Стояние на Оке

[thor]

Для возглавлявшего правительство боярина И.Ф. Бельского стало очевидно, что приближается «момент истины» и большая татарская рать движется к русской «украйне». Какова же была численность орды? Русские летописи единогласно описывают численность татарского войска в превосходных степенях – идет де крымский «царь», «забыв своей правды и дружбы, …и с своим сыном царевичем с Менгиреем, и всю орду с собою поведе, а остави в орде стара да мала; да с царем же князь Семен Белской, и многых орд люди, турского царя люди, и с пушками и с пищалми, да и з Нагай Бакий князь с многими людми, да кафинцы, и азтороканцы, и азовцы и белогородци…», и всей силы татарской с «царем» «тысеч со сто и боле». Несколько меньшую, но тем не менее тоже весьма значительную цифру называет «Русский хронограф» – 70 тыс. человек. Однако и та, и другая цифры представляются завышенными, и довольно существенно. Хан, безусловно, мог посадить в седло «и старого, и малого», т.е. провести тотальную мобилизация всего и вся, но стал ли бы он это делать? Оставлять Крым совершенно беззащитным хан бы не стал – отношения с теми же ногаями и астраханцами у Сахиб-Гирея были достаточно напряженными, и впоследствии, в 1546 и 1548 гг., Сахиб-Гирей ходил походами на Астрахань и ногаев. Следовательно, часть своего войска (племенного ополчения во всяком случае) хан все равно должен был оставить дома – на всякий случай. Не стоит преувеличивать численность не-крымских отрядов, выступивших с ханом в поход – «кафинцев,и азтороханцев,и азовцев и белогородцев». Они не были подданными хана, и потому в набег отправились, скорее всего, «казаки», т.е. добровольцы, вольные люди, и, возможно, отдельные мурзы со своими нокерами. Турки также скорее всего если и принимали участие походе, то как военные специалисты, те же пушкари, и, быть может, в качестве советников и наблюдателей в составе ханской свиты. Янычары если и присутствовали, то их было немного. Во всяком случае, в походе против черкесов в 1545 г. на стороне Сахиб-Гирея приняло участие 300 янычар. Количество ногайских нокеров Бакы-бия В.В. Трепавлов исчисляет в 1 тыс. чел., а Реммаль-Ходжа – в 600 чел. Следовательно, не-крымский компонент татарской рати вряд ли насчитывал больше нескольких тысяч человек и уж во всяком случае не более 5 тыс. чел.
Осталось определиться с численностью собственно татарской рати, что выставил Сахиб-Гирей под своими знаменами. Несколько цифр. Готовясь к походу на черкесов в 1545 г., Сахиб-Гирей приказал карачу-бегам, главам 4-х важнейших крымских родов, взять с собой только отборных воинов. Их набралось в конечном итоге 10 тыс. всадников (5 тыс. привели с собой Ширины, 2 тыс. Мангыты и 3 тыс. – вместе Аргыны и Кыпчаки). Но в этом случае хан не стал брать с собой рядовых татаринов-реайю, поскольку от небольшого и бедного народа черкесов не стоило ожидать большой добычи. В поход на черкесов в 1539 г. хан взял с собой, по сообщению Реммаля-ходжи, 40 тыс. воинов, столько же их участвовало и в кампании 1548 г., закончившейся печально знаменитой «ногайской бойней». Примечательно, что литовский писатель Михалон Литвин писал, что в 1543 г. Сахиб-Гирей отправил по султанскому повелению в Венгрию отборную половину своего войска во главе с сыном, и половина эта составила 15 тыс. всадников. Т.о. можно считать, что нижний предел численности татарского войска в рассматриваемый период составляла при тотальной мобилизации 30 тыс., чел., а верхний – 40 тыс. Следовательно, в походе на Москву могло принять участие до 40 тыс. воинов, в т.ч. до 1 тыс. мушкетеров-тюфенгчи, 60 небольших пушек-зарбузанов (фальконетов) и примерно 200 повозок, снабженных деревянными щитами с бойницами для тюфенгчи (топ арабалары), не считая прочего обоза.

[thor]

Сила, что и говорить, серьезная, и Сахиб-Гирей явно имел людей больше, нежели его отец двадцатью годами ранее и, памятуя о том успехе, которого достиг Мухаммед-Гирей в 1521 г., в Москве более чем ответственно отнеслись к тревожным известиям, поступившим с юга. Оборонительный рубеж по «берегу» должен был стать главным – именно здесь нужно было любой ценой остановить неприятеля. Однако положение осложнялось тем, что, как уже было отмечено выше, значительная часть сил, которыми располагало правительство И.Ф. Бельского, была сосредоточена на казанском направлении (те самые дети боярские 17 «городов», обязательно пищальники, видимо, часть наряда, а также бывший казанский царь» Шах-Али с вассальными городецкими татарами). Тем не менее князь Иван, не теряя ни минуты, развил бурную деятельность по организации обороны «берега». Немедленно после того, как поступили первые известия о приближении орды к русской границе, от имени великого князя И.Ф. Бельский начал «розряжати воевод своих на брег ко Оке реке». Главнокомандующим полками на Оке был назначен старший брат Ивана князь Д.Ф. Бельский – тот самый Дмитрий Бельский, который не смог защитить Русскую землю от Мухаммед-Гирея I в 1521 г. Теперь у него появился шанс взять реванш за унизительное поражение 20-летней давности. Ответственность, тяжким грузом легшая на плечи князя Дмитрия, была тем больше, если вспомнить о том, кто ехал к Москве в обозе крымского «царя»! Родной брат русского большого воеводы и главы правительства Семен Бельский, за которого незадолго до этого они ходатайствовали перед митрополитом о прощении ему всех его вин, вел татар на Русь! Не стоит забывать и о том, что борьба за власть на московском политическом олимпе только приутихла, но отнюдь не завершилась. Как совершенно справедливо отмечал М.М. Кром, история рода Бельских «говорит об определенной общности судьбы рода, о взаимозависимости его членов, когда неудача одного сразу негативно отражалась на карьере остальных…». Поэтому было очевидно, что от исхода битвы на берегах Оки зависела судьба не только самого князя Дмитрия, но и всего его рода. Второго поражения ни ему, ни его младшему брату враги, и прежде всего князья Шуйские, не простили бы ни в коем случае.
Первоначальная диспозиция «береговой» рати определялась повелением великого князя, который, «отпустив от собя с Москвы боярина и воеводу своего князя Дмитрея Федоровича Белского», приказал воеводам «стати с всеми людми у Оки-реки по берегу, по тем местом, где наперед того воеводы стоять против царей на берегу…». Исходя из известий о диспозиции полков на «берегу» в 1540 г., можно попытаться реконструировать примерное расположение полков на левом берегу Оки годом позднее.

