Осетинский феномен в истории Терского казачьего войска

[Nart]

Одной из особенностей социальной структуры России периода XIX - начала XX вв. является существование казачьего сословия. Наличие казачества настолько специфическое явление, что без него познание дореволюционной, револю ционной и советской (первых лет ее существования) истории не может носить достаточно всесторонний характер. К концу XIX в. в стране насчитывалось 11 казачьих войск: Амурское, Астраханское, Донское, Забайкальское, Кубанское, Оренбургское, Сибирское, Семиреченское, Терское, Уссурийское, Уральское. В таком составе, казачьи области сохранялись вплоть до февраля 1917 г. В период деятельности Временного правительства возникли еще два самостоятельных казачьих войска: Енисейское и Иркутское. Сами названия казачьих войск свидетельствуют о широте территорий, на которых проживали казаки, говорят о том, что изучение казачьей проблемы имеет далеко не местный характер, а представляет значительный интерес в масштабе страны.


Между тем, вопрос о численности и составе казачества в конце XIX - начале XX вв. - одном из важных аспектов социально- экономического развития, - не был предметом специального изучения советских историков и демографов. В литературе имеются лишь разрозненные сведения по отдельным казачьим областям. Особый интерес представляет собой вопрос национального состава казачества. Большинство российского казачества считалось русским, но в его составе имелись и представители других национальностей: украинцы, буряты, калмыки, татары, осетины, черкесы и др. В Российской Империи в документах граждан упоминалась не национальность, а родной язык. Обратимся к переписи 1897 года. В Терском казачьем войске на это время было 167301 человек казачьего населения. Их них русский язык родным назвали 145508 человек, украинский - 16329, калмыцкий - 2727, белорусский - 586, татарский - 252, другие - 29321. В последнем числе большинство принадлежит казакам-осетинам, игравшим значительную роль в истории Терского казачьего войска (ТКВ).


В дореволюционный период вопросу деятельности осетин в ТКВ уделялось довольно мало внимания ввиду того, что изучалась лишь общая история Терского казачьего войска. Конкретно этой теме была посвящена лишь работа З. Сосиева "Станица Черноярская"2 , опубликованная первоначально в газете "Терские ведомости", а затем в "Терском сборнике". В Советское время долгие годы тема истории казачества оставалась под запретом. Лишь некоторые работы косвенно затрагивали вопросы осетинского казачества. Среди них Б. Березов "Переселение осетин с гор на плоскость"3 , Б. Калоев "Моздокские осетины"4 . В последнее время эта тема рассматривалась в книгах Г. Дзагуровой "Под российскими знаменами" и "Осетины в воинах России"5 , Ф. Гутнова "Время и люди"6 . Несколько десятков статей о казаках- осетинах опубликовал Ю. Запоев. При всем этом данную тему вполне можно назвать малоизученной. Из всей истории осетинских казачьих станиц наиболее малоизвестным оказался период начала XX века. В связи с этим более подробно рассмотрим вопрос места и роли казаков-осетин в Терском казачьем войске вплоть до 1914 года и участие их в Первой мировой войне. Именно в этот период наибольшее количество казаков-осетин стали офицерами и достигли генеральских чинов. Достаточно сказать, что за всю историю в рядах Терского казачьего войска 12 уроженцев станиц Черноярской и Новоосетинской стали генералами, из них трое до 1914 года (Казьма Занкисов, Бейбулат Тургиев, Заурбек Тургиев), один в течение Первой мировой войне (Эльмурза Мистулов), остальные во время Гражданской войны (Владимир Агоев, Константин Агоев, Иван Хамилонов, Яков Хабаев, Александр Сабеев, Василий Бегиев, Георгий Татонов и Лазарь Бичерахов).


Первые тесные связи горцев с казачьим населением Терека относятся к XVI веку, когда появились станицы Гладковская, Курдюковская и Щедринская. С этого времени численность станичников увеличивалась за счет не только беглых крестьян, но и горцев. Со многими горскими обществами казаки поддерживали тесные экономические связи. Известно, в частности, что осетины имели довольно оживленную торговлю со станицами Щедринской и Червленной. Но самое тесное сотрудничество осетин и терских казаков началось с XVIII века, когда был основан Моздок. Первые осетины-горцы появились в Моздоке в 1764 году, т.е. уже через год после основания крепости. В это время здесь проживало 6 осетинских семей. В 1785 году в Моздоке уже насчитывалось 223 осетина, составлявших 88 семейств. Со дня появления первых осетин в Моздоке их стали привлекать к воинской службе. В 1764 году была сформирована горская команда из осетин и кабардинцев для несения охранной службы. Некоторые из них впоследствии стали офицерами и были награждены боевыми наградами.


Начиная с XIX века, к первой группе переселенцев-осетин, именовавшихся "цайта", прибавилась вторая группа - осетин-ерашти из дигорского общества. Как и цайта, ерашти переселились на равнину по причине дефицита земли и притеснения местных феодалов.


Первыми переселенцами из Дигории, основавшими в 1804 году в 25 километрах от Моздока поселение Черноярское, стали братья Кургосовы, капитан русской службы Тавсурко и священник Алексей. Вслед за Кургосовыми в Черноярское быстрыми темпами стали переселяться другие семьи из Дигорского ущелья, а также осетины- иронцы. Уже спустя год поселение насчитывало 40 дворов. Через пять лет после основания Черноярского на моздокскую равнину переселилось селение Масыгкау Дигорского общества. В трех километрах от Черноярской они построили селение, названное Ново-Осетинское, но в народе долгое время хранилось название "Масыгкау".


Первоначально, дигорские переселенцы несли службу на охранных постах, пока в 1824 году не произошло знаменательное событие - поселения Черноярское и Ново-Осетинское были переименованы в станицы, а их жители причислены к казакам. С этого времени казаки-осетины на равных со всеми терцами участвовали во всей деятельности Терского казачества. В 1850 году в двух станицах было 207 дворов, а в 1900 году - 533 двора. Кроме этого, при осетинских станицах существовали еще хутора Тускаева, Елбаева,
Гокинаева, Аркалова, Савлаева7 .


Здесь стоит отметить, что до 1824 года еще не существовало не только Терского войска (образовалось в 1860 году), но и даже Кавказского линейного войска (образовалось в 1832 году). Будущее Терское войско именовалось - "поселенные на Кавказской линии". В 1824 году по инициативе Главнокомандующего на Кавказе генерала А. Ермолова из Моздокской горской команды, казаков Луковской станицы, нескольких русских и осетинских селений (переименованных в станицы) и Екатериноградской станицы был образован Горский казачий полк. В 1870 году он был объединен с Моздокским полком в Горско-Моздокский казачий полк. В большинстве своем в этих частях и служили казаки-осетины станиц Черноярская и Ново-Осетинская.


