Правда и неправда в фильме "Жизнь и судьба"

Модераторы: Толстокосов, Лемурий

Правда и неправда в фильме "Жизнь и судьба"

Сообщение Андрей Ляпчев » 10 фев 2015, 17:43

Я родился через 20 лет после Победы над фашизмом. Моё отношение к той Войне основано, - как и у миллионов других людей, - на рассказах старших, книгах, кинофильмах... Но как отличить в воспоминаниях, исследованиях и художественных произведениях Правду, - иногда горькую и страшную, - от ошибок и даже преднамеренной лжи? Ошибки допускают все, в том числе очень честные и добросовестные люди. И трудно разобраться: насколько человек честен не только с другими людьми, но и перед самим собой?..
Экранизация романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» - событие в культурной жизни нашей страны. Можно безоговорочно утверждать: преднамеренной лжи в фильме нет! Добротная работа, за которую создатели фильма заслуживают сердечную благодарность зрителей. Есть сцены, поразительные по художественной силе… Но не буду говорить о достоинствах фильма. Он уже появился на дисках, надеюсь, что будет и по телевидению повторяться, причем без рекламы. Не буду говорить и о каких-то мелких «ляпах»...
К сожалению, в фильме есть и серьёзная неправда о Войне, перешедшая из книги. Нельзя в этом упрекать создателей фильма. Они достаточно критично отнеслись к литературному первоисточнику, убрали некоторые сюжетные линии… Но любая серьёзная экранизация, - даже если фильм снят «по мотивам», - не может полностью отбросить волю автора литературной основы. Мало ли что нам может показаться неправдоподобным? В любой большой войне проявляются не только лучшие, но и худшие человеческие качества. Василий Гроссман – участник Войны, и он многое знает лучше нас. Да и зачем ему было лгать?..
Но вот один из эпизодов романа, вошедших в фильм:
«- Так вот, - сказал Шишаков, - за границей, главным образом в Англии, поднята подлая кампания. Мы несем на себе главную тяжесть войны, а английские ученые, вместо того чтобы требовать скорейшего открытия второго фронта, открыли более чем странную кампанию, разжигают враждебные настроения к нашему государству. (…) Кампания клеветническая, - сказал Шишаков. - Опубликован список якобы расстрелянных у нас ученых и писателей, говорится о каких-то фантастических количествах репрессированных за политические преступления. С непонятной, я бы даже сказал, подозрительной горячностью они опровергают установленные следствием и судом преступления врачей Плетнева и Левина, убивших Алексея Максимовича Горького. Все это публикуется в газете, близкой к правительственным кругам.
- Да-да-да, - трижды сказал Штрум, - что же еще?
- В основном вот это. Пишут о генетике Четверикове, создали комитет его защиты.
- Дорогой Алексей Алексеевич, - сказал Штрум, - но ведь Четвериков действительно арестован.
Шишаков пожал плечами.
- Как известно, Виктор Павлович, я не имею отношения к работе органов безопасности. Но если он действительно арестован, то, очевидно, за совершенные им преступления. Нас с вами ведь не арестовывают. (…) Виктор Павлович, сие безобразие перекочевало в Америку и было опубликовано на страницах Нью-Йорк таймс'а, естественно, вызвав чувство возмущения среди советской интеллигенции…»
Это – ложь о Войне.
Об аресте генетика Четверикова писатель Гроссман упоминает в романе несколько раз, но на самом деле к Войне это не имеет никакого отношения. Выдающийся генетик Сергей Сергеевич Четвериков действительно был арестован… в 1929 году и отправлен в ссылку. А после ссылки с 1 августа 1935 года Сергей Сергеевич был зачислен в Горьковский государственный университет на на должность профессора, заведующего кафедрой генетики. Там он и работал последующие 13 лет без всяких арестов. За научные исследования по шелкопряду в 1944 году Четвериков был награждён орденом «Знак Почета»…
Возможно, во время войны в Москве ходили какие-то слухи об аресте Четверикова, ведь сам Гроссман пишет:
«Через несколько дней был арестован видный ботаник, генетик Четвериков.
О причине его ареста ходили разные слухи; одни говорили, что он оказался шпионом, другие, что во время своих поездок за границу он встречался с русскими эмигрантами, третьи, что его жена, немка, переписывалась до войны с сестрой, живущей в Берлине, четвертые говорили, что он пытался ввести негодные сорта пшеницы, чтобы вызвать мор и неурожай, пятые связывали его арест со сказанной им фразой о персте указующем, шестые - с политическим анекдотом, который он рассказал товарищу детства…»
