Mitus писал(а):По пункту 1. как обычно с Вами согласен.- это есть в Ипатьевской летописи! .................Арсений писал(а):2. "Не распускаючи полки" есть у В.Н. Татищева.- не тиражируйте ПУСТОМЕЛЬ.............................Арсений писал(а):3. Это написано по данным А.Г. Костина. Примерно то же самое в боле сжатом виде написал И.В. Можейко.- он и планировал их в Посейме. В Куеве-то баальшая крепасть, половцы на Куев не ходили ...........Арсений писал(а):4. Гзаку нужен был полон для вызволения своих из киевского плена. Вначале Гза и Кончак уговаривались идти на Киев, но не договорились.- не в начале а после пятничного боя. То бишь после пятничного боя Святослав Ольгович всё равно назван Автором СПИ солнцем.................Арсений писал(а):5. О "четырех солнцах" речь шла в начале СПИ.и с има молодая !!!!Арсений писал(а):К концу осталось только два, да и те померкли.
В Ипатьевской летописи немного не так.
"Игорь и Всеволодъ . по малоу идѧста . не роспоустѧста 46 полкоу своєго ."(http://imwerden.de/pdf/psrl_tom02_ipatj ... s_1908.pdf )
Разлад среди князей набрал такую силу, что его пришлось по крупицам отслеживать в летописях (тут не ПУСТОМЕЛЬ). Шаруканиды были на стороне Ольговичей, но уже Кончак начал ходить на Русь самостоятельно без приглашения "своих" князей. Автор СПИ и был против этого и даже больше-против приглашения посторонних при преодолении внутренних разногласий.
"Весною 1185 года приходилось говорить не об искре. Огонь усобицы уже полыхал, причем опять между “ольговичами” и представителями “владимирова племени”. Еще немного — и всплывут старые счеты, утихшие было к началу 80-х годов XII века, снова припомнятся былые обиды, и орды половцев по призыву своих русских родственников кинутся палить села и штурмовать русские города. Исключительность набега Кончака на Переяславль состояла в том, что раньше половцы появлялись на Руси только в составе войск какого-либо князя, теперь же Кончак пришел самостоятельно сводить счеты со своим врагом. Случившееся означало, что “ворота на Русь” для половцев гостеприимно распахнуты — приходите и мстите за сватов своих... Как тут было не вспомнить начало “полков Олеговых”?
Вот почему так актуален стал Боян. Необходимо было извлечь из забвения его бессмертные строки о раздорах, заставить их зазвучать по-новому, “по былям сего времени”, но следуя его “замышлению” — идее мира между русскими князьями, к чему он неустанно призывал.
Предугадав страшную опасность для всей Русской земли, автор “Слова...” принял эстафету, переданную ему через столетие Бояном. Не для отпора Степи призывал он к сплочению русских князей, как мы привыкли считать, — после возвращения Игоря никакого похода на половцев никто и не думал собирать. Наоборот, в течение последующих двух лет мы находим ничем не нарушаемую картину мира как на пограничных рубежах, так и в самой Русской земле. Не приходят на Русь и половцы. Все это убеждает, что призыв “закрыть Полю ворота” означал не укрепление границ, как то читается вот уже около двухсот лет, а нечто совершенно иное, точно отвечающее прямому смыслу фразы: не приглашать для решения внутренних, более того — внутрисемейных! — дел чужаков...
Как все в “Слове о полку Игореве”, это высказано лаконично и точно. Не “заложить” или “запереть” ворота, не “укрепить” или “обновить” их, а именно “закрыть”, поскольку уже само это выражение предполагает, что перед этим их кто-то открыл, сделав жест, означающий у всех народов приглашение в дом, знак, равноценный выражению “милости просим!”.
Не незванными, а желанными гостями приходили половецкие полки на подмогу своим русским родственникам и свойственникам. Разгоревшийся конфликт между Владимиром Глебовичем и Игорем должен был поднять на “мономашичей” всех многочисленных “ольговичей”, союзных им половцев во главе с Кончаком, подвигнуть на выступление Ярослава Владимировича галицкого с его военной мощью, поднять Святослава Всеволодовича, “старейшего в ольговичах”, давно тяготившегося своей зависимостью от “свата” Рюрика Ростиславича... Именно к этим князьям и был обращен первоначальный призыв “Слова...” Я уверен, что и весеннюю поездку в 1185 году в Корачев, о чем рассказывает летопись, Святослав предпринял, чтобы успокоить волновавшуюся “братию”. Поэтому он и был так раздосадован, узнав об уходе Игоря в Степь. Это означало дальнейшее развитие конфликта с переяславльским князем, а вместе с тем — и со всеми русскими князьями, поскольку на его стороне выступили бы Всеволод Юрьевич суздальский, Рюрик и Давыд Ростиславичи и прочие “мономашичи”...
