранные сочинения. Кёльн; Веймар; Вена: Бёлау-Ферлаг; СПб.: Пушкинский Дом; Рус. христиан. гум. ин-т; Изд-во «Акрополь», 1994. С. 365).