Об османской армии XV - XVII веков

[thor]

А теперь для сравнения об османской военной машине XV - XVII веков.

Вопреки общепринятому мнению об отсталости военной техники, тактики и стратегии Турции от Западной Европы необходимо отметить, что османы в первые два с половиной века своего существования как государства очень активно взаимодействовали с соседями в военной сфере. Они стремительно перенимали последние новинки военной техники, технологии и тактические приемы, адаптируя их к своим условиям, сочетая новшества с тюркской и исламской военными традициями. Это позволило им достаточно быстро создать военную машину, превосходившую по своим качествам то, что могли противопоставить ей соседи как в Европе, так и в Азии и Северной Африке. Это в полной мере касалось как организационной структуры османского войска, способов его комплектования, подготовки личного состава, так и вооружения, тактики, стратегии и пр. В конечном итоге именно военное превосходство над соседями обеспечило османам стремительное расширение их державы в XIV – 1-й пол. XVI вв., а впоследствии вплоть до самого конца XVII в. отработанная в совершенстве военная машина и принципы ее применения обеспечили османам сохранение динамического равновесия в противоборстве с европейскими державами. Лишь неудачи Чигиринских походов 1677-1678 гг., поражение под стенами Вены в 1683 г. и неудачная война со Священной лигой в 1682-1699 гг. обозначила перелом в длительной борьбе европейских христианских держав с Оттоманской Портой. Но и тогда она еще оставалась опасным противником, пока, наконец, во 2-й половине XVIII в. после серии русско-турецких войн ее могущество окончательно склонилось к упадку.

Османская модель военного строительства впитала в себя многие элементы военных традиций как Востоке, так и Запада, и ее в известной степени универсализм способствовал тому, что Османская империя шла от победы к победе на протяжении более чем полутора сотен лет.

В чем заключались ее наиболее характерные черты? На первых порах, судя по всему, в основу османской военной машины была положена традиционная, отработанная веками кочевниками Азии система, основанная на взаимодействии многочисленной легкой и относительно незначительной по числу, но хорошо подготовленной и снаряженной тяжелой иррегулярной конницы. Характер вооружения и высокая подвижность османских ратей обусловила и присущую им ориентацию на ведение «малой» войны, на истощение неприятеля посредством стремительных набегов с целью опустошить территорию противника, захватить пленных, имущество и скот. Упор делался на скорость, маневренность, неожиданность, уклонение от генерального сражения с неприятелем. Если же дело все-таки доходило до генерального сражения, тогда в ход пускался традиционный сценарий битвы, включавший в себя, как указывал М.В. Горелик, три «соступа» – лучный, копейный и клинковый. «Метательным оружием расстраивались ряды противника, – продолжал историк, – шоковая атака с копьями полностью ломала строй врага и обращала его в бегство, клинками уничтожалась его живая сила…» [Горелик, 1995, с. 381].

Однако то, что хорошо зарекомендовало себя в ходе «малой» пограничной войны, не вполне соответствовало условиям гористой Малой Азии, где традиционные преимущества легкой иррегулярной степной конницы не могли быть в полной мере реализованы. Легковооруженные всадники-акынджи, составлявшие основу османского войска в XIII – нач. XIV в., как показал опыт сражений с византийцами в Малой Азии, обладали недостаточной боеспособностью. Они могли нанести поражение неприятелю, но тот всегда мог отойти по защиту фортификаций многочисленных городов и крепостей, против которых акынджи были бессильны. Превосходная иррегулярная кочевническая конница нуждалась в срочном усилении пехотой и современной осадной техникой, если османские султаны желали не на словах, а на деле стать гегемонами в Малой Азии. Кроме того, султан нуждался в надежной военной силе, которая могла быть стать противовесом племенному ополчению и дружинам вассальных беев.

Необходимость обзавестись пехотой, которая могла бы с успехом действовать в горах Малой Азии и при осадах византийских городов и крепостей, привела к тому, что легкая иррегулярная конница акынджи, основу которой составляли дружины вассальных уджбеев и добровольцы-гази, была достаточно рано, уже в начале XIV в., дополнена отрядами пеших ополченцев-азапов, набираемых из числа свободных общинников. Можно предположить, что на первых порах значительная часть их состояла из принявших ислам греков-акритов, опытных воинов-пограничников [См., например: Орешкова, 2001, с. 480-481, 483]. Однако этого, видимо, оказалось недостаточно, и затем, согласно сообщениям турецких хроник, в 1329 г. старший брат второго османского правителя Орхана, Алаэддин, занимавший пост везиря, сформировал поселенное войско (яя ве мюселлем). Это войско состояло из организованных по десятичному принципу отрядов пехоты (яя) и конницы (мюселлем). Набирались в отряды яя ве мюселлем свободные тюрки-общинники, освобожденные в мирное время от уплаты налогов и трудившиеся на своих участках земли, а в военное время выступавшие в поход по повелению правителя и получавшие, помимо военной добычи, еще и жалование из казны в размере 1 акче в день [См., например: Петросян, 1984, с. 191-192]. Эти полупрофессиональные воины считались приближенными бея, своего рода его гвардией, и служба в рядах этих войск считалась весьма почетной и выгодной [Орешкова, 2001, с. 482; Константин Михайлович, 1978, с. 46].

[thor]

Однако ни акынджи, ни азапы или военно-поселенцы стали своего рода «визитной карточкой» османского войска, и не они определяли лицо османского войска в период его расцвета. Главным отличительным элементом османской военной машины, созданной и отработанной в годы завоевательных походов первых турецких султанов в Малой Азии и на Балканах, стали конная милиция тимариотов и корпус рабов-воинов капыкулу, основу которого составили знаменитые янычары.
Начало военно-ленной, тимарной системы было положено еще основателем османского государства беем Османом (1258-1324 гг.), который начал раздачу своим соратникам на правах условного держания города и земли. Главное условие пользования таким даром для всадника-сипахи – выступать в поход по первому призыву бея (затем султана) «конно, людно и оружно». С течением времени правила службы тимариотов были отрегулированы, и к середине XVI в., как писал в своем трактате «Асаф-наме» великий визирь султана Сулеймана I Кануни Лютфи-паша, «...имеющий тимар [с доходом] шесть тысяч акче выставляет двух джебелю (воин-всадник – Thor), [с доходом] десять тысяч акче – трех джебелю. Зе'амет [с доходом] двадцать тысяч акче выставляет четырех джебелю…» [Лютфи-паша и его трактат «Асаф-наме», 1974, с. 96]. Об этом же спустя сто лет говорил другой турецкий писатель, Кочибей Гюмюрджинский: «…Каждому займу следует вывести на каждые 5000 акча [дохода] одного снаряженного латника (джебелю), а владельцу тимара — на каждые 3000 акча [дохода] одного снаряженного джебелю. По древнему закону тимар с доходом до 20 000 акча дает трех джебелю» [Второй трактат Кочибея, 1953, с. 239]. Относительно дешево обходившаяся султанской казне и вместе с тем отличавшаяся на первых порах высокой боеспособность тимариотская милиция быстро оттеснила акынджи на вторые, вспомогательные роли и заняла их место в османском войске.