Сейчас трудно сказать, чем руководствовался генерал Ермолов, зачислив в казаки осетин. Возможно, это была попытка привлечь на свою сторону некоторую часть горцев. Будущее показало, что генерал Ермолов очень прозорливо увидел в осетинах "цайта" и "ерашти" верных союзников на долгие годы.


При том, что большинство населения станиц Черноярской и Ново- Осетинской были потомки переселенцев-дигорцев, среди них встречались и выходцы из других обществ. Например: Цаллаговы из селения Унал Алагирского ущелья, Белаевы и Тотиевы (ставшие Латышевыми) - из Нарской котловины. Некоторые из беглых осетин, опасаясь преследования своих феодалов, записались на русские фамилии - Ивановы, Горчашевы и другие. Также стоит отметить, что почти все из переселенцев осетин-мусульман крестились, и лишь некоторые сохранили прежнюю веру (Тургиевы, Мистуловы). Всего в осетинских станицах проживало более 70 фамилий. Некоторые фамилии насчитывали одну семью, другие несколько десятков. Отдельные фамилии проживали в обеих станицах.


Примечателен и тот факт, что, несмотря на неоднократные перемещения казачьего населения на Северном Кавказе, казаки- осетины смогли сохранить компактность проживания, при этом оставаясь неотъемлемой частью всего казачества. Военная доблесть, лихость, удаль, беззаветная отвага и решимость - победить или умереть - все эти качества объединяли казаков и осетин. Военное дело стало основным ремеслом уроженцев станиц Черноярской и Ново-Осетинской. Уже в 1843 году, в первом для себя большом сражении, черноярцы продемонстрировали качества настоящих воинов - отвагу, храбрость и мужество. 3 марта 1843 года, отражая нападение отряда одного из наибов имама Шамиля в районе Моздока, погибла почти вся осетинская казачья сотня. В 1903 году в память об этом событии был сооружен памятник, на котором были запечатлены имена погибших героев - Степан Гажеев, Махамат Агоев, Гаса Гульдиев, Заурбек Гогинаев, Гаппо Тускаев, Иналук Гацунаев, Сабан Тугуров, Масарби Сеоев, Дохчико Кокиев, Кубади Байтуганов и другие8 .


В составе Горского и Моздокского полков казаки-осетины участвовали в многочисленных походах и сражениях во время Кавказской войны, в русско-турецкой войне 1828-1829 гг., в походе на Польшу в 1831 году, в Восточной войне 1854-1856 гг. и в русско-турецкой 1877-1878 гг. С отличием казаки-осетины показали себя в русско-японской и Первой мировой войнах. В 1912 году в станице Черноярской насчитывалось 298 казачьих двора и 4 - иногородних, в Ново-Осетинской - 280 и 4 иногородних. Всего в них проживало: в Черноярской - 2028 казаков, 10 - иногородних, в Ново-Осетинской - 2036 казаков и 8 иногородних. При Черноярской был один хутор, насчитывающий 39 дворов, а в Ново-Осетинской три хутора, имеющие 41 двор9.


На апрель 1913 года в Терском казачьем войске служило 338 офицеров, из них русских было 256, остальные 72 - представители кавказских народов. Из этих 72: три ингуша (приписные казаки: полковник Нальгиев и его сыновья), один армянин (генерал Арютинов), остальные осетины. Если учесть, что много терских казаков служило в Кубанском казачьем войске (около 40 генералов и офицеров), в других казачьих войсках и различных частях русской армии, то получается, что к началу Первой мировой войны на службе находилось около 400 генералов и офицеров-терцев. Из них осетином (уроженцем двух из семидесяти станиц ТКВ) был примерно каждый четвертый. На июль 1914 года, начало Первой мировой войны, они были распределены по всем терским частям. Из полков Терского казачьего войска больше всего офицеров- осетин служило в 1-м Горско-Моздокском полку. Здесь служили есаулы: Сафрон Кибиров, Алексей Сосиев, Владимир Гапузов, Гаппо Тускаев, подъесаулы: Иван Елоев, Александр Хабалов, Георгий Тугуев, Иван Гапузов, Сергей Сабеев, Александр Цугулиев, Лазарь Бичерахов, сотники: Георгий Доцев, Сергей Тускаев, Тимофей Загиев, Георгий Сабеев, Гавриил Цугулиев, Михаил Сосиев, хорунжие: Александр Агоев, Борис Галаев, Владимир Сосиев10 .


В 1-м Волгском полку ТКВ служили: полковник Александр Тускаев, есаулы Василий Бегиев и Георгий Цугулиев, подъесаулы Константин Лотиев и Владимир Агоев, сотники Владимир Гажеев, Константин Гульдиев и Константин Агоев, хорунжие Владимир Кулов и Георгий Цугулиев11 .


В рядах 1-го Сунженско-Владикавказского полка ТКВ числились: войсковой старшина Эльмурза Мистулов (командир кадра 2-го Сунженско-Владикавказского полка), есаул Василий Тускаев, подъесаул Татархан Абисалов, сотники Николай Тускаев, Петр Сеоев, Дзанчек Мистулов, хорунжие Даниил Сеоев и Яков Гацунаев12. А в 1-м Кизляро-Гребенском полку находились: подъесаулы Павел Кибиров и Петр Занкисов, сотник Василий Карданов, хорунжие Владимир Хатаев и Максим Занкисов13.


Командиром 1-й бригады 1-й Кавказской казачьей дивизии был генерал-майор Заурбек Тургиев. Постоянно казаки-осетины служили в главной войсковой части России - Императорском Конвое. На 1914 год в Конвое находился подъесаул Григорий Татонов. Здесь стоит отметить, что за все время существования Императорского Конвоя (если брать период с 1811 года) его Терские сотни возглавляли есаулы: Дмитрий Абациев, Александр Тускаев и Григорий Татонов. В комплекте полков ТКВ (иначе говоря, находились в запасе) состояли: подъесаул Владимир Занкисов, хорунжие Константин Цаллагов и Григорий Валаев.


В Терской области на административных должностях находились подъесаул Павел Байтуганов - старший помощник атамана Моздокского отдела ТКВ, подъесаул Василий Пиев - помощник старшего адъютанта управления Моздокского отдела ТКВ и хорунжий Владимир Вариев - помощник начальника 2-го участка Назрановского округа14 .