[thor]

В 1540 г. русские войска, по «ногайским вестям» вставшие на «берегу», группировались в трех основных местах. 5 полков с 10-ю воеводами развернулись в районе Коломны, 5 полков с 6-ю воеводами на Угре под Калугой и 3 полка с 5-ю воеводами под Рязанью. Исходя из этого, можно предположить, что полки растянулись вдоль всего берега Оки от Калуги до Рязани, перекрыв все возможные места, где татары могли попытаться переправиться через реку. Исходя из сообщений разрядных книг и летописей, складывается следующая картина. В начале кампании местом сбора войска на южной границе была Коломна. Во всяком случае, Никоновская летопись сообщает, что Д.Ф. Бельский, получив приказ развернуть войска для отражения нашествия Сахиб-Гирея, должен был покинуть Коломну и расставить полки по «берегу».
Главная группа, состоявшая из 5-ти полков с 11 воеводами, видимо, развернулась по «берегу» между Серпуховым и Коломной, опираясь флангами на две мощные крепости – серпуховскую и коломенскую (последняя была завершена постройкой в 1531 г., когда «доделан бысть град Коломна камен»). Исходя из последующего хода событий, можно предположить, что передовой полк воевод князей И.И. Пронского и В.Ф. Охлябинина остался под Коломной, сам Д.Ф. Бельский с главными силами выдвинулся в район Каширы, отправив часть сил еще западнее, под Серпухов. В тылу у главной рати, на Пахре, встал «полк», составленный из дворян великого князя и их людей, во главе с боярином князем Ю.М. Булгаковым и шибанским «царевичем» Шах-Али. Еще один «полк» во главе с князем Р.И. Одоевским (всего 4 воеводы) встал под Калугой. 4 воеводы встали «за городом» под Рязанью, не говоря уже о том, что еще 2 воеводы были в Зарайске. Известно также, что 2 воеводы были в Серпухове и 1 – на Сенкином перевозе под Серпуховым.
Т.о., между Калугой и Рязанью по Оке были собраны полки под началом 24 воевод, не считая еще 2-х воевод в тылу у основной группировки, на Пахре, под самой Москвой. Состав этой рати определить довольно сложно, поскольку, как уже было отмечено выше, ожидая переворота в Казани, во Владимир была собрана рать во главе с князем И.В. Шуйским, ядро которой составили дети боярские 17 «городов». Тем не менее, используя отрывочные сведения летописей и разрядных книг, можно попытаться определить и его, и общую численность русской рати на Оке. Как сообщал Хронограф, против Сахиб-Гирея великий князь послал воеводу князя Д.Ф. Бельского и иных многих воевод «со многими людми Московские земли и Новгородские». Можно также с высокой степенью уверенности предположить, что в Москве решили не трогать «рязанскую силу» для организации казанского похода и она в полном составе также была приведена в готовность, как только поступили сведения о приближении крымцев. Т.о., два компонента войска Д.Ф. Бельского определяются достаточно уверенно. Что же до «людей Московской земли», то, скорее всего, с Шуйским под Владимир ушли дети боярские восточных и северо-восточных «городов» (Ярославль, Кострома, Владимир, Галич, Муром и др.), тогда как остальные, соответственно, отправились под знамена Д.Ф. Бельского. Исходя из этого, можно попытаться рассчитать верхний предел численности русской рати, собранной на Оке перед нашествием.

[thor]