Вторым и едва ли не самым известным столпом османской военной машины, ее символом, стали знаменитые янычары. Их создателем считается внук Османа Мурад I (1362-1389 гг.), который при помощи кади Биледжика Кара Халила сформировал первую тысячу «нового войска» – янычар. Янычары представляли весьма серьезную силу, тем более что в последующем отряды янычар были дополнены подразделениями конных воинов-сипахи (алты бёлюк халкы), артиллеристов (топчу оджагы), оружейников-джебеджи и обслуживающего персонала, образовав корпус капыкулу – султанской гвардии, постоянного войска, полностью находившегося на содержании султана. В отличие от яя, янычары считались собственностью султана, поскольку по своему социальному статусу являлись рабами. Отсюда и название гвардейского корпуса, в который янычары вошли как составная часть – капыкулу, букв. «рабы двора».

Капыкулу с самого начала полностью находились на содержании султанской казны и долгое время вели образ жизни, схожий с монашеским. Главная цель их жизни – война против неверных, а основное занятие (на первых порах) – военные упражнения [См., например: Шамсутдинов, 1986, с. 34-38]. Вышколенные бойцы-профессионалы, отличавшиеся отменной дисциплиной, преданностью султану и религиозным фанатизмом, воины корпуса капыкулу быстро превратились в главную ударную силу османского войска и верную опору султана. Заслуживает внимания тот факт, что султаны обзавелись постоянной армией с очевидными признаками регулярства, а именно таковыми и были воины капыкулу, на столетия раньше, чем это было сделано в Европе.

Таким образом, к середине XV столетия османская военная машина приобрела в целом законченный вид, в котором она и просуществует следующие без малого двести лет. Она включала в себя, помимо корпуса капыкулу и тимариотской милиции, полупрофессиональное пешее и конное поселенное войско (яя ве мюселлем), отряды конных добровольцев-акынджи, дружины уджбеев, пешее ополчение – азапов, отряды кочевников-юрюков и воинские контингенты, выставляемые христианскими вассалами султана – войнуки, мартолозы и пр. Такая армия в целом соответствовала потребностям и возможностям развивающегося многоукладного османского государства и общества, где крепнувшая центральная власть, приобретавшая все более и более деспотический характер, сосуществовала с элементами местного самоуправления [См., например: Зеленев, 2003, с 268].

К этому времени эта военная машина была удачно дополнена последним новшеством – огнестрельным оружием. По вопросу, откуда османы могли его позаимствовать, нет единого мнения, но, на мой взгляд, все-таки версия о том, что они переняли пушки и ручное огнестрельное оружие, равно как и технологию изготовления оружия и пороха от соседей-европейцев, имеет большую вероятность. Все-таки по отношению ко всему остальному исламскому миру османы были дальней периферией, глухой провинцией, «смрадным мужичьем» (по выражению одного арабского летописца той эпохи), и контактировали в XIV в. они преимущественно с европейцами.

Итак, османы достаточно рано и активно включились в процессы совершенствования военного дела, связанные с появлением пороха и огнестрельного оружия. На вооружении турецкого войска пушки появились уже в 60-х гг. XIV в., т.е. всего лишь на 30 лет позднее, чем в Западной Европе. В XV в. артиллерия используется османами на полях сражений повсеместно, а в конце XV – начале XVI вв. в их военную практику быстро вводится ручное огнестрельное оружие [См., например: Константин Михайлович, 1978, с. 99]. Внедрение пороха и огнестрельного оружия ускорило приход перемен в военном деле Османской империи.

Эти перемены проявились в следующем. Во-первых, в усложнении структуры вооруженных сил, о чем уже говорилось выше. Во-вторых, наиболее ярким признаком перемен стало стремительное увеличение численности османских армий. Если при Орхане и Мураде I султан мог выставить в поле не более 50 тыс. воинов, то спустя же сто лет в поход выступали до 100 тыс. бойцов [Константин Михайлович, 1978, с. 99; Петросян, 1984. С. 194; Радушев, 1990, с. 108; Шамсутдинов, 1986, с. 34-35, 38]. На этом рост численности османского войска не прекратился, к середине XVI столетия перевалив за 150 тыс. Спустя еще 100 лет списочная численность османской рати стала еще больше. По свидетельству османских писателей, только под началом румелийского губернатора-вали согласно реестрам состояло 12 тыс. сипахов и 18 тыс. выставляемых ими джебелю, не считая сверхштатных. Короче, у них были все основания с гордостью утверждать, что «…словом сказать, для того, чтобы дать отпор немецкому королю, волею Всевышнего, достаточно было одного только румелийского войска…» [Кочибей Гомюрджинский, 1873, с. 92].

Особенно стремительно росла численность корпуса капыкулу и его основы – янычарской пехоты. Если в 1514 г. на жаловании состояло 10156 янычар, то в 1567 г. – 12798, а в 1609 г. – уже 37627. К этому необходимо добавить также и быстрый рост численности личного состава артиллерийского корпуса (включавшего в себя артиллеристов-топчу, фурлейтов-топ арабаджи и оружейников-джебеджи), который с 1171 чел. в 1514 г. увеличился к 1567 г. до 2671 чел., а в 1609 г. составил 7966 чел. Увеличение численности капыкулу продолжалось и на протяжении практически всего XVII в., хотя к этому времени очевидным стал прогрессирующий упадок боеспособности как корпуса в целом, так и янычар в частности. В частности, численность янычарской пехоты к 1680 г. составила 54222 чел. [Ágoston, 2005, р. 26, 30]. Однако необходимость в такого рода войсках оставалась настолько высока, что только неудачная война со Священной лигой в 1683-1699 гг. и, как следствие поражения в войне, громадный бюджетный дефицит и невозможность и далее держать столь многочисленное постоянное войско вынудили султанский двор резко сократить состав капыкулу.
Таким образом, приведенные факты наглядно демонстрируют общую тенденцию к росту численности османской армии.

В-третьих, еще характерная черта перемен – это поступление во все возрастающих масштабах на вооружение османской армии огнестрельного оружия. Выше уже отмечалось, что турки очень быстро переняли последнее у европейцев. Процесс освоения технологии производства артиллерийских орудий, пороха и выработка навыков обращение с новой техникой занял у османов порядка 30 лет и уже в конце XIV в., в 1394 г. они использовали артиллерию в осадной войне. В 1422 г. османская артиллерия в полный голос заявила о себе во время предпринятой Мурадом II осады Константинополя, а в 1444 г. османы впервые использовали пушки для стрельбы не только по городам, но и по движущимся мишеням – по христианским кораблям, которые попытались воспрепятствовать переброске султанских войск через Дарданеллы.

И это было только начало. Османские военачальники оценили те перспективы, которые раскрывались перед ними с появлением артиллерии. Превосходно овладев искусством применения артиллерии как в полевых сражениях, так и при осадах, турки уделяли для своего времени чрезвычайно большое внимание развитию как полевой, так и осадной артиллерии. В частности, специально для централизованного обеспечения армии крупными партиями более или менее однообразного ручного огнестрельного оружия, артиллерии и амуниции в Стамбуле были построены две крупных мастерских, Топхане и Джебхане, работавших на султанские арсеналы. Ничего подобного в Европе в это время мы не встретим. Точно также значительно раньше, чем европейцы, турки обзавелись корпусом пушкарей-профессионалов – названных выше топчу, а также отрядами профессиональных фурлейтов – топ-арабаджи. Мобильная полевая артиллерия была с успехом использована турками за 20 лет до того, как французский король Карл VIII отправился в свой знаменитый Итальянский поход в 1494 г.