Целый ряд офицеров-осетин ТКВ служили в различных частях русской армии. В Кубанском казачьем войске это: есаулы Иван Гулуев, Архип Белаев, Александр Сосиев, подъесаулы Георгий Хутиев и Петр Галаев. В Забайкальском казачьем войске находились: есаулы Иван Хамилонов и Александр Сабеев. В Дагестанском полку служили: подполковник Яков Хабаев, ротмистр Даниил Хабаев и штаб-ротмистр Георгий Кибиров, а в Осетинском конном дивизионе - штаб-ротмистр Николай Гуржибеков и прапорщик Николай Цаллагов. Старшим адъютантом штаба 13-й кавалерийской дивизии был штабс-капитан Георгий Татонов. Кстати, Георгий Татонов и Георгий Хутиев единственные из осетин-казаков, окончившие Академию Генерального Штаба (во всем Терском войске таких офицеров было всего несколько человек). В Кавказском запасном кавалерийском дивизионе служил штаб-ротмистр Иван Хабаев. В рядах 17-го драгунского Нижегородского полка были поручик Константин Тускаев и корнет Михаил Хабаев. Офицером- воспитателем в Николаевском кавалерийском училище Санкт- Петербурга служил подъесаул Абубекир Тургиев. По управлению Государственного коннозаводства числились полковник Петр Тускаев и поручик Андрей Вазагов.


В других частях русской армии служили подполковник Хабалов, ротмистр Александр Гуцунаев, есаулы Арсений Мистулов и Василий Кубатиев, штаб-ротмистр Константин Гуцунаев, военный топограф штабс-капитан Загалов, сотник Семен Хамилонов. В первые же дни начала Первой мировой войны ряд отставных
офицеров ТКВ вновь были приняты на службу. Это: войсковой старшина Василий Цугулиев, подполковник Гуржибеков, есаулы Захар Сосиев, Александр Гажеев, подъесаулы Петр Валаев, сотник Хаджи- Омар Мистулов. Кроме этого, в связи с началом войны, из военных училищ состоялся выпуск тех, кто должны были окончить училища в следующем году. Таким образом, ряды терских полков пополнили хорунжие Николай Хатаев, Иван Тускаев, Николай Мугуев и Андрей Хозиев. Это был последний "нормальный" выпуск офицеров. Все последующие выпуски - военного времени с производством в прапорщики из военных училищ (после четырехмесячных курсов) и школ прапорщиков.


Среди офицеров военного времени также было много казаков- осетин, но мы ограничимся только кадровыми офицерами. Все вышеназванные офицеры - терские казаки, но в частях ТКВ служили и числились офицеры-осетины, не являвшиеся казаками. Многие из них всю жизнь прослужили в ТКВ и их судьба не отделима от него. В первую очередь это: начальник 2-й Кавказской казачьей дивизии генерал-лейтенант Дмитрий Абациев (приписной казак по станице Николаевской), командующий 1-й Туркестанской казачьей дивизии генерал-майор Афако Фидаров, состоящий при войсках Кавказского военного округа генерал-майор Иосиф (Созурко) Хоранов, полковник Василий Хетагуров (в 1914 году принят на службу из отставки), ротмистр Кирилл Кудзаев, подъесаулы Михаил Газданов (состоял в комплекте полков ТКВ), Николай Бигаев (адъютант, затем командир Конвоя Главнокомандующего войсками Кавказского военного округа), Михаил Хоранов (офицер 1-го Верхнедудинского полка Забайкальского казачьего войска), Алексей
Габулов (служил в полицейской страже в Закавказье), Александр Хетагуров (офицер-воспитатель Вольского кадетского корпуса и Константин Хетагуров.


К 1917 году офицерские погоны (с учетом погибших в 1914- 1916гг.) имели более 50 человек из станицы Ново-Осетинской и более 80 из станицы Черноярской. А всего с 1824 по 1920 год эти две станицы дали более 300 офицеров, из них около 30 полковников.


Стоит отметить, что в общей численности Терского войска служивших рядовых казаков из вышеназванных станиц было значительно меньше. В мирное время эти станицы давали 10-20 призывников в год каждая. На 1 августа 1913 года в 1-м Горско- Моздокском полку служило 70 казаков-осетин. В военное время за счет мобилизации льготных полков число служивших утраивалось. Например, в июле 1914 года при мобилизации 2-го Горско- Моздокского полка в его ряды поступило из станицы Черноярской 23 казака, а из станицы Ново-Осетинской - 2115 .


Большое количество офицеров из этих станиц объясняется несколькими факторами. Во многом, это началось с момента зачисления жителей Черноярской и Ново-Осетинской в Терское войско и получения некоторых льгот. Это привело к тому, что осетины-ерашти стали смотреть свысока на остальных осетин. Со временем они превратились в некую "касту избранных". Даже брачные союзы с осетинами не казаками они старались не допускать. В то же время, военная карьера помогала казаку устроиться в жизни, они получали работу (хотя и опасную), затем пенсию, возможность дать детям хорошее образование. В условиях земельной тесноты все это было немаловажным фактором. Свою роль сыграло и крещение осетин-ерашти, хотя при этом оставшиеся мусульмане ни в чем не ограничивались в правах. Более того, из четырех первых генералов, выходцев из осетинских станиц, трое были мусульмане.


Кроме всего этого, необходимо помнить, что из всех 70 терских станиц, по старшинству основания станицы Черноярская и Ново- Осетинская занимали 27-е и 28-е места, что, конечно, не могло не сказаться на появлении из их рядов значительного числа офицеров. Ведь к 1914 году на службе были уже внуки и правнуки первых казаков-осетин.


Во многих фамилиях осетин-казаков почти все мужчины становились офицерами из поколения в поколение. Например, офицеров Тускаевых лишь только в Первой мировой войне участвовало восемь человек. Также здесь можно назвать Сосиевых, Мистуловых, Сабеевых, Валаевых, Цугулиевых, Байтугановых, Гокинаевых и др.


На фамилии - Тускаевы, можно остановится подробнее. Эта фамилия в Терском войске заслуженно пользовалась всеобщим уважением. Из среды Тускаевых выдвинулись такие известные офицеры как: Егор Савельевич, Константин Николаевич, Николай Николаевич, Петр Иванович, Сергей Иванович, Иван Иванович, Тимофей Иванович, Иван Алексеевич и конечно братья Петр, Василий и Александр Даниловичи. Последний из них Александр Тускаев, пожалуй, был самым популярным офицером из этой доблестной фамилии.


Родился Александр Данилович Тускаев в станице Ново-Осетинской 20 ноября 1873 года. Как и старшие братья, он выбрал профессию защитника Отечества, поступив в Ставропольское казачье юнкерское училище. Окончив в 1895 году училище, Александр Данилович был произведен в подхорунжие и выпущен в 1-й Горско-Моздокский казачий полк. Затем как лучшего офицера Тускаева направляют для службы в Императорский Конвой. 26 января 1902 года Александра Даниловича зачисляют в лейб-гвардии 3-ю Терскую сотню Собственного Его Императорского Величества Конвоя. Для Тускаева начался новый этап в жизни. Чести служить при Государе Императоре удостаивался далеко не каждый. Кандидаты проходили тщательный отбор. А служба в Конвое подчас была труднее, чем в обычном полку где-нибудь на турецкой границе. Здесь мало было быть храбрым и отважным. Необходимо еще обладать высокими моральными качествами, культурой. Все это прекрасно сочетал в себе Александр Данилович. За отличия по службе его производят в подъесаулы и награждают орденами Св. Станислава 3-й степени, Св. Анны 3-й степени, бухарскими орденами "Золотая звезда" 2-й степени и "Серебряная звезда" 2-й степени. Французским орденом ""Черная звезда", персидским орденом "Льва и солнца" 3-й степени16 .


