Андрей Чернов » 23 авг 2007, 20:30
СОБЛАЗНЕНИЕ
Ниже три фрагмента, выполненные по одному авторскому лекалу:
1.
— Все это чепуха — муки вечные на том свете! — сердито заговорил он, — Муки вечные для многих — здесь, на земле, в этой прекрасной ЖИЗНИ, которая, думаю, не для терзаний всевозможных создана, а для РАДОСТИ, для счастья... Мы сами себе иногда создаем муки, вместо того чтобы БРАТЬ ОТ ЖИЗНИ, не задумываясь, все светлое и РАДОСТНОЕ, что она дает... Иных людей другие терзают, а иные сами себя терзают... Зачем? Разве это нужно кому? Это — жизнь?!
Он говорил С ЖАРОМ, ОТЧАЯННО жестикулируя и размахивая руками. Все, что он говорил, казалось ему несомненным и истинным, и он даже сам несколько удивился, как это раньше ему никогда так ясно и отчетливо не представлялось все, что он теперь высказывал... Точно вдохновение осенило его в эту чудную ночь. Наталья ПЛОХО ПОНИМАЛА его горячую речь, но чувствовала и угадывала ее смысл! Не находя ей сильных возражений, она помаленьку подчинялась ей, и как будто легче стало у ней на измученной душе... Лицо ее, казавшееся таким красиво-бледным при лунном свете, глубокие, темные, грустные глаза, внимательно и с наивной доверчивостью устремленные на увлекшегося оратора, самая близость ее, о которой он так часто и безнадежно мечтал, действовали на него возбуждающим образом. Взволнованный, охваченный весь каким-то неясным, сладким и трепетным увлечением, он продолжал говорить о непреодолимой жажде, всеми испытанной, всех увлекавшей ЖАЖДЕ ЖИЗНИ, любви, НАСЛАЖДЕНИЙ; утешал ее, убеждал не особенно мучиться и терзаться совестью за увлечения, так как это не смертный, а самый обыкновенный, простительный грех... Говоря о любви, он хотел было высказать ей и свои собственные чувства, но некоторая робость и сознание неуместности останавливали его. Устремивши глаза в высоту, в глубокий сумрак неба, где горели неяркие, но ЛАСКОВО мигавшие звезды, он пел соловьем и остановился только тогда, когда услышал вдруг около себя тихое, неясное всхлипывание. Он оглянулся с удивлением. Наталья, закрывши лицо концом своего белого платка, ТИХО ПЛАКАЛА и вздрагивала плечами.
– О чем же? – с недоумением спросил растерявшийся оратор.
Она не отвечала и продолжала всхлипывать. Он долго смотрел на нее растерянно, смущенно, молча. МЫСЛИ СТАЛИ ПУТАТЬСЯ у него, лицо горело, И СЕРДЦЕ ЧАСТО И ГРОМКО СТУЧАЛО... Наконец, он близко нагнулся к Наталье и обнял ее... Она не уклонилась и НЕ ОТТАЛКИВАЛА ЕГО, но все еще ПРОДОЛЖАЛА ПЛАКАТЬ...
(Федор Крюков. «Казачка». Русское богатство, № 10, 1896).
2.
– Ктой-то? – спросила Аксинья, натягивая на себя одеяло.
– Это я.
– Я сейчас оденусь.
– Ничего. Я на минутку.
Евгений, сбросив шинель, сел на край кровати.
– У тебя умерла дочушка...
– Умерла, – эхом откликнулась Аксинья.
– Ты очень изменилась. Еще бы, Я ПОНИМАЮ, что значит потерять ребенка. Но мне думается, что ты напрасно изводишь себя, К ЖИЗНИ ее не вернешь, а ты еще в достаточной степени молода, чтобы иметь детей. Не надо так! Бери себя в руки, смирись... В конце концов, не все потеряно со смертью ребенка, у тебя еще – подумай! – вся ЖИЗНЬ впереди.
Евгений, сжав руку Аксиньи, гладил ее с ЛАСКОВОЙ властностью, говорил, играя низкими нотками голоса. Он перешел на шепот и, слыша, как Аксинья вся сотрясается в заглушенном ПЛАЧЕ И ПЛАЧ переходит в рыдание, стал целовать ее мокрые от слез щеки, глаза...
