Тут есть немного о дописьменной истории Месопотамии, но о Чатал-Гуюке ничего нет, хотя торговые пути дописьменного пнриода на Ближнем Востоке обозначены. По мнению автора в определенный период народ шел в Месопотамию, а затем либо от перенаселенности, либо по другим причинам начал уходить из Месопотамии. Народ Чатал-Гуюка в свое время не мог не имоть зачатков государственности (иначе ничего не смогли бы построить).
История Великой Месопотамии (т.е. всей территории междуречья Тигра и Евфрата от истоков этих рек до их устья) дописьменного периода предстает перед нами как смена археологических культур 20, и именно археология является главным источником сведений о протоисторических ( дописьменных) этнических группах, населявших эту территорию.
В начале VII тыс. до н.э. небольшие общины, занимающиеся земледелием и скотоводством, обитали в Северной Месопотамии в зоне достаточного естественного орошения между Балихом и Тигром, в некоторых районах Загроса (Джармо, Гани Дарех) и в степи (Телль-Магзалия). Эти территории не только предоставля-ли прекрасные условия для земледелия и разведения скота, но и давали возможности контролировать пути обмена, проходившие по территории Плодородного полумесяца. В течение VI тыс. до н.э. в различных частях Северной Месопотамии возникли три неолитические культуры, которые частично сосуществовали друг с другом хронологически и территориально, воспроизводя, возможно, зональные специализации в различных частях Северной Месопотамии: Хассуна, Самарра и Халаф. Самая ранняя из них Хассуна возникла на северо-востоке Месопотамии. Проблема происхождения этой культуры остается спорной. Возможно, ее формирование явилось результатом культурного взаимодействия между различными группами населения, постепенно переходившего к земледельческо-скотоводческой экономике 21.
Самое большое количество поселений хассунской культуры было, вероятно, сконцентрировано на севере равнины Джезира в непосредственной близости от важных дорог, которые пересекали ее с востока на запад и соединяли северо-запад Ближнего Востока с юго-востоком 22. Именно таким в этот период было направление главных путей обмена материалами и продуктами, которые проходили через Северную Месопотамию, но пока, видимо, никак не затрагивали Южную Месопотамию. По этим дорогам уже в 6000–5500 гг. до н.э. из Ирана, Анатолии, Аравии, Средиземноморья провозили дерево, обсидиановые орудия и ножи, мрамор, бирюзу, медь и другие материалы. Примерно через 500 лет после того, как жители долины Джезира начали изготавливать керамику хассунского типа, в том же регионе появился новый вид керамики, который исследователи называют халафским и который позднее распространился далеко за пределами Северной Месопотамии. Первые несколько веков после его появления во многих поселениях одновременно изготавливались и использовались керамические изделия обоих видов, хассунского и халафского. Однако со временем хассунская керамика вышла из употребления, в то время как халафская продолжала существовать 23. Раскрашенная керамика и зооморфные сосуды, которые изготавливали в период Халафа в поселениях Северной Месопотамии, были обнаружены археологами на огромной территории от озера Ван до Средиземноморья и от Северного Ирана до Закавказья, но не были найдены в Южной Месопотамии, вероятно, потому, что, как уже было сказано выше, главные торговые пути того времени, проходившие по территории Ближнего Востока, описывали дугу с юго-востока (будущей территории Элама), вдоль Тигра (и по Тигру) и далее по Северной Месопотамии и Сирии шли на запад в Анатолию. Южная Месопотамия оставалась пока внутри этой дуги, на периферии обменных путей. Если распространение халафской культуры и соответственно населения, которое эту культуру сформировало и развивало, было направлено главным образом на запад от Хассуны, то другая группа населения, также сохранявшая определенные связи с Хассуной, постепенно двигалась на юг. Этот процесс был связан с возникновением новой археологической культуры, культуры Самарра. Носители этой культуры со временем заняли территорию, которая простиралась далеко на юг за пределы Хассуны, вплоть до среднего Тигра, и к востоку от него в предгорья Загроса. Что представляли собой эти общества, каков был характер организации населения, обитавшего на территориях, которые мы рассматриваем как территории археологических культур Хассуны, Халафа и Самарры, мы можем только предполагать. По-видимому, в этих обществах, разительно отличавшихся от маломасштабных неолитических культур докерамического неолита по площади занимаемых ими территорий и продолжительности существования, постепенно вырабатывались не только новые технологии, но и новые варианты организации общественной жизни. Важную роль в развитии общественных процессов в этот период, безусловно, играли постоянные контакты и взаимодействия между представителями разных культурно-хозяйственных групп. По торговым (обменным) путям, соединявшим между собой самые отдаленные точки территории Ближнего Востока, перевозили, конечно, не только различные материалы, керамику и другие ремесленные изделия. По этим же путям, по-видимому, распространялись и новые идеи, и технологии.