Исследовавший процессы внедрения в турецкой военной практике артиллерии венгерский историк Г. Агостон отмечал, что османское осадное искусство превосходило фортификационное искусство Габсбургов вплоть до самого конца XVI в. [Ágoston, 2005, с. 35]. О том, что турки были «искусными градоимцами», свидетельствует тот факт, что в ходе предпринимавшихся османами кампаний в 1521-1566 гг. только 4 венгерских крепости сумели выдержать турецкую осаду, но при этом только одна из них, Кесег, была в 1532 г. осаждена главной султанской армией. При этом технический уровень османской артиллерии на протяжении большей части XVI в., в отличие от европейской, был чрезвычайно высок, не говоря уже о том, что турецкие пушкари, представлявшие собой кадровый, высокопрофессиональный корпус, находившийся на содержании султана, на голову превосходили своих европейских коллег. Достаточно указать лишь на то, что турки раньше, чем европейцы, перешли на применение преимущественно бронзовых орудий.

Но и это еще не все. Обращает на себя внимание, с какой быстротой турки освоили ручное огнестрельное оружие. Османские хроники сообщали, что ручницы-тюфенги появились на вооружении турецкой пехоты еще в 1421 г., и даже если предположить, что это преувеличение, тем не менее, необходимо признать, что, начиная с середины XV в., турки все шире и шире использовали ручное огнестрельное оружие – сначала при обороне крепостей, а затем и в полевых сражениях.

Особое внимание было уделено перевооружению ручным огнестрельным оружием янычар. Стоит обратить внимание на то, что янычары изначально были по преимуществу вооруженны метательным оружием – луками и арбалетами. Турки никогда не использовали в таких масштабах тяжелую пехоту, оснащенную главным образом древковым оружием (по типу швейцарцев или ландскнехтов), что являлось характерной чертой ренессансной военной школы. И хотя лук использовался янычарами еще в ходе кампании 1663-1664 гг. против габсбургских войск, однако в качестве основного их оружия он был вытеснен турецким аналогом европейского фитильного мушкета еще в 1-й половине XVI в. Во всяком случае, в ходе кампании 1532 г. из 10 тыс. янычар 9 тыс. были вооружены тюфенгами, и только 1 тыс. – древковым оружием [Ágoston, 2005, с. 24]. Весьма примечательное соотношение – в Европе в то время оно было практически обратным.
Но и это еще не все. Признавая значение огнестрельного оружия, османские власти перед началом очередной военной кампании призывали под знамена конных и пеших добровольцев, вооруженных огнестрельным оружием – тюфенгчи. Позднее их называли секбанами, сарыджа, левенды, причем их численность на протяжении всего XVI в. непрерывно росла. Этому способствовало и снижение цен на ручное огнестрельное оружие – фитильный мушкет турецкого производства стоил в конце XVI в. от 300 до 600 акче – вдвое-втрое меньше, чем хороший конь [Inalcik, 1978, p. 198]. Отряды наемников-секбанов (секбан булюклери), вооруженных огнестрельным оружием, к концу XVI в., как отмечал современный турецкий историк Х. Иналджик, не просто стали «…одним из наиболее эффективных родов войск османской армии», но смогли существенно потеснить традиционные воинские формирования, даже тимариотскую милицию [Inalcik, 1973, p. 48].

[thor]

Новое оружие потребовало от османов и совершенствования традиционной тактики. Сохранив ее основу, прагматичные турецкие военачальники внимательно следили за тем, что делается у соседей и быстро перенимали те тактические новации, которые казались им полезными и важными. Так случилось, к примеру, с использованием для защиты пехоты вагенбурга, без которого янычары и тюфенгчи не могли бы выстоять на поле боя. Столкнувшись впервые с применением вагенбурга в ходе кампании против Яноша Хуньяди в 1443-1444 г., османы быстро переняли это новшество и с успехом применяли их как против европейцев, так и против своих восточных противников – например, против армий Сефевидов (здесь имеется в виду не традиционный кочевнический табор из составленных в круг повозок и арб, а именно заимствованные у венгров и имперцев, а теми, в свою очередь – у чехов-таборитов, настоящий вагенбург из боевых повозок-тарасниц). Отрабатывается новая тактика применения на поле боя разнородных видов войск – конницы, артиллерии и пехоты. В ставшем классическим усовершенствованном османском боевом порядке пехота, вооруженная холодным и огнестрельным оружием, становилась в центре, укрывшись за деревоземляными укреплениями – валами, рвами, палисадами, большими деревянными щитами-чапарами или же огородившись заимствованным у венгров и имперцев вагенбургом. Здесь же устанавливалась и артиллерия. Конница тимариотов выстраивалась на флангах. Пехота, поддержанная огнем артиллерии, играла роль своеобразной крепости, опоры боевого порядка. Под ее прикрытием которой конница, если она не сумела с первого налета опрокинуть неприятеля, могла привести себя в порядок и повторить атаку снова и снова, пока не добьется успеха [См., например: Константин Михайлович, 1978, с. 86-87, 101-102; Каменев Ю.А. Указ. соч. С. 140; Ágoston, 2005, р. 19; Хюсейн Хезарфенн, 1990, с. 271; Второй трактат Кочибея, 1953, с. 228-229].

Таким образом, к середине XVI в. османская военная школа приобрела более или менее завершенные очертания. Ее характерными чертами стали стремительность и подвижность, широкое применение обходных маневров и военных хитростей, хорошая организация снабжения и коммуникаций, строгая дисциплина, высокий уровень подготовки воинов, тесное взаимодействие на поле боя пехоты, оснащенной огнестрельным оружием, артиллерии, легкой и тяжелой конницы. Техническое превосходство султанских армий над своими неприятелями, дополненное наличием постоянного корпуса капыкулу, религиозным фанатизмом, строжайшей дисциплиной и профессионализмом воинов, способствовало стремительному расширению пределов державы потомков Эртогрула и Осман-бея. Падение Константинополя в 1453 г., разгром в 1473 г. армии Усун-Хасана, султана восточно-анатолийского государства Ак-Коюнлу, победы над классическими восточными конными армиями персидского шаха Исмаила в 1514 г. и египетских мамлюков в 1516 г.; взятие Родоса, оборонявшегося рыцарями-иоаннитами, в 1522 г.; уничтожение венгерского войска в 1526 г. при Мохаче – все это наглядно свидетельствовало о превосходстве османской военной школы перед ее противниками как в Европе, так и в Азии.