Так что же произошло? Что повлияло на Игоря? Что утишило пожар разгоравшейся войны? Только ли благоразумие князей, к которым обратился автор “Слова...”, напомнив им об ответственности за судьбы Русской земли? Неужели поэтическое произведение могло сыграть столь важную роль?
В те времена — могло. И главным образом потому, что Игорь был представлен им в героическом свете. Тогда этого было достаточно, чтобы остановить выступившую в поход армию, даровать человеку жизнь и сделать друзьями непримиримых ранее врагов. Цена художественного слова в средние века была куда выше, чем сейчас, потому что для человека той эпохи не было ничего дороже славы, запечатленной в веках. Но существовали и другие обстоятельства, повлиявшие на Игоря, который, как я мог заметить, отличался и миролюбием, и рассудительностью.
Набегом Кончака на Переяславль и ранением Владимира Глебовича Игорь был отомщен. Теперь можно было думать не о мести тяжело раненому князю, а о восстановлении разрушенного Посемья и урегулированию отношений с “мономашичами”, в первую очередь с Рюриком Ростиславичем. Для этого Игорь и отправился в Киев. Приезд фрондирующего князя, разъяснившего отсутствие “половецкой опасности”, по вполне понятным причинам был в высшей степени приятен Святославу и Рюрику, тогда как радость “стран и градов” была вызвана поездкой Игоря к “Богородице Пирогощей”, семейной церкви князей “мстиславова племени”. В глазах современников это означало не просто примирение Игоря с Владимиром Глебовичем, а торжественный акт окончания родовой вражды между “ольговичами” и “мономашичами”.
Вряд ли я ошибусь, предположив, что именно в эти дни, возможно при содействии автора “Слова...”, сторонника владимиро-суздальского князя и блюстителя его интересов на юге Руси, возник план торжественного закрепления мира и дружбы между всеми линиями “ярославлих внуков”. Свое завершение этот план получил летом 1187 года, когда Всеволод Юрьевич с необыкновенной пышностью выдал свою дочь за сына Рюрика Ростиславича, а тот, в свою очередь, выдал свою дочь за Святослава, второго сына Игоря. Торжественные бракосочетания были совершены в одну неделю, и тогда же, задним числом, произошло венчание Владимира Игоревича и Кончаковны, подгадавших к этому многозначительному событию свое возвращение на Русь с первенцом.
Три знаменательных брака связали воедино три главные ветви русской княжеской фамилии, а вместе с ними — и половецкую Степь.
Подтверждение своей догадке я находил в летописях. В первую очередь, это относилось к прозаической повести о походе Игоря в Ипатьевской летописи, без которой мы никогда бы не узнали о разгоравшейся усобице. Но почему, — недоумевал я, — редактор, изымавший из текста все, что сообщало о распре между “ольговичами” и “мономашичами” и как-то бросало тень на Игоря, оставил упоминание о его нападении на “город Глебов” в покаянной молитве перед пленением? Не потому ли, что и сама повесть, в отличие от “Слова...”, была написана в назидание средневековому читателю, как иллюстрация силы молитвы и раскаяния? Отсюда и вытекающее поучение, что “Бог, казня ны, грех ради наших наведе на ны поганыя, не аки милуя их, но нас казня и обращая ны к покаянию, да быхом ся востягнули от злых своих дел”.
Догадку об истинном замысле средневекового писателя подтверждает тот факт, что Игорь кается отнюдь не во всех своих возможных грехах, а только в одном — взятии “города Глебова”, т.е., по-видимому, Переяславля, города, принадлежавшего некогда князю Глебу Юрьевичу. Другими словами, центральной задачей повести было показать раскаяние Игоря именно в усобице с переяславльским князем, чьи “раны смертные” были нанесены уже не Игорем, которого на этом пути остановил плен, а Кончаком, избавившем Игоря от тягот плена...
Теперь, когда прояснилась расстановка сил в событиях 1185 года, а сами события стали выстраиваться в определенную последовательность, я мог искать ответа на другой вопрос, уже давно мучивший меня своей загадочностью: что же все-таки произошло в апреле-мае 1185 года? Как мог Игорь выступить против Кончака, своего друга и союзника, как никогда нужного ему в сложившейся ситуации? Рассорился? Решил обелить себя в глазах Святослава Всеволодовича и Рюрика Ростиславича?" (http://textarchive.ru/c-2391724-pall.html )
У Ольговичей были свои приметы относительно Солнца: предки умирали вскоре после солнечного затмения. Если до основного сражения было 4 Солнца, то после два померкли.
" Например, всем ли понятно, почему русские князья сравнены с солнцами? Не только потому, что это обычное восхваление. Главный герой «Слова», князь Игорь, принадлежал к роду, состоявшему в странной связи со светилом. Дед Игоря умер вскоре после солнечного затмения. И в дальнейшем затмения тоже «предупреждали» о смерти князей. Случилось двенадцать совпадений!" (http://www.libros.am/book/read/id/33952 ... ku-igoreve )