Об этническом составе населения севера и северо-запада в VI–V тыс. до н.э. говорить достаточно сложно из-за отсутствия данных. На уровне предположений все еще остается и вопрос о том, на каких языках в это время говорили жители тех или иных регионов Великой Месопотамии. Долгое время в науке активно разрабатывалась гипотеза, выдвинутая Б. Ландсбергером 24, на основании которой исследователи реконструировали для этой территории две группы языков: прототигридские и протоевфратские и даже находили связи этих гипотетических языков с определенными археологическими культурами. Существование этих языков выводили прежде всего на основании присутствия в Южной Месопотамии топонимов,которые не были ни шумерскими, ни семитскими, а также на основании изучения некоторых «нешумерских» элементов в шумерской лексике. Однако значительная часть аргументов в пользу этой гипотезы сейчас отвергнута большинством исследователей, и от попытки реконструировать дописьменные языки Месопотамии и связать их с определенными археологическими культурами пока, как будто, отказались 25.
Из районов к западу от долины Евфрата и со стороны горных массивов, таких, как Джебель-Бишри, в Центральную Месопотамию в VII тыс. также приходили группы, которые оседали на северном аллювии и смешивались с другим населением этого региона 27. Возможно, это было самое раннее семитоязычное население Месопотамии, которое постепенно заняло широкую полосу в центре Месопотамии, простиравшуюся с северо-запада на юго-восток от центрального Евфрата до Тигра и граничившую с севером аллювия. Как раз по этой территории проходила часть древнего торгового (обменного) пути, соединявшего северо-запад Ближнего Востока с юго-востоком. Именно самаррцы первыми начали использовать простейшие ирригационные технологии в земледелии (следы использования таких технологий найдены при раскопках в Телль ас-Савван, Чога-Мами), а эти знания и умения были особенно важны для жителей сáмого юга Месопотамии. Возможно, население Центральной Месопотамии, постепенно смещаясь на юг, принесло сюда технологию ирригации вместе с керамической и домостроительной традицией. Однако и эти земледельцы были не единственными и, возможно, не самыми первыми обитателями аллювия. Есть археологические следы проникновения сюда групп охотников-собирателей из Северной Аравии, есть линии, связывающие юг аллювия с востоком, севером и северо-востоком30. Уже в самый ранний период освоения аллювия на этой территории могли одновременно обитать представители разных по происхождению групп,говоривших, возможно, на разных языках и использовавших различные стратегии выживания: охоту, рыболовство, собирательство, некоторые группы добавляли к этому и земледелие. Таким образом, самое раннее население Центральной и Южной Месопотамии, вероятно, представляло собой некий конгломерат из тех групп, которые постепенно в течение многих сотен лет продвигались сюда с севера, востока, запада и юго-запада. Уже с конца VII тыс. до н.э., т.е. задолго до формирования здесь убейдской культуры, которую большинство исследователей связывает с шумерами, эти территории были, вероятно, заселены разнообразными по языку и культуре группами населения, использовавшими различные способы добывания материальных ресурсов и активно обменивавшимися между собой излишками добываемых продуктов 31. В конце VI тыс. до н.э. на территории Южной Месопотамии сформировалась новая археологическая культура, получившая название убейдской. Возникновение и распространение этого культурного комплекса в значительной степени было, вероятно, результатом местного развития, хотя определенную роль в этом процессе мог, возможно, сыграть и постоянный непрерывный приток сюда новых групп населения со своей культурой и своим языком 32. К концу V тыс. до н.э. поселения убейдской культуры занимали весь юг аллювия и постепенно распространялись на север и северо-запад. Особенно заметным стал рост поселений на территории аллювия в IV тыс. до н.