Численность «новгородской силы» поддается наиболее точному исчислению, благо сохранились достаточно подробные сведения о мобилизационных возможностях северо-западных земель Русского государства, относящиеся к сер. 30-х – сер. 40-х гг. XVI в. Согласно подсчетам К.В. Базилевича, при Иване III в новгородских землях было испомещено около 1300 московских служилых людей. Подсчеты авторов коллективного труда «Аграрная история северо-запада России XVI века. Вторая половина XV – начало XVI в.» по Деревской, Водской, Шелонской пятинам и Тверской половине Бежецкой пятины (т.е. эти данные неполные) дают немногим больше 1200 помещиков. Известно также, что при Василии III проходило дальнейшее наращивание поместного фонда и происходили новые раздачи (так, в Старорусском уезде Шелонской пятины к 1539 г. поместный фонд удвоился, всего же по 4-м пятинам помещичье землевладение выросло в 1-й пол. XVI в. примерно в 1,5 раза). С.Б. Веселовский полагал, что в Новгородской земле в несколько приемов было испомещено до 2000 служилых людей. Т.о., есть все основания полагать, что общая численность «новгородской силы» на начало 40-х гг. XVI в. равнялась примерно 2 тыс. детей боярских. Другой вопрос – сколько их них были готовы к «дальнему» походу, каковым, без сомнения, являлась «береговая» служба и сколько их выступало в такой поход? Ответ на этот вопрос могут дать показания псковского дьяка Родивона, бежавшего к литовцам в августе 1534 г. Он сообщил, что на «годование» в Псковскую землю было прислано из Новгорода 630 «голов» детей боярских. Напрашивается вывод, что это «половина» «новгородской силы», заступившая на службу, тогда как другая «половина» пока осталась дома (или находилась с весны того же года на «берегу»). Т.о., можно предположить, что под Москвой летом 1541 г. могло оказаться до 600-700 новгородских детей боярских. Исходя же из средних размеров их поместий, составлявших от 20 до 22 или несколько более обеж (1 обжа – примерно 10 четвертей земли), они выступали в поход, имея не менее одного послужильца. К ним стоит добавить 300 «голов» псковских детей боярских (которых вместе с послужильцами, судя по показаниям того же дьяка, было до 800 чел.). Получается, что в сумме «новгородская» и «псковская» сила могли выставить на «береговую» служб до 2,5-3 тыс. детей боярских и их послужильцев. Северо-западные города, «сила тверская», в Полоцкий поход 1563 г. выставили около 1,9 тыс. детей боярских. Для 1541 г. это цифра, конечно, будет существенно меньше, но можно предположить, что и они могли дать на «берег» до 3-3,5 тыс. всадников. Т.о., численность служилых людей северо-западных земель в войске Д.Ф. Бельского могло быть до 5,5-6,5 тыс. чел.
Намного труднее прикинуть примерную численность «людей Московской земли», что приняли участие в «стоянии на Оке». Если исходить из росписи Полоцкого похода (единственный более или менее надежный источник), что служилые люди «городов» Подмосковья, к западу и юго-западу от Москвы выступили в поход общим числом примерно 5 тыс. «голов». Конечно, для 1541 г. эта цифра должна быть уменьшена, но насколько? Анализ материалов писцовой книги 1539/1540 гг. Тверского уезда показывает, что к «дальней» полковой службе годны были примерно 2/3 помещиков (222 из 367), тогда как в том же Полоцком походе участвовало 240 тверских детей боярских. При этом тверские помещики могли выставить в 1540 г. в поход немногим более 240 послужильцев. Приняв во внимание эти данные, можно предположить, что в кампанию 1541 г. общая численность служилых людей и их послужильцев указанных городов могла составить примерно 8-9 тыс. чел.

[thor]

С учетом рязанских детей боярских, большая часть которых, скорее всего, осталась защищать Рязанщину, «полка» под Зарайском и заставы на Сенкином перевозе, двора великого князя и людей шибанского царевича (без учета гарнизона Тулы и «полка» в Белеве), всего Д.Ф. Бельский располагал примерно 19,5- 22,5 тыс. детей боярских и их послужильцев. К этому необходимо добавить также некоторое число пищальников и даточных людей. В любом случае, по нашему мнению, русское войско на Оке имело максимум 25-30 тыс. ратных людей (без учета кошевых), а, скорее всего, меньше. Следовательно, неприятель имел значительное численное превосходство над русской ратью, особенно если учесть, что, как и двадцать лет назад, Сахиб-Гирей держал свои «полки» в кулаке, тогда как русские были «размазаны» вдоль всей Оки от Калуги до Рязани и от Пахры до Зарайска, Белева и Тулы. В этой ситуации фактор времени и внезапности приобретал особое значение – если хан неожиданно и превосходящими силами попытался бы атаковать русские позиции на Оке, вряд ли русские воеводы сумели бы отразить натиск неприятеля, тем более если учесть, что, в отличие от 1521 г., в татарском войске была и артиллерия (пусть и немногочисленная), и пехота, вооруженная огнестрельным оружием.
Понимая это, И.Ф. Бельский решил отложить экспедицию на Казань. Именем великого князя он приказал И.В. Шуйскому во Владимире изготовиться к выступлению на помощь «береговой» рати, а бывшему казанскому «царю» Шах-Али, что находился на Мещере, и воеводе Ф.И. Шуйскому в Костроме было приказано идти спешно во Владимир. Как писал летописец, «…в Мещеру послал к царю к Шигалею, чтобы с князми и с мурзами и с всеми людми пошол в Володимер же; а с Костромы въеводе своему князю Феодору Ивановичю Шуйскому с товарыщи велел идти к Володимерю со всеми людми с царем сниматися…».
Тем временем, пока в Москве шли приготовления к битве, хан в середине июля переправился через Северский Донец, устремился к северу, стремясь оставить мощную Тульскую крепость слева от себя. Это его намерение не осталось незамеченным русскими. Вслед за Гаврилов Толмачом в столицу «пригнал» другой станичник, Алексей Кутуков, сообщивший, что он «видел на сей стороне Дону на Сновах многих людей, шли черезо весь день полки, а конца им не дождался…». Из сообщений станичников следовало, что хан идет на Москву кружным путем, не на Серпухов, а на Коломну. Замысел хана тал окончательно ясен 28 июля, когда Сахиб-Гирей с ратью подступил к стенам Зарайска.

[thor]

