Дело царевича Алексея (из темы о Петре I). Часть 2

[shuric]

"Ну, это все равно. В смысле законнорожденности."

Для вас - конечно. Но вот для французского двора, главным недостатком Елизаветы было то, что она родилась до заключения брака Петра с Екатериной. Вопрос о Евдокии французов не волновал совершенно - в этом смысле Петр Петрович был безупречен.

[Артемий]

"Ну, это все равно. В смысле законнорожденности."

Для вас - конечно. Но вот для французского двора, главным недостатком Елизаветы было то, что она родилась до заключения брака Петра с Екатериной.

Я где-то слышал (именно слышал, а не читал), что официально Скавронская была замужем за каким-то то ли аптекарем, то ли врачом. То есть формально Елизавета не незаконнорожденная, а "удочеренная" Петром.

[thor]

Доказательства сговора плииз?

Впрочем для Петра эти подозрения не были чем то новым. Когда он отправлял Шереметьева подавлять восстание в Астрахани, он приставил к нему гвардейца, который должен был убить Шереметьева при первых признаках измены.
Какое это отношение имеет к обсуждаемой теме - хоть убей не понимаю. "Старые" аристократы действительно надеялись на Алексея - с этим я вполне согласен. Но это не доказательство "сговора".

Естественно, что это для нас это не доказательства - но не для Петра. Умысел на преступление - уже есть преступление. Прижелании всегда можно это обосновать с опорой н азаконодательство. Что же касается Шереметева и Петра - то вчера вечером н еполенился и полистал биографию фельдмаршала. Вот интересный результат.
Поскольку данный вопрос необходимо рассмотреть несколько более подробно, то кто может это сделать лучше, чем автор последней и лучшей, на мой взгляд, биографии фельдмаршала А.И. Заозерский. Автор предисловия к его работе, написанной в 20-х гг. минувшего столетия, так характеризовал историка(в дальнейшем все ссылки будут делать на работу: Заозерский А.И. Фельдмаршал Б.П. Шереметев. М., 1989): «»В исследованиях биографического жанра А.И. Заозерский на основе тщательного, почти ювелирного анализа и сопоставления сведений из документальных источников самого разного характера устанавливает психологический портрет исторических личностей и выясняет условия формирования их характеров и образа действий» (С. 4). Надеюсь, характеристика более чем удовлетворительная!
Итак, обычно считается, что Петр уважал старого фельдмаршала и относился к нему как к одному из своих пусть и не самых близких соратников, «птенцов гнезда Петрова», то, во всяком случае, выделял его из числа прочих родовитых аристократов как своего верного слугу. Однако в отношениях царя и его фельдмаршала далеко не все было так безоблачно, как можно представить на первый взгляд. Известно, как изволил гневаться Петр на Шереметева за его медлительность и недостаточную, по мнению Петра, распорядительность. В одно м из постов приводился факт, когда к фельдмаршалу был приставлен гвардейский сержант (А. Щепотьев, 1705 г., подавление Астраханского восстания). Серьезно испортились отношения царя и фельдмаршала в 1716 г., когда русские войска выводились из Померании, что было обусловлено недостаточно успешной борьбой Шереметева со злоупотреблениями со стороны русских войск по отношению к полякам.
Однако все это были цветочки по сравнению с тем, что предстояло впереди. В ответ на просьбы фельдмаршала об отпуске осенью 1717 г. царь в серии писем осенью и зимой 1717 г. указывал о необходимости Шереметеву быть там, где он сам (С. 146). «Место отпуска фельдмаршала определялось не его желаниями или интересами, а пребыванием царя: царь хотел, чтобы фельдмаршал был там, где находится сам… И для Петра и для фельдмаршала наступало, может быть самое тяжелое время в их взаимных отношениях: начиналось дело царевича Алексея Петровича» (С. 146).
Фельдмаршал был в неплохих отношениях в А.В. Кикиным и с самим царевичем, неоднократно встречался с ними и переписывался. Регулярно встречался и переписывался фельдмаршал и с другим видным фигурантом по делу царевича – киевским митрополитом Иоасафом Кроковским. О достаточно близких отношениях фельдмаршала и Алексея были хорошо наслышаны и иностранные дипломаты, и народ. Не случайно ходили упорные слухи, что Шереметев бежал вместе с царевичем, который вовсе не казнен, а скрывается, а иностранные дипломаты были уверены, что фельдмаршал не случайно застрял в Москве осенью 1718 г., а в связи со следствием по делу Алексея. Позднее даже возникла легенда, согласно которой Шереметев отказался подписать смертный приговор царевичу. Это вызывало серьезное беспокойство у самого Петра – не случайно в своем письме от 9 октября 1718 г. он высказывал сожаление относительно того, что затянувшееся пребывание Шереметева в Москве, а не подле его персоны, вызывает «многие безделицы» в «чужих краях» (С. 150). Известно также, что на следствии сам царевич говорил, что Шереметев его «друг» (С. 150), у Кикина были найдены шифры для переписки не только с будущими фигурантами по делу царевича, но и с самим Шереметевым. И хотя сам фельдмаршал намеренно держался в стороне, тем не менее консервативная партия возлагала на фельдмаршала большие надежды. «…По каким-то признакам, не взирая на европейский облик Шереметева, его близость к иностранцам, в широких кругах улавливали, что Шереметев воплощал в своем лице не то социальное и культурно-политическое течение, которое представлял собою Петр…» (С. 151).