э., когда на смену убейдской культуре пришла культура Урук, которая в значительной степени, явилась, по-видимому, продолжением и развитием предшествовавшей убейдской культуры 33. К концу IV тыс. до н.э. юг аллювия населяло по разным подсчетам от 100 до 250 тысяч жителей, и значительная часть их жила уже в городах с населением в 10–20 тысяч человек. Это население Южной Месопотамии, которое большинство исследователей уверенно называет шумерами, было, скорее всего, потомками тех, кто жил здесь и в V тыс., учитывая, конечно, и постоянный приток мигрантов. Другими словами, шумерское население Южной Месопотамии IV тыс. до н.э. было, по-видимому, потомками населения убейдского периода, сложившегося из множества разнообразных групп, заселявших Южную Месопотамию в течение VII–VI тыс. до н.э., одной из которых были самаррцы. передвижение на сотни и тысячи километров различного рода материалов, продуктов обмена, распространение новых технологий, идей и информации – все это сопровождало постоянные миграции населения 35.
С начала V тыс. до н.э. отдельные группы из числа населения аллювия периодически мигрировали на север и северо-запад. В северной части аллювия, в Центральной Месопотамии и далее к северу и западу вдоль берегов Тигра, Хабура и Балиха, вплоть до Анатолии, в это время появляются новые поселения с характерными чертами убейдской культуры, основанные, вероятно, мигрантами. Во многих местных поселениях на этих территориях также, по-видимому, появились убейдские переселенцы. Они жили в таких старых местных селениях, как Дегирмен-тепе (в верховьях Евфрата), Машнака (Сирийская степь на границе Южной и Северной Месопотамии), в некоторых поселениях Хабура, возможно, они присутствовали в Браке 36. Этот процесс продолжался и в IV тыс. до н.э., когда жителями Южной Месопотамии была создана целая сеть поселений, в том числе в Хузестане, в долине Суз, в Верхней Месопотамии, Северной Сирии и некоторых частях Анатолии. Некоторые из этих поселений были основаны выходцами из Южной Месопотамии еще в V тыс. до н.э., другие были основаны позднее. Распределение по территории Великой Месопотамии урукских поселений, так же, как и убейдских, шло непрерывной цепью вдоль трех рек, Тигра, Хабура и Балиха. Во многих случаях так же как и в предшествующий период, небольшие группы южномесопотамского населения селились и мирно жили рядом с местными жителями (Хасинеби, Брак, Ниневия, Каркемиш) 37. Особенно увеличился поток переселенцев из Южной Месопотамии во второй половине IV тыс. до н.э. В это время на севере и северо-западе Великой Месопотамии появляются даже новые города, основанные южномесопотамскими мигрантами, число которых в период 3500–3200 гг. могло составлять до 20 тысяч человек и даже больше 38. Постоянные свободные миграции по территории Великой Месопотамии, которые имели место в VI–IV тыс. до н.э., по-видимому, стали значительно сокращаться в конце IV тыс. до н. э., когда здесь начался процесс формирования политических структур. Тем не менее как мы видим на примере истории Месопотамии всех последующих периодов, естественные миграции здесь никогда полностью не прекращались, их масштабы могли сильно сократиться, вытесняемые административно-организованной миграцией, но в периоды ослабления администрации масштабы естественной миграции вновь расширялись.Те социальные различия, которые, по-видимому, все-таки существовали в VI–V тыс. до н.э., относились, скорее всего, не к отдельной личности внутри общины, а к отдельным человеческим сообществам, которые могли занимать разное положение по отношению друг к другу. Более удачливые общины со временем могли стать локальными центрами, притягивая к себе целый ряд более мелких и менее успешных поселений.Эта ситуация начинает постепенно меняться с первых веков IV тыс. до н.э., когда на территории Великой Месопотамии начинается процесс формирования политических структур, который в конце IV – начале III тыс. до н.э. привел к образованию здесь государственности. Очевидно, не случайно начало этого процесса совпадает с появлением первых свидетельств языковой, культурной и этнической идентификации населения этого региона.