Крепость в Зарайске, отсутствовавшая в 1521 г., была начата постройкой по приказу Василия III в 1528 г. и завершена тремя годами позднее. Эта геометрически правильная крепость для своего времени, несмотря на свои относительно небольшие размеры, представляла внушительное сооружение, защищенное не только мощными каменно-кирпичными стенами и башнями с многочисленными бойницами для артиллерии и пищалей, но и практически со всех сторон балками и оврагами. Возведенный в короткий срок, зарайский кремль надежно перекрыл путь, по которому татары могли выйти к Оке. И складывается впечатление, что для хана и его мурз Зарайск оказался неприятным сюрпризом. Летопись сообщала, что «июля же 28, в четверток, пришел царь Крымскои со многими людьми Крымскыми и с Нагаискими и с Турки, со многим с великим нарядом с пушечным и с пищалным на Осетр к городу к Николе Заразскому, и начаша Татарове приступати к городу». Однако зарайский воевода Н. Глебов, несмотря на то, что «полк» воевод князей С.И. Микулинского и В.С. Серебряного был оттянут по приказу из Москвы к Оке, не утратил расположения духа и вместе с севшими в осаду немногочисленными детьми боярскими и горожанами отбил все попытки татар взять город. Более того, в плен было взято 9 татарских воинов, отправленных в Москву. Не позднее утра следующего дня они оказались в Москве.
Допрошенные с пристрастием, пленники показали, что «царь пришел с сыном, и со многими людьми Крымскыми и с Турскими и с Нагаискими, и князь Семен Бельскои, и многие люди прибыльные, и с велим нарядом пушечным и пищалным, а хочет реку прелести с великою похвалою и со многою гордостию Московские места повоевати». На спешно собравшемся заседании Боярской думы, на котором присутствовал и митрополит Иоасаф, после долгих споров было принято решение малолетнему великому князю (Ивану в ту пору шел 8-й год) и его брату остаться в Москве. Город же переводился на осадное положение: «Князь велики выслушав речи у отца своего Иасафа митрополита и у бояр, и призва к собе приказщикы городцкие и веле запасы градские запасати, пушки и пищали по местом ставити, и по воротам и по стрелницам и по стенам люди росписати, и у посада по улицам надолобы делати». Львовская летопись к этому добавляла: «Которым воеводам и детем боярским велел быти во граде Москве, и тем велел животы возити во град, такожде же и всем градскым людем всякой запас готовити во граде, а отцу своему Иосафу митрополиту со всем освященным собором Бога молити о милости Божии и о избавлении от нахождениа иноплеменных». Опыт «крымского смерча», когда столица была застигнута врасплох и не была готова к обороне от внезапно появившихся под ее стенами татар, был усвоен, и правительство И.Ф. Бельского было не намерено повторять ошибок прошлого.

[thor]

Однако бояре, оставившие на время нашествия свои разногласия, прекрасно понимали, что «осадным сидением» войны против татар не выиграть, и врага необходимо отражать на дальних подступах к столице, не пуская его за Оку. И.Ф. Бельский прекрасно понимал, что у его старшего брата на Оке не хватает людей, чтобы быть абсолютно уверенным в успехе. Поэтому он не только поспешно оповестил Дмитрия о появлении хана под Осетром (надо полагать, что князь к этому времени уже знал об этом от своих разведчиков), но и послал на соединение с ним «полк» «царевича» Шах-Али и князя Ю.М. Булгакова. Приказ выступать на Оку был отправлен во Владимир и князю И.В. Шуйскому (этот приказ мог попасть в руки Шуйского не раньше 31 июля). Оголившаяся было после ухода Булгакова и Шах-Али тыловая позиция на Пахре была занята срочно отправленным из Москвы двором великого князя под началом сразу трех воевод – князя В.М. Щенятева, боярина И.И. Челяднина и князя И.Т. Тростенского.
При подготовке к решающему сражению не была забыта ни одна мелочь – вплоть до того, что на «берег» был послан великокняжеский дьяк И.Ф. Курицын с посланием к воеводам и детям боярским. В грамоте от имени великого князя говорилось, «чтобы за православное христианьство крепко пострадали, а розни межь ими не было, послужили бы великому князю все заодин, поберегли бы того накрепко, чтобы царю берега не дати, чтобы, дал Бог, царь за реку не перелез: «а перелезем царь за реку, и вы бы за святые церкви и за крестианьство крепко пострадали, с царем дело делали, сколко вам Бог поможет, а яз не токмо вас рад жаловати, но и детей ваших; а которого вас Бог возмет, и аз того велю в книги животныя написати, а жены и дети жаловати…». И далее летописец продолжал, что, выслушав воззвание юного великого князя, «которым воеводам меж собя и роскол был, и начаша со смирением и с слезами прощатися и о Христе целование подавати и совокупишася любовию вси единомыслено страдати за государя и за крестианьство…». И действительно, в источниках нет записей о местнических спорах между воеводами «береговой» рати летом 1541 г., хотя они отнюдь не были редкостью в то время. Наконец, если верить летописцу, «большой» воевода и его «товарищи» обратились с государевым словом к «князем и детем боярским, двору великого князя, и всему войску». Последние же, выслушав «приказ» великого князя, «аки единеми усты глаголааху: «Слышали есмя, господине, ваш благ съвет, что есте съвещали государю заодин служити и за крестианство страдати; и вы, господине, и в нас положили велико хотение своим совокуплением: ради есмя государю служити и за крестианьство головы свои класти, и готовы смя, въоружены, хотим с Татары смертную чашу пити».

[thor]

Ободренный таким единомыслием, Д.Ф. Бельский начал «разряжати полки» – воеводам были разосланы приказы срочно сниматься с мест и идти под Коломну, в район заброшенного старинного города Ростиславля. Здесь ожидалась попытка противника форсировать Оку. 30 верст, что отделяли Зарайск от Ростиславля, татары без особого труда могли преодолеть менее чем за день, и неудивительно, что ранним утром (в «третьем часу дни», т.е. в 9-м часу утра) в субботу 30 июля передовые части татарского войска вышли на берег Оки. Здесь их уже ожидали сотни передового полка под началом воевод князей И.И. Турунтая Пронского и В.Ф. Охлябинина, успевшие опередить неприятеля.
Теперь, пожалуй, самое время, прежде чем началось сражение, остановиться поподробнее на личностях двух главных действующих лиц нашей драмы – крымского «царя» и русского «большого» воеводы. Сахиб-Гирей I был одним из младших сыновей Менгли-Гирея I, что во многом обусловило его судьбу, изобиловавшую неожиданными поворотами. Сахиб-Гирей в силу своего рождения не мог рассчитывать, что власть сама упадет ему в руки. Энергичный и властолюбивый, отнюдь не обделенный талантами, Сахиб-Гирей не желал мириться со своим второстепенным положением улусника. Его старший брат, Мухаммед-Гирей, унаследовавший после смерти Менгли-Гирея власть в Крыму, опасался Сахиб-Гирея (есть сведения, что вскоре после прихода к власти Мухаммед-Гирей приказал арестовать Сахиб-Гирея) и при первой же возможности постарался «пристроить» его подальше от Крыма, благо такая возможность очень скоро представилась. Казанский хан Мухаммед-Эмин был серьезно болен, и крымский хан попытался сделать Сахиб-Гирея ханом Казани. В письме Василию III летом 1518 г. хан писал, что «…яз брата своего Сагип-Гирея на тот юрт нарядить изготовил; и нечто теперво над Магмед-Аминем царем станется и мы Сагип-Кирея на тот юрт царем учиним, так молвя сдумали».
Вынашивая эту идею, хан надеялся одним выстрелом убить даже не двух, а трех зайцев – с одной стороны, удалить источник потенциального беспокойства подальше от своей ставки, с другой, подчинить своему влиянию казанский «юрт». Наконец, Мухаммед-Гирей не без оснований рассчитывал поставить Сахиб-Гирея в зависимость от себя, поскольку было очевидно, что Москва будет несогласна с таким предложением и новый казанский хан будет вынужден постоянно оглядываться на Крым, ища там поддержки против происков Москвы и ее доброхотов. В 1521 г. желание Мухаммед-Гирея исполнилось – в результате дворцового переворота казанский стол освободился, московский ставленник Шах-Али был вынужден бежать, спасая свою жизнь. Сахиб-Гирей с 300 своими нокерами сел в Казани и ознаменовал начало своего правления казанским юртом с совместного со своим старшим братом нападения на Русскую землю летом того же года.