Однако кризис был неизбежен хотя бы потому, что достоинства османской военной машины были обратной стороной ее недостатков. Пусть и доведенная до высокой степени совершенства, она все равно оставалась типичной средневековой, вполне традиционной. Хотя к началу XVII в. численность османской пехоты и артиллерии неизмеримо выросли со времен султанов XIV – 1-й половины XV вв., тем не менее, основа османской военной машины не изменилась. Как отмечал Ю.А. Каменев, «…сложившаяся в XV – XVI вв. военно-ленная система закрепляет обычное для феодальных войск предшествующих эпох преобладание конного ополчения, вооруженного холодным оружием – саблями, пиками, луком и т.д. На протяжении XVI – XVII вв. численность сипахийской кавалерии составляла 150-200 тыс. человек, тогда как пехотные части (в основном янычары) в XVI в. насчитывали не более 30 тыс., а в XVII в. порядка 50 тыс. человек» [Каменев, 1984, с.140].

Эти цифры могут разниться в большую или меньшую сторону, но сущность от этого не менялась – перед по прежнему предстает типичное азиатское, кочевническое войско, в котором преобладала вполне традиционная иррегулярная легкая конница с не менее традиционным набором оборонительного и наступательного холодного и метательного оружия и соответствующей тактикой [Пинк, 2003, с. 9-12.]. До тех пор, пока османы имели дело с европейскими армиями, сражавшимися по правилам ренессансной системы, характерные недостатки турецкой военной машины были не слишком заметны. Европейские армии той эпохи были слишком малоподвижны и зависели от правильного снабжения, чтобы успешно противостоять османскому войску, обладавшему более гибкой и универсальной тактикой, значительным численным превосходством и лучшей индивидуальной подготовкой воинов [Chase, 2003, p. 17-18, 62]. К тому же турки вплоть до конца XVII в. сохраняли преимущество над войсками своих наиболее опасных противников, Габсбургов, венецианцев и поляков, в организации правильного снабжения своих войск и в артиллерийской мощи [Ágoston, 2005, р. 9].

Однако в самой Европе военное дело не стояло на месте, и уже в середине XVI в. наметились первые признаки кризиса османской военной машины. Тяжелые бои с переменным успехом в Северной Африке с испанцами, неудачная осада Мальты в 1565 г., поражение при Лепанто в 1571 г. – все это были лишь первые звонки, сигнализирующие о начале заката османского военного могущества. Стремительное развитие огнестрельного оружия и растущая насыщенность разными его видами европейских армий делала борьбу с ними для турок все более тяжелой. Особенно очевидно это стало в годы войны Порты со Священной Римской империей в 1592-1606 гг. Габсбургские генералы хорошо усвоили уроки, преподанные им османами в предыдущие десятилетия во время венгерских кампаний. Уклоняясь от полевых сражений, имперцы стремились свести боевые действия к крепостной войне. Осаждая многочисленные крепости неприятеля, укрепленные по новой системе, trace italienne (кстати говоря, как отмечал французский историк Ф. Бродель, ее распространение на юге Европы во многом было обусловлено именно турецкой угрозой [См.: Бродель, 2003, с. 710]), турки теряли драгоценное время. Это и нужно было имперцам, так как они были прекрасно осведомлены об уязвимом месте османской стратегии – ее сезонности. C наступлением осени боеспособность оттоманской армии, как отмечал Х. Иналджик, начинала стремительно падать из-за проблем со снабжением и ухудшения погоды [Inalcik, 1973, p. 114].

[thor]

Но и это еще не все. Европейские генералы усвоили также, сильной стороной османов было их численное превосходство и лучшая индивидуальная подготовка бойцов. Поэтому они сделали упор на ведение схватки на дистанции. Как писал имперский генерал Р. Монтекуколи, в бою с турками необходимо «…с самого начала к неприятелю подходя, надобно ево пушечною пальбою встретить. Потом ближе подошедши, из мушкетов и пистолет пулями осыпать; за тем уже копьями в него ударить, а во окончание дела, на палашах или на штыках с ним схватиться…» [Монтекуколи, 1760, с. 10]. Уклоняясь от ближнего боя, имперцы сделали ставку на бой огневой, и на рубеже XVI/XVII вв. смогли превзойти османов в этом. Не случайно османский военачальник Мехмед-паша писал султану Мехмеду III в 1602 г., анализируя причины неудач султанских войск в борьбе с имперцами: «В поле или во время осады мы находимся в сложном положении, так как большая часть вражеских сил – пехота, вооруженная мушкетами, в то время как большинство нашей армии – всадники, и нам не хватает опытных стрелков из мушкетов…» [Цит. по: Inalcik, 1978, p. 199].

Кроме того, не имея возможности превзойти турецких воинов в индивидуальном мастерстве, их европейские противники попытались использовать свое преимущество в дисциплине. Индивидуальному бойцу-профессионалу, мастерски владеющему холодным и огнестрельным оружием, были противопоставлены слаженные действия десятков и сотен солдат и офицеров, сражавшихся как одно целое. Именно об этом и писал Р. Монтекуколи, когда подчеркивал, что «…варварские народы всю свою силу и надежду ставят в великом числе и свирепстве людей; а християнская регулярная армия уповает на храбрость и доброй порядок войск своих» [Монтекуколи, 1760, с. 212]. И, как в Западной Европе, перевес оказался не на стороне, образно говоря, мастера-одиночки.

Очевидно, что на рубеже XVI/XVII в. структура, организация, тактика и стратегия османского войска перестала в полной мере отвечать требованиям времени. Возникла настоятельная необходимость к переходу на более высокую ступень его развития, от «природы» к «искусству», от иррегулярной, конной в своей основе армии к постоянной, регулярной, в которой преобладала бы пехота, вооруженная огнестрельным оружием. И нельзя сказать, что турки этого не чувствовали. Можно с уверенностью сказать, что признаки начала перехода ко второму этапу военной революции уже начали проявляться. Самым главным из них было отмеченное выше возрастание роли отрядов секбанов. Набиравшиеся преимущественно из безземельных крестьян Анатолии, Боснии и Албании, руководимые опытными капитанами-булюк баши, секбаны быстро выдвигаются на первые роли в османском войске, существенно потеснив не только азапов, яя и мюселлемов, но даже тимариотскую милицию. К этому же времени османы накопили и определенный опыт массированного применения вооруженной огнестрельным оружием пехоты на поле боя – так, в том же 1526 г. в битве при Мохаче с венграми построенные в 9 шеренг янычары непрерывной пальбой расстроили ряды атакующей венгерской конницы и облегчили тем самым ее разгром сипахами. Казалось, туркам осталось сделать последний шаг – придать отрядам секбанов регулярный характер и, самое главное, отработать линейную тактику.

Однако коренные преобразования османской военной машины, несмотря на достаточно благоприятный момент в первые десятилетия XVII в., после подавления т.н. Джелялийской смуты, не были осуществлены. Почему? Ответ надо искать, очевидно, в самой сущности османского государства, которое оказалось неспособно и далее столь же гибко приспосабливаться к изменившимся условиям, как на первых этапах своего существования. Переворот в военном деле в Западной Европе оказался теснейшим образом связан с переходом, образно говоря, от ремесла к мануфактуре. Отнюдь не случайно новая, характерная для второго этапа военной революции линейная тактика родилась не где-нибудь, а в Голландии, технически и экономически наиболее развитой страной Западной Европы.