Однако профессор Четвериков умер в 1959 году, а Гроссман закончил роман в 1960 году. При желании были и время и возможность «уточнить информацию»… Но Гроссману это было не нужно. Он ведь знал, что не было в военные годы «возмущения советской интеллигенции» по поводу публикаций «на страницах _Нью-Йорк таймс'а». Как бы сложно не складывались отношения СССР с западными союзниками, но с обеих сторон до того, что выдумал Гроссман, дело не доходило. Писатель перенёс в 1943 год реалии «холодной войны»…
А в основе конкретного эпизода, вероятно, факт подписания самим Василием Гроссманом в начале 1953 года позорного письма, клеймящего «врачей-вредителей». Ни коим образом не осуждаю его за это… Но причем здесь роман о Великой Отечественной войне?
Осмелюсь предположить, что Гроссману было так стыдно за ту свою подпись, и за другие случаи проявления конформизма, что это чувство стыда переросло в какую-то патологическую форму. И в своём романе он не только хочет рассказать о Войне, но и доказать всем, - и себе в том числе, - какой он отважный писатель, осмелившийся говорить то, что другие не говорят. (А если когда-то смалодушничал или покривил душой, так «не он такой – жизнь такая».) Именно поэтому Гроссман и наполнил свой роман множеством угнетающих размышлений и картин, в которых «горькая правда» о Войне переплетена со слухами и сплетнями из того времени, с довоенными и послевоенными фактами, стилизованными «под войну»…
Один из самых отвратительных персонажей в романе – бывший секретарь обкома Гетманов, назначенный комиссаром танкового корпуса, которым командует полковник Новиков…
В романе этому карикатурному образу высокопоставленного бюрократа и доносчика, облеченного «доверием партии» отведено весьма много места. В фильме Гетманов значительно «урезан», но образ соответствует книге – образ мерзавца, уверенного в своей непотопляемости.
Вот ещё один отрывок из романа:
«Новиков с торопливостью, которую не мог скрыть, вновь налил рюмки и произнес:
- За товарища Сталина! За то, чтобы оправдать его доверие!
Он видел скрытую усмешку в ласковых, внимательных глазах Гетманова и, сердясь на себя, подумал: "Эх, заспешил".
Гетманов добродушно сказал:
- Что ж, ладно, за старичка, за батьку нашего. Доплыли до волжской воды под его водительством.
Новиков посмотрел на комиссара, - но что прочтешь на толстом, скуластом, улыбающемся лице умного сорокалетнего человека с прищуренными, веселыми и недобрыми глазами.
Гетманов вдруг заговорил о начальнике штаба корпуса генерале Неудобнове:
- Славный, хороший человек. Большевик. Сталинец настоящий. Теоретически подкован. Большой опыт руководящей работы. Выдержка большая. Я его помню по тридцать седьмому году. Его Ежов прислал произвести расчисточку в военном округе, а я, знаете, в ту пору сам не яслями заведовал... Но уж он поработал. Не дядя, а топор, по списку в расход пускал, не хуже Ульриха, Василь Васильича, оправдал доверие Николая Ивановича. Надо, надо его сейчас пригласить, а то еще обидится.
В тоне его как будто слышалось осуждение борьбы с врагами народа, борьбы, в которой, как знал Новиков, Гетманов участвовал. И снова Новиков глядел на Гетманова и не мог понять его…»
Мог ли произойти подобный разговор в 1942 году?
Сейчас, когда опубликовано множество воспоминаний о том времени, можно уверенно сказать: «Это выдумка Гроссмана!»
Конечно, были тогда и подлецы, и доносчики, и карьеристы… (Они всегда и везде были.) Возможно, были среди них и такие нелюди, как Гетманов... Но многие деятели с такими биографиями, как у Гетманова и Неудобнова, отправились вслед за своими жертвами ещё до начала войны.
О судьбе таких неудобовых известный историк-антикоммунист Абдурахман Авторханов «Мемуарах» пишет так:
«Думаю, что это было в первых числах мая 1942 г. Мне вручили повестку, что меня вызывают как свидетеля на заседание военного трибунала в здание клуба НКВД. (…) В зале суда на скамье подсудимых я увидел весь аппарат ежовского НКВД во главе с Ивановым, Алексеенко, Леваком и Кураксиным. Их бледные измученные лица свидетельствовали, что они тоже прошли через те пытки, каким они подвергали свои жертвы. Они были в чекистских формах, но без орденов и знаков различия (суд еще не состоялся, а их уже лишили чинов и орденов). (…) Всех подсудимых приговорили по ст. 58, пункты 7, 8 и 11 (вредительство, террор и участие в контрреволюционной организации) – одних к расстрелу, других к длительным срокам заключения в лагерях Потом я узнал, что такие же закрытые процессы происходили над чекистами ежовского правления и во всех других областях и республиках. Их всех обвиняли, что они создали в системе органов госбезопасности контрреволюционную террористическую организацию под руководством Ежова с целью уничтожения партийных, военных и хозяйственных кадров и таким образом собирались подготовить поражение СССР в случае войны. Сталин свою собственную вину в организации тотального террора в стране возложил на лояльнейшего исполнителя, заявляя: видите, я ни при чем, все организовал мерзавец Ежов».