[thor]

Правление Сахиб-Гирея в Казани оказалось недолгим – в Москве отказались признать его законным правителем казанского юрта и не оставляли попыток восстановить status quo. Сам Сахиб-Гирей прекрасно понимал это, и в то же время он отчетливо осознавал, что один на один он бороться с Москвой не способен. И поскольку в 1523 г. Мухаммед-Гирей во время астраханского похода был убит ногаями, а Крым подвергнут ими тотальному опустошению, то в поисках нового союзника он обратил свои взоры на Стамбул. Еще в 1523 году он отправил султану Сулейману I грамоту, в которой объявил себя турецким вассалом, а годом позже попытался заключить соглашение с Портой, превращавшей Казань в османский юрт. К тому же сам Сахиб-Гирей, судя по всему, был не в особом восторге от пребывания в Казани и воспринимал свое правление как некую тяжкую обязанность, своего рода ссылку. Как писал М.Г. Худяков, «…воспитанный в Крыму, он был равнодушен к Казани. Это был очень образованный государь, побывавший и в Константинополе, и в Москве, и в Казани, но его симпатии явно склонялись не к суровому северу, а в сторону теплого юга… Сагиб-Гирей предпочитал царствовать не на угрюмых берегах Волги, а на лазурном побережье Черного моря». Поэтому, когда расчеты Сахиб-Гирея на помощь султана не оправдались, он, воспользовавшись известиями о приготовлениях русских к новому походу на Казань, счел за благо покинуть Казань и бежал летом 1524 г. в Крым.
Занимавший в то время ханский престол старший брат Сахиб-Гирея Саадет-Гирей I, получив известие о возвращении бывшего казанского хана в Крым, приказал арестовать Сахиб-Гирея и посадить его в крепость. Можно предположить, что это решение хана было вызвано, с одной стороны, его недовольством малодушным поведением Сахиб-Гирея, а с другой – у Саадет-Гирея и так хватало врагов в Крыму, и он мог всерьез опасаться, что, примкнув к его противникам, Сахиб-Гирей будет представлять для хана серьезную угрозу.
Так или иначе, Сахиб-Гирей вторично оказался в заключении, но, как и в первый раз, ненадолго. Саадет-Гирей вскоре счел, что, заполучив брата в союзники, можно использовать в качестве противовеса племяннику Ислам-Гирею, претендовавшему на власть. Последующие несколько лет Сахиб-Гирей активно участвует во внутриполитической борьбе в Крыму, дважды, в 1525 и 1528 гг., назначался Саадет-Гиреем своим наследником-калгой. Однако в конце 1528 г. Саадет-Гирей, убедившись, что Сахиб-Гирей так и не смог стать его надежной опорой и завоевать авторитет среди татарской знати, был вынужден передать титул калги своему племяннику Девлет-Гирею, а Сахиб-Гирея отправить в Стамбул.
В Османской империи татарский принц-эмигрант пробыл почти 4 года и сумел завоевать доверие султана Сулеймана I. В мае 1532 г. Саадет-Гирей, по словам турецкого хрониста, устав от борьбы с Ислам-Гиреем, «добровольно покинул ханский трон и воротился к Двери Счастья: он предпочитал лучше быть слугою Высокого Порога дома Османского, нежели быть ханом Крымским». Ислам-Гирей же, продержавшись у власти всего пять месяцев, в сентябре того же года, был вынужден уступить требованиям Стамбула и передал власть Сахиб-Гирею.

[thor]