Оттоманская же империя и османское общество оказались не готовы к этому переходу. Как отмечала С.Ф. Орешкова, «…имперская государственная структура восточного типа и ислам, выступавшие главными социально образующими факторами, способствовали на первых порах прогрессу тюрко-мусульманского общества. Впоследствии же именно они вели к замедлению темпов общественного развития, не позволяя совершенствованию того, что было приобретено этим обществом в период завоеваний и становления государства… Сохранение раннеклассовых черт в османской государственной структуре, выразившиеся в длительном использовании института капыкулу и все нараставшем отрыве государственного управления от общества и общественного развития, и исламский контроль за деяниями султана,… порождали застойность и ощущение кризиса, который османским обществом начинает осознаваться уже с конца XVI в.» [Орешкова, 2001, с. 493-494].

Негативную роль в замедлении темпов развития вооруженных сил сыграла военная прослойка – «люди меча», «сейфие». Как отмечал Е.И. Зеленев, сложившиеся в годы формирования империи «…традиционно организованные восточные армии… сравнительно долгое время удовлетворяли потребностям авторитарного государства и соответствовали возможностям многоукладного восточного общества с сильными элементами местного самоуправления. Кроме того, зависимость армии от политики и экономики, науки и культуры, идеологии и морально-психологического состояния населения всегда уравновешивались очень сильным ее собственным влиянием на все сферы общественной жизни, защищая удобные ей формы политической и социальной организации общества (выделено нами – П.В.)…В Османской империи в целом… армия на протяжении всего периода XVI – начала XIX в. играла ключевую роль в политической жизни, часто выступая субъектом по отношению к государству и всему гражданскому обществу» [Зеленев, 2003, с. 268, 378]. Это и немудрено – тимариоты были не только воинами и помещиками, но и составляли низовое звено административно-управленческого аппарата Османской империи. С их помощью она осваивала вновь завоеванные территории, а потом управляли ими. Убрать тимариотов – значило убрать одну из главных опор Османского государства, и султаны не могли без веских оснований пойти на это.

Видимо, одной из причин отказа от серьезных перемен было и то, что традиционная османская военная машина в первые десятилетия XVII в. еще не исчерпала до конца своего потенциала. Безусловно, она уже устарела, но при умелом использовании она еще длительное время сохраняла достаточную эффективность. Видимо, отнюдь не случайно предпринимавшиеся на протяжении XVII в. кланом Кёпрюлю реформы, получившие прозвище «традиционных» [См., например: Витол, 1987, с. 41], были нацелены на восстановление именно традиционных военных институтов, доказавших свою эффективность во времена Селима I и Сулеймана Кануни.

Кроме того, тяжелый социально-политический и экономический кризис, потрясший османское государство и общество на рубеже XVI/XVII вв., не был сопряжен с угрозой утраты национальной независимости и территориальной целостности империи (как это было, к примеру, в России начала XVII в.). Тем самым степень его серьезности и, следовательно, необходимость перемен, не была до конца осознана османской правящей верхушкой.

Сложившиеся в годы подъема имперского могущества военные структуры с конца XVI в. стали тормозом на пути серьезных перемен. Потребовалась серия серьезных военных неудач во 2-й половине XVII – XVIII вв., чтобы султан Селим III (1789-1807 гг.) приступил к крупным военным преобразованиям и созданию армии, обученной и вооруженной по последним европейским образцам. Однако момент для завершения военной революции и перехода на более совершенные принципы организации военной машины был упущен. Турция в 1-й половине XIX в. окончательно превратилась в «больного человека» Европы, разделом наследства которого всерьез озаботились великие державы.


ЛИТЕРАТУРА

Бродель Ф. Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II. Т. II. М., 2003.
Витол А.В. Османская империя (начало XVIII в.). М., 1987.
Второй трактат Кочибея // Ученые записки института востоковедения. М., 1953. № 6.
Горелик М.В. Вооружение народов Восточного Туркестана // Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье. М., 1995.
Записки Раймунда графа Монтекукули, генералиссимуса цесарских войск, генерал-фельдцейгмейстера и кавалера Златаго Руна или главные правила военной науки вообще. М., 1760.
Зеленев Е.И. Государственное управление, судебная система и армия в Египте и Сирии. СПб., 2003.
Каменев Ю.А. К истории реформ в османской армии в XVIII в. // Тюркологический сборник 1978. М., 1984.
Константин Михайлович. Записки янычара. М., 1978.
Кочибей Гомюрджинский и другие османские писатели XVII века о причинах упадка Турции. СПб., 1873.
Лютфи-паша и его трактат «Асаф-наме» // Письменные памятники Востока. Историко-филологические исследования 1974. М., 1981.
Орешкова С.Ф. Византия и Османская империя: проблемы преемственности // Византия между Западом и Востоком. СПб., 2001.
Петросян И.Е. К истории создания янычарского корпуса // Тюркологический сборник 1978. М., 1984.
Пинк И.Б. Конница Турции XV-XVII вв. // Воин. 2003. № 13.
Радушев Е.Р. Место вооруженных сил в структуре османской феодальной системы на Балканах // Османская империя: государственная власть и социально-политическая структура. М., 1990.
Хюсейн Хезарфенн. Изложение сути законов османской династии // Османская империя. Государственная власть и социально-политическая структура. М., 1990.
Шамсутдинов А.М. Проблемы становления османского государства по турецким источникам XIV – XV вв. // Османская империя. Система государственного управления, социальные и этнорелигиозные проблемы. М., 1986.
Ágoston G. Guns for the Sultan. Military Power and Weapon Industry in the Ottoman Empire. Cambridge, 2005.
Chase K. Firearms. A Global History to 1700. Cambridge, 2003.
Inalcik H. The Ottoman Empire. Classical Age 1300-1600. L., 1973.
Inalcik H. The Ottoman Empire: Conquest, Organization and Economy. L.s, 1978.
Hale J.R. War and Society in Renaissance Europe, 1450-1620. N.-Y., 1985.
Lynn J. Giant of the Grand Siècle. The French Army 1610-1715. Cambridge, 1997.

[thor]

Несколько слов о коннице капыкулу.

Первоначально, как известно, корпус капыкулу состоял только из отрядов пехоты – тех самых янычар, «ени чери». Этот «первый» капыкулу был практически полностью уничтожен в несчастной для турок битве с Тимуром в 1402 г. под Ангорой. Остатки корпуса были добиты в ходе междуусобной войны наследников Баязида Молниеносного. Султан Мурад II (1421-1451 гг.), фактически восстановивший исчезнувших было после ангорской катастрофы янычар, дополнил их орты подразделениями конницы, которые впоследствии стали именоваться алты бёлюк халкы или улюфели сипахлар. Стоит отметить, что османские власти первоначально сделали ставку не на количество воинов, а на их качество. Так, Лютфи-паша, великий везир Сулеймана I Кануни, в своем трактате об искусстве управления писал: «Занимающему пост великого везира следует прежде всего добиваться превышения дохода над расходом, а также воздерживаться от увеличения численности янычарского войска. Войско должно быть немногочисленным, но отборным (выделено нами – Thor)…» (Лютфи-паша и его трактат «Асаф-наме» // Письменные памятники Востока. Историко-филологические исследования 1974. М., 1981. С. 98).