Говоря об этом течении, Заозерский подчеркивал, что старая родовитая аристократия «по социальной природе своей должны были быть консерваторами, и самое стремление к новому у них должно регулироваться мыслью со сохранении их настоящего социально-политического положения», и, обращаясь в поисках образцов реформирования на Запад, они не соглашались с петровской ориентацией на Голландию, которую не любили и не жаловали, но, напротив, стремились ориентироваться на Францию (С. 196-198). Между тем, как указывал Заозерский, Петра и его кампанию «…феодально-католические страны, как Австрия и Франция, не увлекли их изысканными формами придворного быта и исключительностью положения высшей знати. По сообщениям цесарского посла Гвариэнта, в компании царя потешались над строгими и чинными церемониями цесарского двора…» (С. 206). Вместе с тем сановная аристократия вовсе не приветствовала массовый наплыв иностранцев в Россию и вытеснение их на обочину политической и придворной жизни. Характерна фраза, которую, по словам испанского посла де Лириа произнес в разговоре с ним родовитый аристократ князь Д.М. Голицын: «К чему нам нововведения? Разве мы не можем жить так, как живали наши отцы, без того, чтобы иностранцы являлись к нам и предписывали нам новые законы?» (С. 199) (это при том, что князь был главой Верховного Тайного совета, одним из главных создателей кондиций и продолжил политику дальнейшей модернизации России, но без петровских перегибов).
Развивая эту тему, Заозерский обратил внимание на «Гисторию» родовитого аристократа, Гедиминовича князя Б.И. Куракина, который отмечал, что, во-первых, при Петре началось падение знатных фамилий и возвышение «подлых» и «убогих». Во-вторых, Куракин отмечал, что «…сам его величество склонным явился, дабы уничтоживанием оных (т.е. князей) отнять у них повоир весь и учинить бы себя наибольшим сувереном» (С. 208). Характерно, что ходили темные относительно причин, почему именно детей знатных фамилий Петр выбрал в качестве первых учеников, посланных учиться за границу – как своего рода заложников верности со стороны бояр на время собственного отсутствия в России. Ненависть Петра к старым фамилиям не укрылась и от иностранцев – то же де Лави отмечал, что Петр оказывает предпочтение в делах выходцам из самых низших слоев шляхетства и как следствие, задавался вопросом: «…кто же (из знати – Thor) захочет поддержать великого князя Петра Петровича против наследника цесаревича (! – вот так. Thor. Так, значит, для иностранцев вовсе не было секретом наличие серьезных внутренних противоречий между аристократией и Петром и вполне возможная готовность аристократов поддержать в случае кризиса именно Алексея, но не Петра Петровича. Повторяется ситуация с болезнью Ивана Грозного и присягой бояр его младенцу сыну. При этом необходимо помнить, что бояре были не против реформ, но против того, как они проводились, и вовсе не жаловали иностранцев, так как сами желали править страной. Их, получается, вполне устраивала политика в духе Алексея Михайловича, когда иностранцы выступали в качестве советников и помощников, но решения принимали русские аристократы)» (С. 209).
И не важно, что открытая демонстрация не имела места быть при жизни Петра – Петр и его компания не могли не понимать, что тишина существует, пока жив Петр – но потом? Во всяком случае, Заозерский считал, что Петр не верил в верность бояр, в их политическое перерождение. «…Не только политический момент разделял их: теперь мы можем сказать, что они были чужды друг другу в более широком смысле – как представители разных течений в процессе европеизации России» (С. 210). А ведь Шереметев был одним из этого слоя, столь ненавистно Петру, и Петр, жалуя его, не верил ему (С. 212) Заозерский, ссылаясь на мнение Корба, высказывает предположение, что «командировка» Шереметева из Москвы на Мальту во время «Великого посольства» была своего рода почетной ссылкой, страховым полисом со стороны Петра на случай возможных политических осложнений в столице (С. 213-214).
Касаясь дела Алексея, вывод Заозерского таков: «Сам Петр, без сомнения, понимал, что никакой склонности к действию в пользу царевича у Шереметева не было; но собранные факты убеждали его не только в том, что Шереметев сочувственно относился к царевичу Алексею, но и в том, что имя фельдмаршала, связываемое с царевичем, служило в некоторой степени знаменем в руках противников нового порядка…» (С. 151). Заозерский полагал маловероятным допрос фельдмаршала по приезду его в Петербург (! – Thor. Значит, все-таки такая возможность полностью не исключалась, хотя, конечно, по политическим интересам Петр не должен был этого делать – иначе тем самым он подтверждал бы наличие широкой оппозиции его политике и подрывал бы свой «кредит» и внутри страны, и за ее пределами. Скандал был бы весьма громким – в числе подозреваемых к измене оказался бы известнейший и в России, и в Европе военачальник, пользовавшийся большим уважением и авторитетом в армии), но то, что Петр хотел иметь его возле себя на всякий случай, считал несомненным (С. 151), и только смерть фельдмаршала в феврале 1719 г. не дала хода дальнейшему развитию кризиса. В лбом случае, отмечал историк, «независимо от своей воли в силу только особенностей своего культурно-социального облика Шереметев являлся опорой или, лучше сказать, надеждой политической оппозиции при Петре. Отсюда и чувство недоверия к нему, возникшее у Петра (едва ли не с самого появления Шереметева в рядах его сторонников) и, по-видимому, никогда его не оставлявшего…» (С. 215. О недоверии см. также С. 216-218).
И последнее, Заозерский полагал, что Шереметев «не был политическим противником Петра I, ни явным, ни скрытым. Тем не менее фельдмаршал никогда не был для него и «своим» человеком. Различие в общем складе их характеров могло не препятствовать их близости в частных отношениях, но легко начинало сказываться взаимным недовольство в деятельности общественной, потому что за ним сейчас же выступало более глубокое различие – в направлении интересов и старое мировоззрения…» (С. 231).
Вот так!