В конце 1909 года подъесаула Тускаева переводят в лейб- гвардии 4-ю Терскую сотню Конвоя, а 18 февраля 1910 года с производством в есаулы Александр Данилович был назначен командиром этой сотни.


Спустя два года, в августе 1912 года, Тускаева производят в полковники и переводят в 1-й Волгский полк Терского казачьего войска на должность помощника командира полка. С началом Первой мировой войны полковник Тускаев спешно отбывает в Пятигорск и 27 июля вступает в командование сформированного 3-го Волгского казачьего полка. 3 сентября 1914 года Александр Данилович со своим полком прибывает на турецкую границу и поступает в распоряжение начальника 2-й Кавказской казачьей дивизии генерала Абациева. За боевые отличия на Кавказском фронте полковник А. Тускаев был награжден орденами Св. Станислава 2-й степени с мечами и Св. Анны 2-й степени с мечами, Св. Владимира 4-й степени с мечами и
бантом17 .


В конце марта 1916 года полковник Тускаев был назначен на Западный фронт командиром 2-го Сунженско-Владикавказского казачьего полка вместо полковника Мистулова. Из-за продолжающихся на Кавказском фронте сражений Александр Данилович задержался, и только 6 июня прибыл в Карпатские пред-горья и принял свой полк. В этом же полку в должности помощника командира полка служил и родной брат Александра Даниловича - войсковой старшина Василий Тускаев. После летних боев сунженцев перевели в резерв, и они заняли окопы. Лишь изредка случались перестрелки с противником. Однажды, рано утром 30 сентября 1916 года Александр Данилович вышел из халупы, где он жил, и в это время просвистел неприятельский снаряд. Разорвавшейся шрапнелью полковник Тускаев был убит на месте18 . Так терское войско лишилось одного из лучших своих командиров. Здесь стоит отметить, что Александр Данилович Тускаев является дядей известного дирижера Вероники Дударовой. Ее мать, Елена Даниловна родная сестра доблестного полковника. И в радости, и в горести казаки-осетины всегда считали себя неотъемлемой частью всего казачества. И в казачьей среде казаки- осетины пользовались уважением. Совсем не удивительно, что в тяжелые годы Гражданской войны должность начальника Войскового штаба Терского казачьего войска занимал уроженец станицы Черноярской полковник Георгий Хутиев. А уже в эмиграции, в 50-е годы, терцы доверили должность Войскового Атамана ТКВ также уроженцу станицы Черноярской генерал-майору Константину Агоеву. Осетинские казаки как отдельная "каста" перестали существовать с гибелью Терского казачьего войска. Сильно они пострадали и в годы репрессий. Ныне даже трудно встретить некоторые фамилии, из некогда гремевших на Тереке. Феномена, подобного осетинскому в ТКВ, не было ни в каком ином казачьем войске Российской Империи как по численному представительству, так и по самому факту наличия отдельных станиц из местного, нерусского населения. Следует добавить, что кроме воинов осетинские станицы дали несчетное число представителей интеллигенции. Это лесничий Иван Тускаев, учителя Георгий Хутиев, Алексей и Владимир Кургосовы, Алексей Тускаев, Георгий Елбаев, инженер Георгий Валаев, священник Виссарион Бабиев, поэт Андрей Гулуев, писатель и поэт Ростислав Валаев, чиновники Николай Загиев, Ефим Хоруев, Савелий Тугуев и многие другие. Из этой же среды вышли поэт Блашка Гурджибеков, первая осетинка-врач Кашерхан Тургиева, первые осетины-адмиралы Пантеллей Цаллагов и Виктор Гокинаев, первая осетинка- парашютистка Тамара Тинаева и другие. Все вместе они внесли большой вклад в историю и культуру Отечества. По этой причине история осетинских казачьих станиц интересна, самобытна и заслуживает самого пристального изучения.


В который раз подтверждается факт, что казачьего народа в этнографическом смысле нет. Казачий народ в психологическом смысле - есть. Это категория общественного строя, весьма значительное социальное явление, национально-политическая сила и своеобразный духовный мир. И во всем этом весьма заметное место принадлежит казакам-осетинам.


Ф.Киреев.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Проблемы истории казачества: Сборник научных трудов. Волгоград, 1995, С.122.
2 З. Сосиев. Станица Черноярская. Терский сборни 1903 г. вып. 5. Владикавказ, 1903.
3 Б. Березов. Переселение осетин с гор на плоскость. Орджоникидзе, 1980.
4 Б. Калоев. Моздокские осетины. Москва, 1995.
5 Г. Дзагурова. Под российскими знаменами. Владикавказ, 1992, Осетины в войнах России. Владикавказ, 1995.
6 Ф. Гутнов. Время и люди. Из истории осетинских qek и фамилий. Владикавказ, 2001.
7 Б. Березов. Указ. соч. стр. 63
8 Б. Калоев. Указ. соч. стр. 51
9 М. Караулов. Терское казачество в прошлом и настоящем. Пятигорск, 2002, С. 386.
10Список офицеров 1-го Горско-Моздокского полка к 1 января 1914г. ЦГА РСО-А ф.54, оп. 3, д. 825, л. 3-8.
11 Список офицеров 1-го Волгского полка к 1 января 1914г. ЦГА РСО-А ф.54, оп. 3, д. 800, л. 2-7.
12 Список офицеров 1-го Сунженско- Владикавказского полка на 1 января 1914 г. ЦГА РСО-А ф.54, оп.
3, д. 789, л. 2-6.
13 Список офицеров 1-го Кизляро-Гребенского полка на 1 января 1914г. ЦГА РСО-А ф.54, оп. 3, д. 800, л. 10-13
14 Терский календарь, Владикавказ, 1914г. С. 567.
15 ЦГА РСО-А ф. 54, oп. 10, д. 261 л. 115.
16 ЦГА РСО-А ф. 58, oп. 2, д. 26 л. 10.
17 Ф. Елисеев. Казаки на Кавказском фронте. М.,
2001, С. 70.
18 ЦГА РСО-А ф. 92, on. 1, д. 105 л. 290.

