Пути миграций афразийцев в Северной Африке

[Analogopotom]

Именно последний этап «периода полорогих» (III тысячелетие до н. э., время так называемого «второго неолитического климатического оптимума») следует, возможно, считать эпохой, когда афразийские языки, и именно их гуанчская подветвь, достигли Западной Сахары. Процесс проникновения сюда этих языков нужно считать сложным,— вероятно, гораздо более сложным, чем позволяют пока судить как лингвистические, так и археологические источники. Надо полагать, что соприкоснулись тогда не три расы, как думает Лот, а четыре. Дело в том, что у нас нет никаких оснований считать носителей праафразийского языка — если его прародина была в Передней Азии — рослыми блондинами; напротив, в Передней Азии, да и по всему Среднему Востоку вплоть до юга Средней Азии и севера Индии, издревле засвидетельствована только смуглая средиземноморская, или индо-средиземноморская раса; если носители праафразийского языка были рослыми блондинами, то они должны были бы появиться в Африке в верхнем палеолите, в эпоху вюрмского оледенения, когда уровень Средиземного моря стоял низко и от Апеннинского полуострова до Туниса тянулась сплошная цепочка островов, да и Гибралтарский пролив, возможно, было легче пересечь на примитивных лодках, чем в более поздние времена.
Если светлокожие европеоиды атлантического типа, жившие в Западной и Восточной Сахаре наряду с представителями других рас*, и не были изначально носителями праафразийского языка, то во всяком случае ясно, во-первых, что они должны были прийти в Африку чрезвычайно рано, а во-вторых, что к началу II тысячелетия именно они составили значительную часть ливийскоязычного населения (ливийцев-кихну).

---------------------------------------------------------------------------------
* Практически светлокожие европеоиды атлантического типа реально засвидетельствованы: 1) в египетских росписях, изображающих ливийцев-кихну конца II— начала I тысячелетия до н. э., живших у западных границ Египта, т. е. в Восточной Сахаре; 2) на Канарских островах, как потомки гуанчей; 3) сюда же можно отнести и голубоглазых берберов-шатенов Атласских гор (северный Алжир и Марокко). Таким образом, прямых свидетельств об этом расовом типе в Западной Сахаре нет, так как по росписям, изучавшимся Лотом, невозможно определить, являются ли изображенные на них европеоиды светлокожими или смуглокожими или теми и другими (что наиболее вероятно). Однако, поскольку Восточная Сахара подверглась очень ранней аридизации, здесь вряд ли следует искать родину какой бы то ни было значительной популяции; кроме того, имея в виду, вероятно, европейское происхождение светлокожих европеоидов, правильнее предположить, что в Восточную Сахару они попали уже вторично, с гор Атласа или из Западной Сахары.

[Analogopotom]

Собрав все разрозненные фрагменты изложенных выше фактов и рассуждений, попытаемся восстановить некую мозаичную картину, возвращающую нас к вопросу о том, кем могли быть люди, изображенные на росписях и наскальных рисунках Сахары.
С негроидными персонажами дело обстоит сравнительно просто — по крайней мере ясно, что это исконные африканцы, антропологические предки ряда современных народов, населяющих Центральную и Западную Африку. Изображения «периода буйвола» и «круглоголовых» (по классификации Лота) - явно дело рук негроидных племен, древнейших обитателей Сахары.
Что касается эфиопоидов, то здесь Африка не скупится на загадки. Так, трудно не согласиться с Лотом, усматривающим сходство одного из таких типов на наскальных изображениях с упоминавшимися современными пастухами фульбе — народом сложного, неясного происхождения и весьма своеобразного жизненного уклада. Приводимые автором параллели между фактами из быта фульбе и деталями наскальных изображений очень убедительны, особенно когда некоторые сцены непонятного содержания удается объяснить исходя из верований и представлений сегодняшних фульбе. Но не забудем при этом, что между традиционным, лишь в наши дни начинающим понемногу трансформироваться мироощущением современного нам народа и сценами из жизни древних пастухов Сахары — расстояние в 5—7 тысяч лет. При этом современные фульбе говорят на языке, не типичном для эфиопской расы и, вероятно, воспринятом ими вторично. Если тем не менее удастся более полно и подробно, а главное — системно интерпретировать древние изображения через описание культуры современного народа, это будет уникальным этнокультурным экспериментом, открывающим немыслимые по своей хронологической глубине преемственность и сохранность культурной традиции.