Новый хан прибыл в Крым в сопровождении большой свиты и многочисленного отряда воинов, приданных ему султаном – одних только янычар, согласно Реммалю-ходже, было 600 человек. Османская помощь помогла Сахиб-Гирею утвердиться на крымском троне и в конце концов одолеть Ислам-Гирея, попытавшегося снова сеять смуту и бороться за власть с новым ханом (как уже было отмечено выше, Ислам-Гирей был убит в 1537 г. ногайским Бакы-бием, который после этого был приближен Сахиб-Гирем). Правда, за эту помощь хану пришлось расплачиваться усилением зависимости ханства от Турции. Уже в том же 1532 г. султан потребовал от Сахиб-Гирея участия в походе на мятежного молдавского воеводу Петра, в 1538 г. хан снова ходил в Молдавию, затем – на черкесов (о чем мы уже писали выше), снова на черкесов в 1545 г., его сын и калга Эмин-Гирей участвовал в венгерском походе Cулеймана I в 1543 г. Это, конечно, отвлекало хана от его планов по расширению сферы влияния Крыма в Восточной Европе и реализации великодержавных замыслов крымских Гиреев. Поход на Москву, о котором идет речь, был лишь одним из этапов их воплощения в жизнь. Естественно, что рано или поздно должно было наступить охлаждение отношений между Крымом и Стамбулом, и попытки Сахиб-Гирея I вести более самостоятельную и независимую политику от Османской империи вызвали недовольство турецкого падишаха, которое было усугублено интригами османских вельмож против крымского «царя». Конец Сахиб-Гирея был печальным. Отправив осенью 1550 г. хана в поход против адыгов, султан отослал в Крым калгу Саадет-Гирея Девлет-Гирея, который 18 лет назад уехал в Стамбул. Высадившись на полуострове в сопровождении большого отряда султанских войск (300 янычар, 300 кул-кариндаши – молодых рекрутов, еще не зачисленных в состав корпуса янычар, 400 атлу-улюфелю кул – конных воинов из состава корпуса капыкулу, 60 небольших пушек-зарбузанов с прислугой), Девлет-Гирей при поддержке части крымской знати объявил себя новым ханом «Великого улуса». Сахиб-Гирей поспешил вернуться в Крым, но было уже поздно – его собственное войско отвернулось от него, бывший хан был схвачен и задушен своим внучатым племянником Булюк-Гиреем, незадолго до этого посаженного по приказу Сахиб-Гирея в инкерманскую тюрьму. Вместе с ним был убит и его сын и наследник, калга Эмин-Гирей.
Непростой оказалась и судьба Дмитрия Федоровича Бельского. Как уже отмечалось ранее, его первый опыт в качестве главнокомандующего «береговой» ратью оказался провальным – князь-Гедиминович не только не сумел остановить татар, воспрепятствовать их переправе через Оку, но и допустил разгром вверенных ему полков по частям, после чего татары беспрепятственно в течение нескольких дней грабили и разоряли окрестности Москвы. Однако знатность и связи при дворе (Дмитрий Бельский был женат на дочери доверенного лица Василия III конюшего И.А. Челяднина) спасли его от опалы, постигшей других военачальников, вместе с ним командовавших войсками в ту злополучную кампанию. Уже в следующем году он снова назван первым среди воевод, «отпущенных» государем вперед себя на Коломну и снова возглавил большой полк по «уряжению» полков. Однако затем в отношениях между великим князем и Дмитрием, как говорится, пробежала черная кошка. 20 сентября 1524 г. он вместе со своим младшим братом Иваном был вынужден принести Василию III присягу на верность. Эта опала длилась недолго – уже в январе 1526 г. во время свадьбы великого князя в Еленой Глинской мы видим Д.Ф. Бельского в «дружках» молодожена. И в последующие годы придворная карьера князя складывается вполне благополучно и гладко и в декабре 1528 г. он уже боярин. Однако к воеводским обязанностям все эти годы князь Дмитрий Василием не допускался – очевидно, государь все никак не мог забыть фиаско, которое потерпел молодой Гедиминович в 1521 г. Лишь в 1530 г. Василий III отправляет его на «берег» 1-м воеводой полка, вставшего на охрану брода у места впадения в Оку реки Осетра. В 1531 г. князь снова находился в опале, однако быстро был прощен и в 1532 г. он снова на «берегу» командует вместе с князем М.В. Горбатым полком у «Колычевского острова». Ничто не отравляет больше отношений князя с Василием III, и перед смертью великий князь называет Д.Ф. Бельского среди прочих опекунов своего малолетнего сына, завещая ему и прочим опекунам «постоять крепко, чтоб мои сын учинился на государьстве государь и чтоб была в земле правда».

[thor]

Включив князя Дмитрия в составе регентского совета, Василий III тем самым подчеркнул его особенное положение в правящей элите Русского государства. В годы «боярского правления» Д.Ф. Бельский являлся одним из главных действующих лиц на русском политическом Олимпе. Уже в декабре того же 1533 г. князь Дмитрий принимает на своем дворе литовского посланника – привилегия, которой обладали немногие бояре. В феврале 1534 г. именно к нему обращается литовская паны-рада как к фактическому главе русского правительства. Добавим к этому, что в дипломатической переписке Д.Ф. Бельский именуется «воеводой володимерским» – титул почетный, подчеркивающий высокий статус его владельца.
Однако уже весной следующего года положение Бельских при дворе пошатнулось. Как показывал на допросе в конце июля 1534 г. бежавший из русского плена польский жолнер Войцех, хотя князь Дмитрий вместе с Иваном Овчиной и Федором Мстиславским и были «старшими» боярами», однако они «ничого не справуют, толко мают их к берегу тых часов послати», а всеми делами в Боярской думе заправлял князь Василий Шуйский. Действительно, в разрядных книгах отмечено, что летом 1534 г. Д.Ф. Бельский вместе со своим младшим братом Иваном командует большим полком на Коломне. И в это сложное время для семейства Бельских младший брат Дмитрия и Ивана Семен нанес им удар в спину. Как уже отмечалось выше, в начале августа 1534 г. Семен Бельский бежал в Литву.
Этот побег младшего Бельского едва не поставил крест на дальнейшей карьере старших братьев. Их положение при дворе, и без того пошатнувшееся, стало еще хуже. Князья Шуйские не упустили представившийся им шанс расправиться со своими противниками. Князь Иван, как уже было отмечено ранее, оказался в заключении, а Дмитрий был отдан на поруки, «кони у него отняты и статок переписан». Однако Шуйские не были еще всесильны, и не прошло и года, как Дмитрий и Иван Бельские вернулись к активной политической жизни. Летом 1535 г. мы снова можем видеть князя Дмитрия во главе большого полка на «берегу» в Коломне, т.е. он опять оказался в роли главнокомандующего русским войском. В конце сентября воевода вернулся домой, но долго ему отдыхать не пришлось – уже в феврале 1536 г. он воеводствует в Муроме, и в июле снова на «берегу» 1-м воеводой большого полка в Коломне. В июле следующего года князь Дмитрий наместничает во Владимире. Когда же в сентябре 1537 года «князь великий Иван Васильевич всея Руссии и мти его, великая княгиня Елена, приговорили: воевод на весну в судех послат х Казани, да и конной рати воевод», 1-м воеводой большого полка судовой рати был назначен именно Д.Ф. Бельский. На «казанской украйне» воевода задержался, судя по всему, надолго. Так, в декабре 1539 г., когда казанский хан Сафа-Гирей приходил под Муром, Д.Ф. Бельский был 1-м воеводой большого полка во Владимире.