http://osradio.ru/2007/04/16/osetinskij ... go_vojska/

[shuric]

http://www.ssu.samara.ru/files/5/125_7.doc

Русское заселение Северного Кавказа можно условно разделить на три стадии. В период с 1560-х гг. по 1721 год возникли вольные казачьи станицы вдоль восточного Терека, и в том же регионе были возведены первые регулярные русские крепости; в 1721 году терское казачество было изъято из ведения Посольского приказа и передано в распоряжение Военной коллегии – казаки превратились в слуг государства. Только на второй стадии (1722-1775 гг.) российское правительство приступило к переселению значительного числа казаков и других служилых людей. Вдоль Терека было сооружено несколько новых крепостей, включая первое постоянное долговременное укрепление – крепость Кизляр. На третьей стадии (1776-1860 гг.) создание военной линии было завершено, и она продвинулась дальше в горы; вдоль линии были расселены казаки, при этом запорожское казачество было преобразовано в черноморское казачество и получило земельные пожалования на Кубани. Затем начались переселения и спонтанные миграции большого числа крестьян. Приток русских происходил одновременно с мощными этническими сдвигами среди местных народов, включая переселение значительной части армян и грузин; движение осетин с гор в предгорья и на равнины; миграцию ногайцев из предгорных степей за реку Кубань и в степи Приуралья, Прикаспия и Крыма; и, наконец, массовый исход за пределы России примерно 700 000 черкесов в 1850-1860-х гг .
Как только утвердилось постоянное российское присутствие вдоль Терека, там стали селиться группы беглых горских крестьян и рабов, что нередко вызывало серьезные дипломатические осложнения. Один из первых известных инцидентов, вызванных проблемой пленных, был связан с защитой русскими местных беглецов. В 1774 году ботаник Самюэль-Готлиб Гмелин в ходе исследовательской экспедиции в район Каспия был захвачен в Дагестане правителем (уцмием) Кайтага, Амиром Хамзой. За несколько лет до этого около двухсот семейств подданных Амира Хамзы бежали под покровительство России, и теперь он требовал их возвращения или же выплаты 30 000 рублей в обмен на освобождение Гмелина . Начиная с 1740-х гг. кабардинские князья и вожди неоднократно жаловались российскому правительству на побеги своих рабов в русские поселения. Основание в 1763 году русской крепости Моздок вблизи кабардинского селения еще более усугубило положение, поскольку сотни кабардинцев бежали под защиту русских. В 1764 году в Петербург была послана кабардинская делегация с требованием уничтожить крепость, выплатить компенсацию за беглецов-христиан и впредь возвращать любых беглых подданных Кабарды; эти требования, конечно же, были отклонены. К тому моменту в Моздоке проживало более двухсот крещеных кабардинцев. В 1767 году около 10 000 местных крестьян бежали на укрепленную территорию между реками Терек и Малка и соорудили мост через Терек для побега. Несмотря на обещание защиты со стороны русского коменданта крепости Кизляр, крестьяне договорились со своими князьями о снижении налогов и повинностей и о праве на уход к другим хозяевам, после чего многие из них вернулись. В 1771 году, после еще одной петиции из Кабарды, Екатерина II согласилась вернуть беглых кабардинских рабов, а за каждого перешедшего в христианство уплатить 50 рублей выкупа . Это решение было принято по той причине, что Россия тогда не хотела осложнять отношения с Османской империей (считавшей Кабарду своей вассальной территорией), а также потому, что многих крестившихся кабардинцев, по мнению русских, в действительности христианство не интересовало.
Россия также решила обратить пристальное внимание на осетин, считавшихся «заблудшими христианами» и ставших объектом особой миссионерской активности. Переселение осетин с гор в долины началось с основания Моздока (1763 год) и Владикавказа (1784 год). Фактически Моздок первоначально предназначался для того, чтобы служить укрепленным поселением Осетинская, куда будут приглашаться для переселения осетины, грузины, армяне и другие «христианских народов люди» и где они получат право свободно сооружать храмы и исповедовать свою веру, а проживание мусульман будет запрещено. Вместо Осетинской был построен Моздок, но намерение сделать его центром притяжения для переселения осетин сохранилось. Масштабы переселения осетин возросли в 1820-х гг., когда Ермолов начал вытеснять кабардинцев из района Военно-Грузинской дороги и расселять там осетин; к 1840-м гг. около 21 000 осетин проживало на Владикавказской равнине . Многие из них поступили на казачью службу, особенно в Моздокское Казачье братство и в Горский Казачий полк.
В XVIII и XIX вв. российское правительство приложило большие усилия для привлечения на Северный Кавказ армян. Первое значительное земельное владение было пожаловано в 1710 году карабахскому армянину Сафару Васильеву в районе Кизляра для посадки тутовых садов (для разведения шелковичных червей). В XVIII в. большое количество армян из Турции и Персии переселились в бассейн Терека; другие бежали туда с гор, из крымского или ногайского плена. В этот период Кизляр и Моздок были населены преимущественно армянами: в 1796 году в Кизляре проживало 2 800 армян и только 1 000 русских. В 1789 году 55,6% населения Моздока составляли армяне и грузины. Еще около 3 500 армян из ханств Дагестана и Прикаспия расселились в 1797 году вдоль Кавказской военной линии. Армяне занимались производством шелка и виноградарством, а также создавали основу всей региональной торговли на Северном Кавказе. Другая большая группа армян в 1839 году пришла из-за реки Кубань, чтобы расселиться вдоль западной части казачьей линии в районе Армавира, жители которого (даже в 1859 году) говорили на черкесском диалекте и внешне напоминали горцев . Сложность ситуации на этнической границе ярко иллюстрирует пример армавирских армян, которые были армянами по самосознанию, христианами по вере и подданными Российской Империи, жившими в казачьей среде, говорившими, одевавшимися и питавшимися по-черкесски, соблюдавшими черкесские обычаи.
Первыми, наиболее многочисленными и наиболее широко расселившимися русскими жителями на Северном Кавказе были казаки. Следовало бы взять в кавычки и слово «казаки», поскольку казачество на Северном Кавказе трудно свести к единой этнической общности или просто к сословному обозначению. Единственной общей их чертой было то, что к XVIII веку Российское государство рассматривало казаков Северного Кавказа как своих слуг, обязанных исполнять военную, курьерскую, строительную или другую службу. Это, конечно же, не означает, что все казаки так и поступали – многие восставали против тех или иных повинностей, создавали разбойничьи банды или дезертировали в горы. Насколько являлся казаком Яков Алпатов из станицы Наурской, дважды убегавший в горы, принявший ислам и сколотивший из чеченцев и казаков воровскую шайку, которая грабила села, похищала скот и захватывала пленников не только у казаков, но и у калмыков и ногайцев далеко в степи ?
Первые казачьи общины, возникшие вдоль Терека в XVI и XVII вв., представляли собой пеструю смесь различных беглых людей:
кочующих или беглых казаков; старообрядцев и сектантов; рабов, захваченных русскими, и представителей коренных народностей Кавказа, бежавших из рабства, от наказания или кровной мести. К тому моменту, когда терские казаки были формально приняты на русскую службу в 1721 году, они уже проживали в данном регионе на протяжении двухсот лет в качестве вольных поселенцев, пиратов и разбойников. Путь Волга – Каспий – Терек был хорошо освоен в обоих направлениях: как дорога переселения на Кавказ; как маршрут грабежа, рыболовного промысла и торговли; как, наконец, исходный пункт повстанческих движений, распространявшихся на основную территорию страны. Селения возникали и исчезали; их обитатели погибали, попадали в плен или уходили в другие поселения. Терские казаки устремлялись на север для участия в главных казачьих восстаниях XVII и XVIII вв.; после этих восстаний беженцы откатывались назад, к далеким побережьям и густым лесам. Возможно, наиболее известным бунтовщиком этого периода был «царевич Петр» (Петрушка), который с Терека поднялся на парусах на север, чтобы соединиться с Болотниковым, и стал заниматься грабежом, курсируя вверх и вниз по Волге. Стенька Разин начинал свою «преступную карьеру» как пират на Каспии (и на Нижней Волге) и использовал в качестве одной из своих баз остров Чечень, находившийся недалеко от берега у места впадения Терека в Каспийское море. Другие казаки продолжали разбой на Каспийском море и в XVIII веке: в 1737 году персидский консул в Санкт-Петербурге жаловался на русских пиратов на Каспии, владевших в общей сложности примерно 70 кораблями и базировавшихся на острове недалеко от Баку. Пугачев также действовал в районе Терека; будучи приписанным к Терскому Семейному войску в 1772 году, он выступал против несправедливой оплаты казачьей службы, был арестован в Моздоке и бежал .
Но Кавказ был не просто южной окраиной огромного казачьего моря, в которое вливались бурные потоки лихих пришельцев с севера. Он также был местом, где казаки оседали, женились на представительницах коренных народов, воевали против или вместе с горцами или степняками, смешивались с местными этническими общностями. Беглое описание различных народов западного побережья Каспийского моря, составленное капитаном Иоганном-Густавом Гербером в 1728 году, при всей его точности и бюрократической прямолинейности показывает, насколько трудно различимой оставалась грань между казаками и не-казаками. Существовали гребенские казаки, потомки первоначальных беглых крестьян, и казаки, жившие грабежом («воровством») и обитавшие в горах Северного Кавказа. Автор сообщает, что ранее они страдали от набегов своих соседей «татар», похищавших у них жен и детей (дети, скорее всего, и происходили от смешанных браков между казаками и «татарами»), но теперь жили с соседями дружно. Терские казаки, составлявшие гарнизон Терской крепости, представляли собой сочетание донских казаков и терских татар, обращенных в христианство. Терские татары исповедовали ислам, говорили на «ногайском» языке, жили в шатрах («как ногайцы»), занимались не только скотоводством, но и рыболовством, а соленую и сушеную рыбу продавали «татарам», жившим в горах. Согласно другим источникам, «терскими татарами» назывались казаки и коренные жители, рыбачившие в районе устья Терека; они были также известны в XVIII веке как «терские ногайцы». Ставропольские татары говорили по-русски, являлись христианами и казаками. Селение дагестанцев и кумыков Андрей (Эндери) было основано «беглыми российскими людьми и казаками, которые здесь воровством питались» и «такими татарами, которые такие промыслы употребляли» .
Неоднородность этнического состава казачьих групп на Северном Кавказе значительно возрастала по мере того, как в XVIII и XIX вв. усиливался интерес России к данному региону. С сооружением каждой новой крепости из внутренних областей переселялись группы донских, волжских, хоперских и яицких казаков. Казачьи полки постоянно пополнялись представителями нерусского населения, включая грузин, армян и представителей других народов Северного Кавказа. Чеченцы, кабардинцы, осетины и другие горцы либо вступали в уже существовавшие казачьи части, либо формировали свои собственные, как, например, Горско-Моздокский полк, Горский Казачий полк или Семейный Кизлярский полк. Большинство мусульман при этом принимало православную веру, однако в Горско-Моздокском полку служили и мусульмане. Еще в 1858 г. 10% казаков Кавказской военной линии исповедовали ислам. Государственные крестьяне-переселенцы, беглые крепостные и отставные солдаты также в большом количестве поступали на казачью службу. В 1832-1833 гг. более 30 поселений государственных крестьян были просто переименованы в казачьи станицы. Когда Запорожская Сечь была восстановлена в виде черноморского казачества и последнему в 1792 г. были пожалованы земли вдоль реки Кубань, тысячи незапорожцев, участвовавших вместе с казаками в русско-турецкой войне, также переселились на эти земли. По оценке одного историка, только 30% первоначального черноморского казачества являлись настоящими запорожцами. Среди остальных казаков 40% были добровольцами, примкнувшими к запорожцам во время войны, а 30% составляли поляки, русские, молдаване и представители других этносов, переселившиеся на новую границу вместе с казаками . В течение последующих 60 лет более 80 000 казаков и крестьян были переведены на эти земли с Украины, и к ним присоединились тысячи не-казаков из казачьих областей (иногородних), нелегально сопровождавших переселяющихся колонистов.
Постоянно существовал также приток на Северный Кавказ беглых крестьян из России и с Украины. Они присоединялись к поселениям государственных крестьян или казаков либо основывали собственные селения, которые могли иногда существовать десятилетиями, не будучи замеченными властями. Как гласят народные предания, многие селения на Северном Кавказе первоначально возникли в качестве тайных убежищ отрядов беглых крепостных. Например, село Петровское на реке Калаус было предположительно основано беглым крепостным Петром Бурлаком, поселившимся в 1750-х гг. в густом лесу и занявшимся таким же разбойным промыслом, как и обитатели близлежащих «татарских» селений. Позднее к Бурлаку присоединились другие беглые крепостные, многие вместе со своими семьями, и глубоко в лесах возникло русское селение. Бурлацкое ущелье на правом берегу реки Буйвол служило прибежищем для беглых крестьян, которые, возможно, селились там, дабы избежать рекрутских наборов и гнета своих помещиков, и вели вольную жизнь разбойников и грабителей .
Побеги крестьян на Северный Кавказ участились в 1820-х гг., когда государственное переселение казаков и государственных крестьян дало пищу слухам о существовавшей на юге свободе от податей и повинностей. В мае 1826 г. Николай I сделал специальное заявление, что слухи о свободе для крестьян и крепостных на Кавказе ложны, и все, кто туда бежал, будут наказаны по всей строгости законов. Однако это заявление не достигло своей цели, поскольку на протяжении трех последующих десятилетий тысячи крестьян продолжали стекаться на Северный Кавказ. Необходимость заселения региона и развития в нем сельского хозяйства часто заставляла местные власти закрывать глаза на подлинный социальный статус вновь прибывших. Зачастую переселенцев соблазняли не просто слухи: в 1832 г. саратовский губернатор сообщал, что во вверенной ему губернии и на Земле Войска Донского появляются беглые, дабы привлечь новых переселенцев на Кавказ; аналогичные сообщения поступали из Воронежа и Екатеринослава. Иногда с Кавказа возвращались и целые вооруженные отряды с требованием выдачи своих семей и собственности. Черноморские казаки также посылали вербовщиков для привлечения беглых на свои земли, где ощущалась острая нехватка рабочей силы .