[Analogopotom]

На многих росписях и петроглифах Сахары представители всех основных антропологических рас этой части африканского материка и Африки в целом воспроизведены в разных сочетаниях в общих сценах охоты, битв, хозяйственной деятельности. На наш взгляд, эти сцены отражают различные виды и этапы контактов между черными аборигенами и белыми пришельцами - от их враждебного противостояния друг другу до мирного совместного обитания и этнического смешения, возможно приводившего к формированию нового антропологического типа (эфиопоидного, как, в частности, у фульбе) или к антропологической ассимиляции европеоидных групп численно превосходящими их негроидами. Те же тесные контакты приводили в ряде случаев к принятию аборигенами языка и, вероятно, существенных элементов образа жизни и культуры пришельцев (как в ситуации с проточадцами), или наоборот (как, быть может, в случае с фульбе).
Поэтому можно сказать, что в создании великого искусства неолитической Сахары V—III тысячелетий до н. э. фактически участвовали представители всех главнейших популяций, из которых образовались нынешние африканцы. Но при этом весьма вероятно, что создатели рассматриваемой культуры уже говорили на языках афразийской семьи (прачадском, прагуанчском, праливийском, может быть, и праегипетском диалектах) или же, по крайней мере (если иметь в виду негроидов-чадцев), начинали воспринимать эти языки.

[Analogopotom]

С этнической и лингвистической проблематикой тесно связана проблематика культурно-хозяйственная. Среди археологов и историков бытуют две противоположные точки зрения на происхождение земледелия и скотоводства в Африке. Согласно одной из них, по понятным причинам разделяемой многими учеными из молодых африканских государств, эти два важнейших достижения неолитической материальной культуры возникли на местной почве, независимо от внешних влияний. Согласно другой, более традиционной, они были принесены извне, а именно из Передней Азии. В чисто хронологическом плане приоритет переднеазиатского региона над североафриканским не вызывает сомнений (районы южнее Сахары археологически исследованы много хуже, но во всяком случае дают гораздо более поздние датировки): в предгорных областях Малой и Передней Азии радиокарбонный анализ найденных на древних селищах зерен указывает на VIII или даже IX тысячелетие до н. з. как начало культивации злаковых. Относительно африканского материка сегодня мы располагаем более или менее достоверными и датируемыми данными лишь для Египта и некоторых приморских районов Киренаики (современная Ливия), где наиболее древние свидетельства о начатках земледелия как будто указывают на VI—V, возможно VII тыс. до н. э. (Набта Плайа). Примерно так же дело обстоит и с вопросом об одомашнивании скота: в отдельных районах Передней Азии скотоводство хорошо засвидетельствовано археологически с IX—VIII, а в Северной Африке (даже в Египте) лишь с V тысячелетия до н. э. Нам представляется убедительной позиция тех исследователей, которые считают, что на возникновение земледельческо-скотоводческого комплекса в Африке решающим образом повлияли импульсы, исходящие из Азии, однако облик его в целом сформировался как традиционно африканский.

[Analogopotom]

А. Лот убедительно показывает, что еще пастухи «периода полорогих» в V—III тысячелетиях до н. э. жали только дикие злаки. Наличие земледелия в Сахаре надежно установлено лишь со II тысячелетия до н. э., тогда как разведение мелкого и крупного рогатого скота * археологи датируют более ранним временем.
Не совсем ясно, являются ли буйволы ранненеолитических периодов изображениями только диких или же, хотя бы частично, и прирученных особей. Но к V тысячелетию до н. э. одомашнивание скота в Северной Африке совершилось — примерно к этому времени Лот относит начало «периода полорогих», то есть собственно скотоводческой эпохи в искусстве Сахары.
Вопрос состоит в том, удастся ли в ходе дальнейших исследований увязать азиатские импульсы к возникновению скотоводства в Африке с появлением изображений европеоидных пастухов со своими стадами на скалах горных массивов Восточной, Центральной и Западной Сахары (и еще вопрос: какой группы европеоидов — кимху или кихну?