[thor]

Надо полагать, затянувшееся пребывание боярина на восточной границе было своеобразной ссылкой, связанной с победой клана Шуйских в очередном раунде придворных интриг и лишь после того, как летом 1540 г. Шуйские были вынуждены «потесниться», князь Дмитрий вернулся в столицу. Уже в марте 1541 г. в Москву прибыл литовский гонец «к князю Димитрию Феодоровичю Бельскому и к всем бояром» с грамотой, «а писали в грамоте бискуп и все паны: уже лета перемирные съкращаются, и бояре бы великого государя на то молили, чтоб государь с королем их впредь похотел миру…». Летом же 1541 г. наступил звездный час в судьбе боярина – он сумел отразить нашествие Сахиб-Гирея и взять реванш над татарами за унизительное поражение 20-летней давности.
Эта победа, надо полагать, спасла князя Дмитрия зимой 1542 г., когда князья Шуйские устроили дворцовый переворот, арестовали младшего брата Дмитрия Ивана, и сослали его в Белоозеро, где он и был убит в мае того же года. Однако Д.Ф. Бельского заговорщики тронуть не решились. В последующие годы боярин по прежнему продолжал командовать войсками на «берегу» (1542-1544, 1547, 1549, 1550), на «казанской украйне» (зима 1542/1543 гг. Дважды, в конце 1547 и конце 1549 гг., Д.Ф. Бельский был 1-м воеводой большого полка в казанских походах Ивана IV. Выступает боярин и в качестве дипломата – так, в марте 1542 г. ему и «всем бояром» адресует грамоту казанский «князь» Булат с просьбой возобновить мирные переговоры с Казанью. Тогда же он участвует в переговорах с литовскими послами о мире, причем в посольской книге отмечено, что на приеме послов 6 марта князь сидел по правую руку от великого князя. В 1546 г. князь Дмитрий ездил в Казань сажать на царство «царевича» Шах-Али. При дворе Д.Ф. Бельский также продолжает играть важную роль – его имя названо первым в списках приглашенных бояр в свадебных разрядах Ивана IV и князя Владимира Андреевича 1547 и 1549 гг. Умер князь Д.Ф. Бельский в январе 1551 г., пережив и Сахиб-Гирея, и обоих своих братьев.
При изучении биографии князя Дмитрия невольно возникает вопрос – а какова была его реальная роль в отражении нашествия Сахиб-Гирея в 1541 г.? Ведь не секрет, что хотя к тому времени Д.Ф. Бельский уже неоднократно руководил русскими войсками, непосредственный боевой его опыт ограничивался неудачной кампанией 1541 г. Мотивы, которыми руководствовался И.Ф. Бельский и Боярская дума, назначая своего старшего брата «большим» воеводой в 1541 г., понятны – их кратко и вместе с тем емко охарактеризовал английский дипломат Дж. Флетчер. Но ведь и И.М. Шуйский, 2-й воевода большого полка, теоретически тот самый «генерал-лейтенант» старшего воеводы, о котором писал Флетчер, явно не относился к числу опытных военачальников, способных помочь советом и делом своему более родовитому, но менее подготовленному старшему товарищу. И.М. Плетень Шуйский впервые появляется на страницах разрядных книг в качестве воеводы в 1531 г., когда он был 1-м воеводой полка, стоявшего на Сенкином перевозе. В следующем году он назван первым среди воевод рати, выставленной на Угре, а в 1538 г. возглавил 5-полковую рать опять же на Угре. Т.о., хотя знатности у него и было предостаточно, реального боевого опыта наличествовало даже меньше, чем у князя Дмитрия, и больше князь прославился не ратном поприще, а участием в придворных интригах. Надо полагать, что назначение этой кандидатуры на место помощника 1-го воеводы большого полка было продиктовано не столько военными, сколько политическими соображениями.

[thor]

Быть может, настоящим «генерал-лейтенантом» «большого» воеводы был князь М.И. Кубенский? Проверим эту гипотезу, проанализировав его карьеру. Князь Михаил происходил из рода ярославских князей (князь А.М. Курбский был его родственником) и начал свою карьеру в 1517 г., когда он участвовал во встрече имперского посланника С. Герберштейна. Но уже в следующем году мы видим его 1-м воеводой полка правой руки в рати князя М.В. Горбатого, что ходила «из Дорогобужа в Литовскую землю ваевать». В 1522 г. М.И. Кубенский сопровождал Василия III в его походе на Оку, на «берег», где великий князь ожидал Мухаммед-Гирея. В 1524 г. князь был 1-м воеводой сторожевого полка судовой рати, посланной на Казань, в 1528 г. наместничал в Торопце, а в следующем году мы видим его уже 1-м воеводой полка, что встал на броде через Оку у Ростиславля. В незадавшемся для русских походе на Казань в 1530 г. М.И. Кубенский отвечал за наряд в судовой рати и, надо полагать, он, в отличие от прочих воевод, сумел оправдаться за неудачные действия своих подчиненных и потерю наряда. Уже зимой 1531 г. князь Михаил назван среди воевод, пребывавших в Кашире. С началом новой русско-литовской, Стародубской, войны М.И. Кубенский отправляется на литовский «фронт». Зимой 1534/1535 гг. он 1-й воевода в полку правой руки северо-западной рати, подвергшей опустошению владения Сигизмунда I. В 1537 г. он воевода в Муроме, а затем на Мещере. В рати, что было намечено послать на Казань весной 1538 г., князь Михаил должен был снова, как и 8 лет назад, руководить нарядом. Летом 1538 г. он уже 2-й воевода большого полка в Коломне, а в следующем году – 1-й воевода передового полк там же, в Коломне, на «берегу». Т.о., выходит, что уступая и Д.Ф. Бельскому, и И.М. Шуйскому в знатности, князь Михаил обладал не в пример им бóльшим практическим военным опытом и, что самое важное, в каком-то смысле мог считаться экспертом по вопросам применения полевой артиллерии и фортификации. И если наше предположение верно, то именно князю М.И. Кубенскому, настоящему «генерал-лейтенанту» «большого» воеводы принадлежит значительная часть славы победителя Сахиб-Гирея и спасителя Русской земли.