Очевидно, что именно по этой причине численность улюфели сипахлар росла медленно, значительно медленнее, чем численность тех же янычар (к тому же необходимости в стремительном увеличении алты белюк халкы не было – хватало вполне и тимариотской милиции). Если в сер. XV в. ее имелось примерно 2,4 тыс. чел., в 1475 г. – 3 тыс., к началу правления Сулеймана I – уже 5088, в 1571 г. – уже 6964, а в середине XVII в. 6 бёлюков конницы капыкулу (силяхтары, сипахи, улюфеджиян-и йемиш, улюфеджиян-и йесар, гариба-и йемиш и гариба-и йесар) насчитывали в своем составе согласно реестрам 7203 всадника.

Изменяется и численность каждого белюка. Если согласно сведениям Константина Михайловича, в сер. XV в. они были равны и насчитывали каждый в среднем по 300 всадников, то спустя два столетия Кочибей Гомюрджинский сообщает, что в 1571 г. сипахи насчитывали в своих рядах 2210 всадников, силяхтары – 3127, улюфеджияны – 813, гариба – 814 конных воинов (См.: Константин Михайлович. Записки янычара. М., 1978. С. 99-101; Кочибей Гомюрджинский и другие османские писатели XVII века о причинах упадка Турции. СПб. 1873. С. 96; Мебде-и кануни-и йеничери оджагы тарихи (история происхождения законов янычарского корпуса). М., 1987. С. 204; Николле Д. Янычары. М., 2004. С. 10; Ágoston G. Guns for the Sultan. Military Power and Weapon Industry in the Ottoman Empire. Cambridge, 2005. P. 26, 30; Chase K. Firearms. A Global History to 1700. Cambridge, 2003. P. 87; Inalcik H. Military and Fiscal Transformation in the Ottoman Empire. 1600-1700 // Inalcik H. Studies in Ottoman Social and Economical History. L., 1985. Р. 312).

[thor]

Что же касается внутреннего устройства и отличий каждого подразделения улюфели сипахлар, то османский писатель сер. XVII в. Кочибей Гюмюрджинский в своем трактате напоминал падишаху, что во время похода «… с правой стороны вашей ходят отряды слуг ваших сипахиев под красным знаменем, а слева от вас идут отряды силяхдаров под серым знаменем. Впереди шествуют слуги ваши — янычарская пехота в 20000 ружей…Мой могущественный повелитель находится в центре, а позади него ич-огланы, знаменосцы и музыканты…». Далее он указывал, что всего «…у сипахиев имеется б ага и 6 бёлюков. Старшим из них является ага сипахи-огланов, которых называют сипахиями красного знамени. Вторым является ага силяхдаров, которых называют сипахиями серого знамени. Третьим является ага [сипахиев] зеленого знамени, которых называют улуфеджияни-йемин. Четвертым является ага сипахиев белого знамени, которых называют улуфеджияни-йесар. Пятым является ага сипахиев красного с зеленым знамени, которых называют гуребаи-йемин. Шестым ага являются ага сипахиев зеленого с белым знамени, которых называют гуребаи-йесар. Каждый из них несет то знамя, к которому [бёлюк] принадлежит. Всего сипахиев 13000…» (В этом месте Кочибей сам себе противоречит – если ранее он указывал численность всадников капыкулу равной почти 7 тыс. чел., то здесь – почти вдвое больше. Почему - ? Thor). Он же подробно расписывает численность каждого подразделения конницы капыкулу: «Сипахиев красного знамени 300 бёлюков, а в них 5000 — 6000 воинов. Силяхдаров, которые с серым знаменем, 265 бёлюков, а в каждом бёлюке 20 — 30 человек. Всего их 4000, но может быть больше и меньше. С зеленым знаменем — 120 бёлюков, 1500 человек. С белым знаменем 100 бёлюков, 1200 человек. С пестрым знаменем 100 бёлюков, 700 — 900 человек…». Кочибей расписывает также обязанности основных белюков конницы капыкулу во время войны «Когда вы (т.е. султан – Thor) отбываете в счастливый поход, то справа от вас идут со свернутыми знаменами — сипахии, слева — силяхдары, позади — с зелеными знаменами. А с белыми знаменами идут рядом с казной. А когда прибывают к месту расположения падишаха, то сипахи-огланы и силяхдары поочередно несут ночное охранение вокруг августейшей стоянки» (Второй трактат Кочибея // Ученые записки института востоковедения. М., 1953. № 6. С. 229-230, 233-234).

Что же касается боевых качеств султанской конницы, то для этого лучше всего обратиться к дневниковым запискам Патрика Гордона, который имел с ней дело во время двойной осады Чигирина. Во-первых, описывая действия османской конницы под Чигирином в 1677 г., он подтверждает сведения Кочибея о численности бёлюков: «Их (т.е. турок – Thor) было около 100 человек, под 10 белыми знаменами с красной каймой и полумесяцами посредине… Еще 10 белых знамен примерно из 200 человек тоже наступали, но с другой стороны…» (Гордон П. Дневник 1677-1678. М. 2005. С. 14). Следовательно, в бёлюке было не менее 10 всадников – совпадает с теми данными, которые приводит Кочибей, говоря о улюфеджиянах. Во втором случае, когда Гордон говорит о турецких всадниках он пишет: «Конники имели отличное оружие, облачение и отважных лошадей, да и сами были отчаянно храбры. Ведь когда мы забрались в прикрытый путь, наши потчевали их со стены, ската и контрэскарпа крупными, цепными и мелкими зарядами, однако те едва шелохнулись и отошли весьма неторопливо, оставив на земле лишь одну мертвую лошадь, причем сняли седло и узду…» (Там же. С. 56).

Другой очевидец, польский посол в Турции К. Збаражский, описывая улюфели сипахлар, сообщал полустолетием ранее Гордона: «Внешне, однако, [весьма впечатляюще, когда] воины под этими семью знаменами выезжают на чудесных, откормленных конях, в прекрасных тюрбанах и очень дорогих шароварах, с перьями и крыльями, которыми украшены не только воины, но и кони. Они образуют свиту государя, составляют цвет конного войска» (Збаражский К. О состоянии Оттоманской империи и ее войска // Османская империя в первой четверти XVII века. М., 1984. С. 157). Что и говорить – гвардия – она и в Турции гвардия, пусть даже и набранная из рабов (хотя к началу XVII в. система девширме уже практически не действовала).

[thor]

А теперь немного об османской артилерии и искусстве ведения осадной войны.

Период от падения Константинополя и до середины XVI в., а в некотором смысле и вплоть до самого конца XVII вв. – время наивысшего подъема османского искусства фортификации и техники ведения осад. И хотя османы так и не переняли полностью trace italienne, тем не менее, они очень рано перешли к постройке крепостей с начертанием в форме звезды, с низкими башнями и стенами увеличенной толщины для того, чтобы на них можно было устанавливать артиллерию и более успешно противостоять огню неприятельской осадной артиллерии. Примером таких крепостей могут служить возведенная в 1458 г. в самом Стамбуле крепость Едикуле, построенная в 1451-1452 гг. крепость Румели-Хиссар, перекрывавшая Босфор, неоднократно перестраивавшаяся крепость Ак-Керман (на Днестре) и ряд других. Более заметным был прогресс в области искусства ведения осад. Достаточно привести для сравнения несколько описаний техники ведения осад, относящиеся к разным временам.