--------------------------------------------------------------------------------
* Бросающееся в глаза преобладание крупного рогатого скота над мелким — козами и овцами — на сахарских росписях объясняется, вероятно, не фактическим положением вещей, а престижными и культовыми соображениями древних пастухов-художников; на самом деле преобладал, скорее всего, как раз мелкий скот.

[Analogopotom]

Крайне любопытные параллели сахарскому искусству можно увидеть в наскальных изображениях Негева в Палестине и особенно центральной Аравии; последние анализированы известным специалистом по первобытному искусству итальянским ученым Э. Анати. Однако сравнительное исследование аравийских и сахарских изображений от которого можно многого ожидать, пока еще никем не предпринималось.
Значение проделанной Лотом и его сотрудниками работы пока даже трудно оценить по достоинству. Тысячи и тысячи открытых, скопированных, а значит сохраненных для истории наскальных изображений еще ждут своего и научного и искусствоведческого анализа. Экспедиции Лота — не единственные и не первые, работавшие над памятниками Сахары. Но они, безусловно, самые методичные, масштабные и удачливые в этой проводимой в Сахаре грандиозной кампании по узнаванию и сбережению такого громадного осязаемого скола нашего прошлого — прошлого рода человеческого, который (сегодня это ясно как никогда) един на Земле и, вероятно, уникален во Вселенной.
И здесь нельзя не упомянуть еще об одном качестве Лота-исследователя, а значит, и еще об одном достоинстве этой книги. Лот не только знаток древностей. Сахара для него не просто объект исследования, но второй дом, а населяющие ее люди — туареги, негры, арабы — соседи, знакомые и друзья, встречаясь с которыми раз в несколько лет автор беседует о жизни и делах племени, делится скудным экспедиционным пайком и драгоценной сывороткой от змеиного яда и знает, что на них можно положиться в трудный час.
На долю Лота выпало редкое для историка культуры счастье — общаться не только с извлеченными из земли костями и черепками, не только с древними рукописями и росписями, но и с живыми людьми — сегодняшними наследниками и носителями этой культуры, вкладывающими бережное, теплое чувство в рациональную, поневоле несколько отвлеченную стихию научного поиска.

[Analogopotom]

А. Лот в полной мере ощущает великую тревогу и ответственность европейского интеллектуала за судьбу этих людей, живущих за окраиной цивилизованного мира, чье существование сегодня висит на волоске из-за катастрофического ухудшения почвенно-климатических условий Великой пустыни.
Дело в том, что Сахара — в некотором смысле одна из величайших неудач человека в сложной драматической истории его взаимоотношений с окружающим миром (конечно, мы исключаем из сравнения нынешнюю экологическую ситуацию, обусловленную новейшим развитием нашей цивилизации). Гигантский цветущий сад за несколько тысячелетий превратился в бесплодную пустыню, неспособную прокормить даже самое малочисленное население, чудом еще не покинувшее эту ныне столь безрадостную землю. По мнению ученых, дело здесь не столько в спонтанной и фатальной деградации природных условий типа ледникового периода, сколько в отрицательных последствиях нерациональной человеческой деятельности за тысячелетия.
Чтобы разобраться в причинах высыхания Сахары, необходимо тщательным образом изучить ее историю, историю ее отношений с человеком; важнейшим историческим источником здесь является наскальное искусство. А разобраться в сахарской ситуации человечеству жизненно важно и для спасения обитателей пустыни (и соседствующей с ней на юге саванны), и для извлечения опыта из уроков прошлого, и для разработки стратегии отношений с Сахарой в будущем — ведь этот крупнейший естественный ландшафт засушливого пояса земли может когда-нибудь стать новым домом для миллионов людей и неисчерпаемой кладовой богатств человечества, а пока является одним из важнейших климатообразующих факторов земли.