В 1837 г. крестьяне особенно часто бежали в район крепости Анапа, где было объявлено, что беглецам будет предоставлено убежище, они будут включены в ряды казачества и, согласно одному из вариантов, получат специальные документы, позволяющие им вернуться к местам прежнего проживания и освободить свои семьи. Туда направились тысячи людей, причем у некоторых крестьян имелись фальшивые паспорта, и прибывали они совершенно открыто, на тройках. Были сообщения о бандах беглых в окрестностях Темрюка, ведших жизнь гайдамаков, занимавшихся рыболовством и разбоем и всегда ходивших, подобно запорожским казакам, с мушкетами, пистолетами и пиками. Возможно, некоторых крестьян соблазняла мечта о существовавшей когда-то вольной воле; но более важным обстоятельством, несомненно, был прием, оказывавшийся беглецам казаками, которые сразу включали в свои ряды вновь прибывших либо укрывали их на своих хуторах или в рыбачьих артелях, где их высоко ценили из-за нехватки рабочей силы .
Наиболее существенной чертой северокавказского общества, помимо относительной свободы поселения, была дороговизна труда. Крайне редко встречался тот тип поселения, который преобладал на основной территории России, – крепостная помещичья деревня. В 1857 г. крепостные составляли менее 3% населения Северного Кавказа (Ставрополья и области Терека и Кубани); после малонаселенных Архангельского края и Сибири это была часть империи с наименьшим процентом крепостного населения .
Нехватка рабочей силы придавала специфический характер общественной жизни казаков и государственных крестьян, которым приходилось нанимать большое количество людей для обработки своих полей и садов. В 1850-е гг. в летние месяцы казаки Кавказской военной линии нанимали до 4 000 сельскохозяйственных работников; черноморские же казаки нанимали почти 15 000 человек. Государственные крестьяне также нанимали ежегодно тысячи людей, преимущественно для работы на своих хуторах. Некоторые из сезонных работников были крестьянами из внутренних областей России, другие принадлежали к коренному населению. В середине XIX века от 20 до 25 тысяч сезонных наемных работников с гор проживали в Кизляре с весны по осень; их было настолько много, что в 1842 г. было создано даже специальное учреждение для «попечительства над приходящими в город мирными горцами». На протяжении 1850-х гг. около 15 000 ногайцев работало на помещиков и казаков в Кизлярском уезде . Количество туземцев в городах и казачьих станицах еще более возрастало во время проведения ярмарок и по базарным дням.
Именно небольшие северокавказские города служили основными местами этнического взаимодействия. Коренное население со всех сторон устремлялось к городам в целях торговли или в поисках сезонной работы, а многие проживали в них постоянно, благодаря чему эти центры региональной торговли приобретали живой, пестрый и этнически разнообразный облик. Но не все русские города Северного Кавказа были в равной степени многоликими. Такие старые города-крепости, как Кизляр и Моздок, являлись центрами местной торговли, этнического разнообразия и русско-туземного обмена и взаимовлияния. Екатеринодар, столица черноморского казачества, оставался населенным почти исключительно казаками, но по базарным дням и во время ярмарок тысячи людей из-за реки Кубань наводняли город. Говоря о черкесах, виденных им в Екатеринодаре, который он посетил в 1847 г., Моритц Вагнер писал: «Странно видеть этих людей, которые несколькими днями ранее совершали набеги, возможно, грабили и убивали, ныне мирно бродящими среди групп казаков» . Ставрополь, наиболее быстро развивавшийся в XIX в. город Северного Кавказа, являлся административным центром и был преимущественно населен казаками и государственными крестьянами. В середине XIX века Владикавказ оставался военным городом с осетинскими поселениями по окраинам.
Рядом с городами и казачьими станицами Кавказской военной линии располагались селения так называемых «мирных» горских народностей. Они формально перешли на сторону Российской Империи и прекратили практику набегов на русскую границу. Однако, в зависимости от меняющейся военной ситуации, «мирные» горцы могли быстро переменить ориентацию и присоединиться к нападающим с гор. Между крепостями, казачьими станицами и этими туземными поселениями существовали длительные связи и взаимодействия, однако сохранялось определенное недоверие, подозрительность и осторожность с обеих сторон. Потто называл «мирных чеченцев», живших между реками Сунжа и Терек, «самыми злыми и опасными» из всего окрестного населения: «Мирные аулы служили притонами для разбойников всех кавказских племен; в них укрывались партии перед тем, чтобы сделать набег на линию; здесь находили радушный прием все преступники, и нигде не было так много беглых русских солдат, как именно в этих надтеречных аулах». Вагнер описывает положение черкесских племен на левом берегу Кубани с большей долей симпатии, признавая сложность ситуации, в которой оказались эти люди: «Зажатые между русскими и их противниками, они изо всех сил стараются сохранять нейтралитет, заверяют обе стороны в своем дружественном отношении, сражаются один день на стороне русских, другой – на стороне своих соотечественников и служат в качестве разведчиков и шпионов и тем, и другим» . Этот ненадежный слой населения являлся, возможно, для Российского государства источником основных трудностей на Северном Кавказе. Военачальники пытались упростить ситуацию, предпринимая карательные акции без разбора.
Другой ненадежный слой составляли беглые и дезертиры – как русские, так и представители других национальностей. Возможно, они никогда не были особенно многочисленны, но само то обстоятельство, что этническая граница постоянно была столь текучей, вызывало серьезную озабоченность у местных властей по поводу лояльности тех, кто сражался с горцами. В XVIII в. местные военачальники с подозрением относились к терским казакам по причине их культурной и этнической близости к горским народам. После основания в 1722 г. крепости Святой Крест армейское командование планировало перевод в нее гребенских казаков (первыми заселивших область Терека). Однако из-за опасений по поводу их бегства за Кубань гребенских казаков в конце концов оставили на месте. В 1770-е гг. возникли подозрения, что гребенцы вступили в тайный сговор с казаками-некрасовцами, которые после восстания Булавина стали беженцами, проживали на нижней Кубани, совершали оттуда набеги на русские поселения совместно с кабардинцами и участвовали в русско-турецкой войне 1768-1774 гг. на стороне турок. В 1774 г. генерал Де Медем распорядился принимать гребенских казаков на службу с большой осторожностью . На протяжении всего XVIII в. в неспокойные периоды командование крепости время от времени запрещало общение обитателей крепости с жившими за их пределами местными жителями, опасаясь заговоров.