В середине XV и несколько позднее османы предпочитали брать неприятельские города и крепости штурмом, предварительно, правда, подготовив его артиллерийским обстрелом. «Турецкий султан с большими потерями берет города и замки, – писал Константин Михайлович, – только чтобы долго там не стоять с войском… Он должен был бы в достаточном количестве приготовить припасы, прежде чем осаждать или брать город. Орудия они тоже не всегда возят с собой, особенно большие разрушительные, из-за их тяжести и трудности перевозки или потому, что они загружают верблюдов грузом и имуществом; а когда они подойдут к какому-либо городу, который хотят взять, там они и отливают большие пушки, а порох они имеют в достаточном количестве], и прежде всего разрушают из пушек стены города или замка, пока они (султану) не сдадутся. А когда они видят, что пришло время штурма, … ночью же они бесшумно подходят к городу со всех сторон, приступают ко рвам, подготовившись, неся перед собой плетенные из прутьев щиты и большие лестницы, предназначенные для того, чтобы по ним могли влезть с обоих сторон, снизу и сверху.

Янычары же бросаются к тому месту, где сломана стена, и, приступив к разрушенному месту, молча ожидают момента, пока не начнется день. И тогда же прежде всего пушкари начинают стрелять из всех пушек. После стрельбы из пушек янычары очень быстро взбираются на стену,… опережая друг друга, и в то же время из луков и мушкетов происходит очень частая стрельба, так что стрельба еще дополняет сильный шум, происходящий от боя барабанов и от крика людей. Битва длится час, самое большее — два. Если же христиане пересиливают поганых, тогда они понемногу слабеют и изнемогают. И, таким образом, этот штурм длится до полудня, а далее продолжаться не может, ибо запасы патронов кончились, а некоторые люди бывают убиты, некоторые ранены, и все выбиваются из сил…» (Константин Михайлович. Записки янычара/ М., 1978. С. 111-112).

Как видно из приведенного выше отрывка, организация осады еще достаточно примитивна. Артиллерия хотя и считается необходимым элементом осадной техники, тем не менее, она всего лишь вспомогательное средство – ее задача разрушить стены и башни, создать бреши в оборонительном периметре с тем, чтобы облегчить штурмующим последующую атаку вражеских укреплений. С другой стороны, османам не откажешь в здравом смысле. Осада, в особенности если она затягивается, для осаждающих может оказаться порой не менее, если не более тяжелой, чем для самих осажденных, и Константин Михайлович прямо указывает, что турецкие военачальники стремились сломить сопротивление неприятеля по возможности быстрее с расчетом сделать это раньше, чем наступят проблемы с обеспечением войск продовольствием и фуражом и в лагере осаждающих не начнутся болезни.

Однако штурм всегда сопровождался большими потерями со стороны осаждающих. Описания осады и штурма Константинополя это наглядно демонстрируют. В принципе, успех, достигнутый османами при осаде Константинополя, был вполне ожидаем – константинопольская фортификация к середине XV века безнадежно устарела и уже не могла противостоять более или менее современной артиллерии, тем более что и сам по себе гарнизон города оказался мал, равно как и степень его вооруженности огнестрельным оружием. Однако в конце XV в. в Италии появляется, как было отмечено ранее, новая система фортификации, trace italienne. Она затем быстро распространяется по Европе, в том числе и в Юго-Восточной, т.е. на том направлении, где предстояло действовать туркам. Против новой фортификации прежние приемы ведения осадной войны были недостаточно эффективны и слишком затратны во всех отношениях.

Нужен был новый подход к решению вознкшей проблемы, и, естественно, что османы искали и в конце концов нашли его. С одной стороны, они усиливают свою огневую мощь, наращивая число и эффективность своей осадной артиллерии. С другой стороны, они совершенствуют саму технику ведения осады. Это было неизбежно, если учесть, что на европейском ТВД в XVI в. они вели войну, которая сводилась к опустошению неприятельской территории и осаде многочисленных христианских крепостей. Обобщая опыт ведения осад во времена расцвета османской военной мощи, при Селиме I и Сулеймане I, Хюсейн Хезарфенн рекомендовал султану следующий порядок ведения осады.

Предварительно, указывал османский писатель, османским войскам необходимо было «… если возможно, надо окружить ее (т.е. крепость – Thor) со всех сторон. Из крепости не выпускать ни одного человека и снаружи никого не впускать. Захватить воду, которая проходит в крепость, и перерезать ее так, чтобы оставить население крепости без воды…». При этом он рекомендовал не ограничиваться только лишь силовым воздействием, но также использовать и психологическое давление на осажденных: «…Если нужно направить посла /в крепость/, то направляют какого-нибудь /человека/ проницательного, умного, сведущего и знающего толк в деле, который и исполнит порученную миссию, как надо, и часть времени, /проведенного/ в крепости, употребит на внимательное наблюдение и разведку. Возвратясь, он сообщит более точные сведения, что облегчит достижение победы. Если прибудет посол из крепости и в связи с этим увидит войско /осаждающих/, то беспримерная стойкость и сила /войска/ должны вселить в сердце его /посла/ такой ужас, что, вернувшись в крепость, он передал бы его находящимся в крепости, и те при продолжении осады были бы растеряны и допускали оплошности…».
Следующий этап в осаде – подготовка к штурму крепости, которая заключалась в подготовке и установке артиллерийских батарей и рытье апрошей, позволяющих сблизиться с неприятелем на расстояние броска и тем минимизировать потери от неприятельского огня во время штурма: «Подойдя к крепости, исламские войска вначале останавливаются, дожидаясь, пока прибудут пушки. В течение нескольких дней авангард тимариотов и заимов располагается /на позициях/ и немедленно приступает к сооружению легких плетней — укреплений. Эти плетни делают открытыми с двух сторон наподобие большой винной бочки. Янычарам из порохового склада раздают порох, бомбы, запалы, а также дают лопаты и заступы. Бейлербеи также подготавливают свои войска. Под покровом ночи они устремляются прямо к крепости. Под прикрытием плетней выдвигают вперед пушки и с поспешностью начинают делать дороги и рыть окопы до тех пор, пока не сделают себе убежище. Каждую ночь бывает вырыто какое-то количество земли. За это время теряют убитыми несколько человек. На следующую ночь снова продвигаются вперед, и так продолжается до рва /крепости/…» (Хюсейн Хезарфенн Телхис эль-бейан фи каванын-и ал-и осман // Османская империя. Государственная власть и социально-политическая структура. М. 1990. С. 272).

И лишь тогда, когда под прикрытием огня артиллерии осаждающие доведут траншеи до самого крепостного рва, когда артиллерия противника будет приведена в молчание, а оборонительные укрепления будут разрушены или серьезно повреждены, только тогда османские войска шли на штурм. Таким образом, мы можем видеть классический пример постепенной атаки крепости, сочетающей вполне традиционное ее полное обложение и блокаду, дополненную интенсивными земляными работами.