Падко бабье СЕРДЦЕ на жалость, на ЛАСКУ. Отягощенная ОТЧАЯНИЕМ Аксинья, не помня себя, отдалась ему со всей бурной, давно забытой страстностью. А когда схлынула небывало опустошительная, помрачающая волна БЕССТЫДНОГО НАСЛАЖДЕНИЯ, она очнулась, резко ВСКРИКНУЛА, теряя разум, выбежала полуголая, в одной рубахе, на крыльцо. Следом за ней, бросив дверь открытой, торопливо вышел Евгений. Он на ходу надел шинель, шел торопливо и, когда, запыхавшись, поднялся на террасу дома, засмеялся РАДОСТНО, довольно. Его подмывало бодрящее веселье. Уже лежа в постели, потирая пухлую, мягкую грудь, подумал: "С точки зрения честного человека – это подло, безнравственно. Григорий... Я обворовал ближнего, но ведь там, на фронте, я рисковал ЖИЗНЬЮ. Могло же так случиться, чти пуля взяла бы правее и продырявила мне голову? Теперь я истлевал бы, моим телом нажирались бы черви... Надо С ЖАДНОСТЬЮ ЖИТЬ каждый миг. Мне все можно!" Он на минуту УЖАСНУЛСЯ СВОИМ МЫСЛЯМ, но воображение вновь вылепило страшную картину атаки и того момента, когда он поднялся с убитого коня и упал, срезанный пулями. Уже засыпая, успокоение решил: "Завтра об этом, а сейчас спать, спать..."
На следующий день утром, оставшись в столовой наедине с Аксиньей, он подошел к ней, виновато улыбаясь, но она, прижавшись к стене, вытягивая руки, опалила его яростным шепотом:
– Не подходи, проклятый!..
Свои неписаные законы диктует людям ЖИЗНЬ. Через три дня ночью Евгений вновь пришел в половину Аксиньи, и Аксинья его НЕ ОТТОЛКНУЛА.
(ТД. Кн.1)
3.
От арбы оторвалась серая укутанная фигура и зигзагами медленно двинулась к Григорию. Не доходя два-три шага, остановилась. Аксинья. Она. ГУЛКО И ДРОБНО СДВОИЛО У ГРИГОРИЯ СЕРДЦЕ; приседая, шагнул вперед, откинув полу зипуна, прижал к себе послушную, полыхающую ЖАРОМ. У нее подгибались в коленях ноги, дрожала вся, сотрясаясь, вызванивая зубами. Рывком кинул ее Григорий на руки – так кидает волк к себе на хребтину зарезанную овцу, – путаясь в полах распахнутого зипуна, задыхаясь, пошел.
– Ой, Гри-и-иша... Гри-шень-ка!.. Отец...
– Молчи!..
Вырываясь, дыша в зипуне кислиной овечьей шерсти, давясь горечью раскаяния, Аксинья почти КРИКНУЛА низким стонущим голосом:
– Пусти, чего уж теперь... Сама пойду!
(ТД. Кн.1)
ОБЩАЯ СТРУКТУРА
(в 1 и 2 вербальное кружево плетется на стержне слова «жизнь»):
1.
ЖИЗНЬ – РАДОСТЬ – БРАТЬ ОТ ЖИЗНИ – РАДОСТНОЕ – С ЖАРОМ, ОТЧАЯННО – ПЛОХО ПОНИМАЛА – ЖАЖДА ЖИЗНИ – НАСЛАЖДЕНИЯ – ЛАСКОВО – ПЛАКАТЬ – МЫСЛИ – СЕРДЦЕ – НЕ ОТТАЛКИВАЛА ЕГО
2.
Я ПОНИМАЮ – ЖИЗНЬ – ЖИЗНЬ – с ЛАСКОВОЙ властностью – В… ПЛАЧЕ И ПЛАЧ – СЕРДЦЕ – ЛАСКА – ОТЧАЯНИЕ – БЕССТЫДНОЕ НАСЛАЖДЕНИЕ – – РАДОСТНО – ЖИЗНЬ – С ЖАДНОСТЬЮ ЖИТЬ – МЫСЛИ – ЖИЗНЬ – НЕ ОТТОЛКНУЛА.
ВЫВОДЫ:
Структура и вербальный орнамент № 1 и № 2 идентичны. При идентичности сюжета это исключает возможность случайности. Соблазнение происходит по кальке срывания плода с библейского древа: искуситель твердит «жизнь» (Древо жизни, Древо познания добра и зла, «не умрете», «будете как боги»), а означает это для героини смерть.
Портреты, характеры и повадки обоих искусителей в № 1 и № 2 – очень близки.
Важно, что в № 3 есть реминисценция из № 1 (ГУЛКО И ДРОБНО СДВОИЛО У ГРИГОРИЯ СЕРДЦЕ – СЕРДЦЕ ЧАСТО И ГРОМКО СТУЧАЛО).