Дезертирство являлось предметом постоянной тревоги для России в период наиболее интенсивных военных действий на Северном Кавказе после 1817 г. Периодически от различных селений требовали возвращения российских дезертиров, а в 1842 г. Николай I приказал местным командирам предлагать горцам соль в качестве платы за их выдачу. В 1845 г. граф Воронцов выпустил прокламацию, обращенную к русским дезертирам, в которой обещал полное прощение тем, кто добровольно вернется в строй: «Главно-командующий надеется, что беглые солдаты поспешат воспользоваться монаршим прощением и милостью и не захотят оставаться дольше в нищете и среди иноверцев» .
Однако многие предпочли остаться, и, согласно сообщениям очевидцев, их существование было не столь уж плачевным. Захваченный в плен казак свидетельствовал, что в принадлежащем Шамилю селении Ведено находилось около 300 русских дезертиров, которые обслуживали артиллерию, женились на чеченках, одевались по-черкесски и жили достаточно хорошо. Капитан А.И.Руновский сообщал, что многие русские дезертиры приняли ислам, женились на горянках и вели счастливую семейную жизнь. По его словам, многие из местных женщин покидали дома своих родителей, дабы выйти замуж за русских дезертиров, поскольку последние обращались с женщинами значительно лучше, чем горцы; дезертиры были также предметом особой заботы Шамиля, принимавшего строгие меры по защите их от мелких притеснений со стороны новых соседей. По некоторым сообщениям, от 400 до 600 русских солдат проживало с Шамилем в Дарго. Ходили слухи, что он жил в доме, построенном беглецами в европейском стиле, что у него был четырехтысячный корпус гвардии, состоявший из представителей всех национальностей и созданный на основе отряда, в составе которого были польские и русские дезертиры, и что предшественника Шамиля Хамзу Бека постоянно сопровождали русские телохранители. Рассказывали даже, что писатель-декабрист Александр Бестужев-Марлинский, чье тело так и не было обнаружено после гибели в бою в 1837 г., остался жив и сражался на стороне Шамиля . В данном случае важна не столько правдивость подобных слухов, сколько их устойчивая распространенность. Сама возможность их существования свидетельствует о крайней неопределенности данной этнической границы. В результате межнациональных браков, взаимодействия и взаимовлияния, обращения в другую веру, аккультурации и дезертирства на Кавказе подчас трудно было разобраться, кто есть кто. Как заметил Пушкин после встречи на пути из района Казбека в Тифлис с персидским придворным поэтом, оказавшимся в конце концов не напыщенным восточным человеком, а вполне «европейским джентльменом», на Кавказе не стоит «судить о человеке по его бараньей папахе и по крашеным ногтям» .
Россия пыталась преодолеть состояние неопределенности на северокавказской границе различными путями. Чисто военные решения, подобные ермоловской практике тотального уничтожения горских селений после набегов на русскую линию, уже довольно хорошо изучены историками. Специальные летучие дивизии генерала Ермолова, подкрепленные артиллерией, в Кабарде, например, передвигались от селения к селению, требуя от горцев покорности, прекращения набегов и переселения. Произвольно-выборочное уничтожение селений, поджог садов, угон скота, вырубка лесов и насильственное переселение народов представляются отчаянными попытками преодолеть неопределенность, укрепить грань между понятиями «мы» и «они». И в значительной степени это сработало, поскольку можно считать, что именно система Ермолова повинна в нарастании ожесточенности военных действий на Северном Кавказе и в успехе Шамиля при создании альянса различных горских народов для отражения натиска русских. Но существовали и другие способы установления союзнических отношений и прояснения идентичности, как, например, оригинальные этнографические методы, применявшиеся в отношении к калейдоскопическому разнообразию кавказских народов, или использование рассказов о кавказском плене и мифов о героизме. Например, захват пленных и получение за них выкупа были обычной для обеих сторон практикой на протяжении столетий, но в XIX веке такие инциденты стали обретать статус сенсации – о них широко писали, обосновывая необходимость наступления на горские племена; в сознании общества создавались стереотипные образы кавказской жестокости, террора и пыток, а в то же время захват пленных русскими изображался как «цивилизующее» мероприятие.
Героические мифы также существовали в изобилии. Я завершу статью одним из них, показывающим, насколько такие темы важны для укрепления границ. Один из наиболее ранних героических мифов русского «фронтира» на Северном Кавказе касается битвы у казачьей станицы Наурской 11 июня 1774 г. Согласно сообщению генерала Де Медема, около 10 000 кабардинцев атаковали станицу, недавно основанную волжскими казаками-переселенцами. Набег отражали 800 станичников, включая женщин, сражавшихся косами и ливших кипяток на головы нападавших. Важнее всего то обстоятельство, что набег произошел в контексте общей смуты и нарушения союзнических обязательств. Среди мертвых кабардинцев было обнаружено тело Коргока Татарханова, получившего тремя годами ранее в Санкт-Петербурге офицерский патент, чин капитана и годовой оклад в 150 рублей. За несколько дней до набега в округе побывали некрасовцы, призывавшие соседних гребенских казаков нарушить верность России. Пугачев также был в станице Наурской двумя годами ранее и вел среди вновь прибывших агитацию по поводу несправедливости оплаты; он был даже уполномочен от имени населения Наурской и двух других станиц отправиться в Петербург, дабы опротестовать условия казачьей службы .
Героическая оборона станицы со временем, в условиях весьма неустойчивых союзнических отношений, стала историей о глубоко «российской» сущности казачества. Н.Ф.Самарин посетил станицу Наурскую в 1862 г., и к тому времени вышеупомянутое повествование полностью трансформировалось: численность кабардинцев возросла (до 14000 человек), а численность казаков уменьшилась (до 200 человек). Якобы в сражении принимали участие и дети, метавшие камни со стен крепости; женщины орудовали не только косами, но и серпами: одна героиня отсекла головы трем кабардинцам. На врагов лили не только кипяток, но и распространеннейшее русское кушанье – горячие капустные щи. Согласно Самарину, осада происходила 11 июня, в день апостолов Варфоломея и Варнавы, поэтому казаки воздвигли церковь в их честь; возникла легенда, что апостолы, верхом на белых конях и облаченные в белые одежды, внезапно появились посреди неприятельского стана, и враги в ужасе отступили. 11 июня стало праздником в станице Наурской: казаки всего полка собирались для парада, «военных забав» и гулянья. Эта битва также вошла в местную идиоматику. Когда казаки из Наурской встречали кабардинца, они часто спрашивали: «А что, дос (приятель), не щи ли в Науре хлебал?» Этот намек явно имел глубокое значение и для кабардинцев, поскольку из-за подобных насмешек часто возникали кровавые стычки . Таким образом, битва при станице Наурской не только стала казачьей легендой, но и вошла в повседневную жизнь наурских казаков. Хотя и невозможно определить, кто сыграл более важную роль в создании мифа, сами казаки или те, кто о них писал, очевидно, что русификация данного сюжета упростила событие, имевшее неоднозначный характер, и послужила на пользу Российскому государству.