Самого Ежова расстреляли в феврале 1940 года, а вот Ульрих продолжал руководить Военной коллегией Верховного суда СССР и во время войны… И только полный идиот мог даже в шутку приравнивать в 1942 году Ульриха и Ежова или называть ежовского подручного «сталинцем настоящим». А Гетманов далеко не глуп. Он ведает цену и себе и другим «выдвиженцам 37 года». Настоящие гетмановы и неудобовы знали то, что знал Авторханов и чего почему то не знал Гроссман, а раз уж им повезло выжить, постарались бы сидеть тише воды и ниже травы и не напоминать о себе доносами «компетентным органам»…
Академик Борис Раушенбах, отправленный в 1942 году в трудовой лагерь за то, что он этнический немец, пишет в своих воспоминаниях «Постскриптум»:
«Много читаю, смотрю телевизионные передачи, но ни разу никто не упомянул о докладе Жданова, я имею в виду не доклад о журналах "Звезда" и "Ленинград", который уже у всех навяз в зубах, а доклад о прекращении террора, сделанный им в тридцать восьмом году. Это важнее, чем постановление о литературных журналах, но это сейчас замалчивается.
В тридцать седьмом, когда начался массовый террор, когда людей хватали без суда и следствия, в стране возник психоз: кое-кто — 5% или 10% всего населения, не хочу считать, — одержимо стал искать врагов и писать доносы на окружающих. И началось сумасшествие взаимного истребления. Тогда-то Жданов, конечно с разрешения Сталина, а может быть, и по его приказу, выступил на очередном пленуме ЦК, разгромил всех тех, кто пишет доносы, буквально смешал их с грязью. И все мгновенно прекратилось, доносами заниматься стало уже невозможно, потому что в райкомах доносчика пригвождали к позорному столбу вопросом: "А что сказал товарищ Жданов?" Была дана директива, причем не тайная, а во всеуслышание, и вся страна узнала, что нельзя преследовать людей, пора положить конец доносам. Жданова сейчас тоже поливают грязью вес, кому не лень, но ведь ясно, что и доклад о журналах "Звезда" и "Ленинград" он готовил по указанию Сталина, как и о прекращении террора в стране. Все равно, конечно, людей сажали, но сажали "правильно", как, например, меня, или если человек что-нибудь ляпнул, рассказал анекдот, тогда он гремел по статье пятьдесят восемь-десять — антисоветская агитация…»
Гроссман и его персонажи это доклад «не помнят из принципа». Но если говорить правду, то надо всю правду говорить! Давно известно: «Половина правды – это ложь». И в романе много мест, о которых можно сказать: «Даже если это правда – это только половина правды»...
Я первый раз прочитал роман «Жизнь и судьба» в 1989 году. Тогда книга меня потрясла. Верил почти всему, но даже тогда показалось не очень убедительной причина ареста комиссара Крымова. В книге, - как и в фильме, - Крымова арестовывают по доносу Гетманова. Когда-то Троцкий, прочитав статью Крымова «Революция и реформа - Китай и Индия», сказал: "Мраморно". Потом Крымов рассказал об этом своей жене Жене. Потом Женя ушла от Крымова к Новикову и однажды рассказала это Новикову. Потом Новиков упомянул об этом в разговоре с Гетмановым, а Гетманов написал донос. Крымова арестовали и вот его допрашивают на Лубянке следователь:
«Он помолчал, в упор глядя на Крымова, пожалуй, впервые посмотрел по-следовательски, торжественно произнес:
- Сам Троцкий о ваших сочинениях говорил: "Мраморно". Захвати этот гад власть, высоко бы вы сидели! Шутка ли: "Мраморно"!
"Вот они, козыри, - подумал Крымов. - Выложил туза"».
…Снова повторюсь: я в то время не жил. Но ведь и Гроссман на Лубянке не работал и не сидел, доносы не писал и не читал, архивные дела не изучал… Может он и слышал от кого такую историю, но к какому времени относится: к 1937 или к 1943 году? Или это основано на слухах, как в случае с генетиком Четвериковым?..
Тень полуправды, отбрасываемая книгой, лежит и на некоторых эпизодах телесериала. Но света правды всё-таки больше. Поэтому фильм снятый по мотивам в общем-то талантливой книги, получился лучше, достойней, чем книга.

http://www.proza.ru/2012/11/02/1063
Андрей Ляпчев
Логограф
Логограф
 
Сообщения: 64
Зарегистрирован: 15 дек 2011, 16:57

Вернуться в Новейшее время

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 10