[thor]

Примером тому может служить двойная осада Чигирина в 1677-1678 гг., ход которой неплохо отражен в русских источниках. Рассказывая о первой осаде Чигирина, полковник П. Гордон писал, к примеру, что 3 августа 1677 г. турки подошли к городу, обложили его и приступили к осаде, начав постепенную атаку на крепость: «…Сразу же, несмотря на стрельбу из замка, стали копать траншеи и апроши». На следующий день они уже начали бомбардировку крепости «с двух батарей, воздвигнутых ночью и огражденных габионами. На каждой батарее поставили две пушки, стрелявшие ядрами фунтов по 20, коими они пробили бруствер стены…» (Гордон П. Дневник 1677-1678. М., 2005. С. 20). Очевидно, речь идет о т.н. брешь-батареях, которые должны были пробить брешь в куртине и открыть путь для штурмовых отрядов (Яковлев В.В. История крепостей. СПб., 1995. С. 49).

Продолжая описывать действия турок, Гордон продолжал: «5 и 6 августа турки с великим трудом и усердием продолжили свои извилистые траншеи и апроши, подступая все ближе, и возвели на 100 шагов ближе еще одну батарею (а изначально турки заложили первую параллель в 260 саженях – т.е. примерно в 500 шагах от крепостного рва – Thor)… Подведя апроши поближе к замку, они прикрыли оные и, установив на двух ближайших батареях 6 орудий, открыли яростный огонь ядрами по 36 ф[унто]в и гранатами по 80 (пудовыми – Thor)… Благодаря искусству своих канониров (вот они, последствия создания корпуса профессиональных артиллеристов-топчу – Thor) и неумелости русских как в стрельбе, так и в прикрытии [пушек], за несколько дней [неприятель] сбил с лафетов и вывел из строя 17 из лучших [русских] орудий…» (Гордон П. Дневник 1677-1678… С. 20-21).

Прошло еще несколько дней, и турки, по словам Гордона, «…возведя несколько батарей напротив города и еще одну ближе к замку, непрерывно гремели и по замку и по городу тяжелыми снарядами и гранатами, отчего замковый бруствер был изрядно пронизан, так что кое-где оставались только часовые… 18-го… турки… подвели к замковому рву свои извилистые апроши и траншеи, кои проложили по всему гребню холма и на обоих склонах на ширине около 400 шагов; в пределах 150 шагов от замка оные были полностью прикрыты, причем столь густо, что почти все казались под одной кровлей (очевидно, что турки готовили исходный плацдарм для решающего штурма – густая сеть перекрытых траншей не только защищала штурмовые отряды от неприятельского огня, но и в известной степени обеспечивала скрытное развертывание войск перед штурмом – Thor)…». Параллельно с интенсивными земляными работами по подготовке плацдарма для штурма, турки продолжали интенсивно бомбардировать как сам город, так и его оборонительные сооружения – «…постоянный огонь турецких орудий по брустверу и фланкам болверков сильно разрушил оные, особенно каменный фланк со стороны города…» (Там же. С. 23).
Обращает на себя внимание методика обстрела крепостных сооружений – в точном соответствии с методикой постепенной атаки крепостей, построенных согласно идеям, заложенным в trace italienne и ее продолжениях, османы возвели не только брешь-батареи, но и контрбатареи, в задачу которых входило разрушение фланков бастионов, откуда могли вести стрельбу по штурмующим куртину неприятельским колоннам (Яковлев В.В. Указ. соч. С. 49). Кроме того, стоит заметить, что османы использовали во время осады Чигирина все основные приемы ведения земляных работ, в том числе летучую и крытую сапы, впервые использованные испанцами соответственно в 1601 и 1572 гг., и пороховые мины, подведенные под неприятельские укрепления. Последние стали активно применяться европейскими инженерами-фортификаторами с 1500 г. (Cм.:Гордон П. Дневник 1677-1678… С. 22-23; Яковлев В.В. Указ. соч. С. 50-51).

Для производства земляных работ в таком объеме османская армия имела, как правило, большое число землекопов (отчего размеры турецкого войска всегда казались больше, чем на самом деле). П. Гордон, говоря о второй осаде Чигирина, отмечал, что войско везиря Кара Мустафы-паши насчитывало на 77 тыс. турецких воинов 15 тыс. землекопов и еще 10 тыс. молдаван и валахов, которые, скорее всего, также использовались главным образом для ведения земляных работ (Гордон П. Дневник 1677-1678… С. 54). Осадный же артиллерийский парк турецкой армии насчитывал на этот раз 4 крупнокалиберных осадных орудия (Гордон не говорит об их калибре, но пишет, что каждое из них передвигалось при помощи запряжки из 32 пар буйволов), 27 осадных орудий меньшего калибра, 6 120-фунтовых (полуторапудовых) мортир и 9 мортир калибром от 30 до 40 фунтов. И это не считая 130 полевых орудий! (Там же. С. 54) Но и это еще не все. Гордон в своем дневнике педантично отмечал постепенное нарастание интенсивности бомбардировки Чигирина, которое продолжалось до тех пор, пока у турок не начал ощущаться недостаток в боеприпасах. Так, с 10 по 31 июля (с перерывом в записях с 16 по 25 июля) османы выпустили по крепости 11157 снарядов, в среднем по 929 в день (700 ядер и 229 гранат), а с 1 по 10 августа – еще 6172, в среднем по 617 в день (430 ядер и 187 гранат) (Составлена авт. по: Гордон П. Дневник 1677-1678… С. 59-80).

Таким образом, за 22 учтенных дня осады турки выпустили из 31 осадного орудия и 15 мортир 17329 снарядов (12704 ядер и 4625 гранат), поддерживая средний темп стрельбы на одно орудие 18 выстрелов в сутки и на 1 мортиру 20 выстрелов в сутки. Что и говорить, цифры для своего времени более чем впечатляющие! Для примера и сравнения приведем цифры, характеризующие работу русской артиллерии по время 2-й осады Нарвы в 1704 г., которая велась по всем правилам европейского военного искусства. В осаде приняло участие 66 пушек, 1 гаубица и 33 мортиры (7 малых и 26 больших), которые вели бомбардировку крепости на протяжении 11 суток (пушки – в дневное время, мортиры – круглосуточно). За это время они выпустили 18072 ядра и бомбы, т.е. в среднем 1643 снаряда в сутки – 17 выстрелов на пушку и 15 бомб на мортиру и гаубицу (Рассчитано авт.: Гистория Северной войны. Т. I. М., 2004. С. 247).

Все вышеприведенные факты подтверждают высказанное исследовавшим процессы внедрения огнестрельного оружия и в особенности артиллерии в османскую военную практику венгерским историком Г. Агостоном мнение о том, что турецкое осадное искусство превосходило фортификационное искусство Габсбургов (и не только их – Thor) вплоть до самого конца XVI в. (Ágoston G. Guns for the Sultan. Military Power and Weapon Industry in the Ottoman Empire. Cambridge, 2005. P. 35). О том, что турки были «искусными градоимцами», свидетельствует хотя бы тот факт, что в ходе предпринимавшихся османами кампаний в 1521-1566 гг. только 4 венгерских крепости сумели выдержать турецкую осаду, но при этом только одна из них, Кесег, была в 1532 г. осаждена главной султанской армией. Естественно, что бывали и неудачи – как, например, под Веной в 1529 г. или на Мальте, но эти неудачи были скорее исключениями, которые подтверждали общее правило.