[thor]

Охарактеризовав коротко вождей двух ратей, встретившихся на берегах Оки, вернемся обратно к сражению. Итак, как уже было отмечено выше, в 9-м часу утра 30 июля 1541 г. передовые отряды татар вышли к броду через реку под давно заброшенным городом Ростиславлем. Здесь их уже ожидали дети боярские передового полка воевод князей И.И. Турунтая Пронского и В.Ф. Охлябинина.
Оба воеводы были опытными воинами, в особенности князь Василий. И.И. Турунтай Пронский, происходивший из рода рязанских князей, был достаточно молод (его отец, князь И.Д. Пронский, попал в плен в неудачном для русских сражении под Оршей в 1514 г. и умер в заключении в Литве) и впервые появляется на страницах разрядов в 1531 г. В том году он был назначен 1-м воеводой сторожевого полка в Нижнем Новгороде. В дальнейшем практически вся его служба была связана с «казанской украйной». В 1533 г. он воеводствует в Муроме, осенью оказался на Мещере, где провел весь следующий год, в 1537 г. он уже воевода «за городом» в Муроме, а осенью остался на «годование» в этом городе. Только в 1540 г. князь Иван попал на «берег» 1-м воеводой полка правой руки. Князь Василий Охлябинин из ярославских князей был старым испытанным воином – на службе удельному князю Юрию Иванович, брату Василия III, он впервые отметился на страницах разрядных книг в летнем 1508 г. походе русского войска на Литву. Вероятно, он вместе с прочими воеводами Юрия Ивановича принимал участие в кампаниях против татар в 1512, 1521 и 1522 годах, в смоленском походе 1512/1513 г. Затем на 10 лет он исчезает со страниц разрядов и снова появляется там июне 1535 г., когда ходил 3-м воеводой передового полка на Литву. В 1537 г. он уже на «казанской украйне», 2-м воеводой полка левой руки во Владимире, откуда и был отправлен в Муром, а в декабре 1540 г. князь Василий 2-й воевода передового полка все там же, во Владимире. Своим опытом и возрастом он как бы подстраховывал своего более молодого и не имевшего опыта больших сражений коллегу.

[thor]

Обозрев с высокого холма, на котором Сахиб-Гирей приказал разбить свою ставку, расположение неприятельских сил, хан поначалу остался доволен – казалось, его план застать русских врасплох и разбить их по частям сбывался. Противостоявшая ему утром 30 июля русская рать отнюдь не выглядела многочисленной. Не было видно и русской артиллерии. Все складывалось, как могло показаться на первый взгляд, как нельзя лучше, и Сахиб-Гирей приказал своим воинам начинать форсирование Оки. «Татарове же видевшее передовой полк и чаали что все люди пришли, напрасно на берег многими людми и в реку побрели, и на тары почали садитися», – писал русский летописец. Однако служилые люди передового полка засыпали неприятеля ливнем стрел, отбив первую его попытку переправиться на левый берег Оки. Сахиб-Гирей понял, что с ходу преодолеть реку не получится, и приказал пустить в ход свою артиллерию и послал вперед своих тюфенгчи – «царь же повеле ис пушек бити и ис пищалей стреляти, а велел отбивати людей от берега, а захотеша за реку лезти».
Дальше русские источники описывают ход сражения несколько невнятно. Ясно, что малочисленный передовой полк не мог долго сдерживать попытки неприятеля под прикрытием огня артиллерии и стрелков переправиться через реку, тем более, если татары знали брод. Изнемогая под давлением превосходящих сил неприятеля, осыпаемый градом стрел, пуль и ядер, он начал подаваться назад, давая «берег» татарам. Еще немного, и, казалось, повторения событий 1521 г. не избежать. Однако в этот критический момент на подмогу ратникам воевод И.И. Турунтая Пронского и В.Ф. Охлябинина «…приидоша на берег изо всех полков немногие люди на пособь х передовому плъку, и отбиша татар от берега, и начаша поносити татаром и берега просити». Видимо, не дожидаясь, пока основные силы выйдут к месту битвы, Д.Ф. Бельский «со товарищи» выслал вперед служилых людей на самых «резвых» конях и они подошли вовремя. Контратаковав врага, свежие русские силы опрокинули его в реку. Первая атака татарского войска была отражена, и Д.Ф. Бельский получил время для того, чтобы подтянуть к месту сражения свои главные силы. Исход сражения решали буквально минуты, однако именно в этот критический момент, когда промедление действительно было смерти подобно, Сахиб-Гирей проявил столь непохожую на него осторожность и нерешительность. Эта задержка, причиной которой, согласно русским летописям, стал страх, внезапно напавший на хана при виде готовых к бою русских ратников, в конечном итоге дорого стоила крымскому «царю». Не прошло и нескольких часов, как со своего наблюдательного пункта хан и его окружение «узре», что «идут болшие полки да и правая рука и левая; и начат царь зрети и дивитися, что идут люди многие, учредив полки красно: видят, а люди цветны и доспешны…».