По мнению выдающегося ассириолога И. Гельба, в это время (т.е. в IV–III тыс. до н.э.) территория Великой Месопотамии была в основном заселена двумя «культурно объединенными» группами, которые исследователь предложил называть «этническими группами». Одна из них заселяла территорию Сирии и Северной Месопотамия (далее – Север), а другая – территорию Южной Месопотамии (далее – Юг). Население каждого из этих двух регионов представляло собой некое культурное единство, «в широком смысле семитская культурная территория в противоположность в данном случае шумерской культурной территории» 43 В течение большей части III тыс. до н.э. до воцарения Аккадской династии (2350 г. до н.э.) территория Центральной Месопотамии и северная часть аллювия (район Диялы, некоторые транстигридские территории и, наверное, район среднего Евфрата вплоть до Мари), возможно, представляли собой единую политическую структуру. Ее расцвет некоторые исследователи связывают с I династией Киша, упоминаемой в шумерском Царском списке в качестве первой послепотопной династии 60. Именно Киш был, вероятно, тем центром, через который в этот период проходили все торговые связи между Югом и Севером 61. Население этих регионов, сохраняя непосредственные тесные связи с родственным по культуре и языку населением севера и северо-запада, одновременно находилось в теснейших контактах и со своими южными соседями. Миграции, контакты, взаимовлияния, по-видимому, происходили постоянно и в обоих направлениях. Возможно, уже в первой половине III тыс. до н.э. семитоязычное население северной части Южной Месопотамии говорило на двух языках: шумерском и каком-то варианте раннесемитского. Это подтверждается изучением имен собственных, имен богов и топонимов. В этом отношении характерны имена правителей I династии Киша, перечисленные в шумерском Царском списке. Из 23 упомянутых в этом списке имен по крайней мере 13 – явно семитские. Возможно, самые ранние правители Киша, которые носили значимые имена (Скорпион, Рыба, Собака) могли быть отражением самого раннего семитоязычного стратума местного населения, относящегося еще к VI тыс. до н.э. 62 Семитские имена также появляются в текстах этого же времени из Шуруппака, Адаба и Ура. Одна из цариц (шум. nin) Ура, похороненная в царских гробницах, носила семитское имя Пуаби 63. Большая часть писцов, которые в XXVI в. до н.э. составляли документы в Абу-Салабихе, городе, располагавшемся на границе северной и южной части аллювия, тоже носила семитские имена. В административных документах, составленных ими, попадаются отдельные семитские слова и числительные 64. Некоторые из текстов трудно понять, поскольку неясно, на каком языке, шумерском или семитском, они написаны. По-видимому, в это время, по крайней мере в северной части аллювия, семитоязычное население было уже полностью интегрировано в шумерские городские структуры и занимало в них достаточно высокое положение.
В это же время, вероятно, шумерская система письменности начала использоваться и для записи текстов на родном языке семитоязычной части населения аллювия. Этому способствовал сам характер шумерского письма, идеографические знаки которого могли быть прочитаны как по-шумерски, так и по-семитски. Быстрое распространение на территории Севера шумерского варианта письменности для записи текстов на местных семитских диалектах является, безусловно, одним из важнейших свидетельств тесных контактов между Севером и Югом в середине III тыс. до н.э. 65» (
http://orientalstudies.ru/rus/images/pd ... a_2011.pdf )