[thor]

Специально для Shurik'а (хотя он и ушел в "несознанку" - видимо, аргументов не хватает) - об умысле на царя из Соборного уложения: "1. Будет кто каким умышлением учнет мыслить на государьское здоровье злое дело, и про то его злое умышленье кто известит, и по тому извету про то его злое умышленье сыщетса допряма, что он на царское величество злое дело мыслил, и делать хотел, и такова по сыску казнить смертию" (ГЛАВА II. О ГОСУДАРЬСКОЙ ЧЕСТИ, И КАК ЕГО ГОСУДАРЬСКОЕ ЗДОРОВЬЕ ОБЕРЕГАТЬ, а в ней 22 статьи - http://hronos.km.ru/dokum/1600dok/1649_02.html)
Слава Богу, что Шереметев помер, а то как бы доискался бы Петр "допряма", а чего с пытки не покажешь!

[shuric]

Тор вы не пытались читать предыдущую дискуссию? А то знаете ли повторение пройденного не является большим достоинством.

[Артемий]

Кстати, shuric, в свете всего вышеизложенного, Вы все же не допускаете мысли, что царевичу на следствии "впаяли" лишнего?

[shuric]

Ну так приговор тут приводился - и что по вашему лишнего впаяли Алексею?

[thor]

Тор вы не пытались читать предыдущую дискуссию? А то знаете ли повторение пройденного не является большим достоинством.

Естественно, что читал, просто возникли определенные мысли, и я решил ими поделиться! Или нельзя, цензура установлена? Потом, Вы же любите факты - вот вам они и были приведены, что вы не обвиняли других в голословности и надуманности! И внимательнее читайте начало постов!

[Артемий]

Ну так приговор тут приводился - и что по вашему лишнего впаяли Алексею?

Да я все насчет признаний, полученных под пытками либо под их угрозой...

[shuric]

Да знаете, тот факт, что Алексей бежал в Австрию он и без пыток был очевиден. То что он собирался вступить в борьбу за трон однозначно подтверждается австрийскими данными, так что никаких сомнений в этом пункте быть тоже не может. Приговор вполне верный - разве что неполный, про связь Алексея с Герцем в нем не упоминается.

[thor]

Об австрийских данных. У того же Заозерского упоминается о донесениях иностранных дипломатов, в которых упоминалось о готовности гвардейских полков поднять бунт, двинуться в "Мекленбургию" и чуть ли не убить Петра! Это что, тоже достоверный факт, которому можно верить?

[shuric]

Тор читайте дискуссию.

[thor]

Читал, и что дальше? Что-то я не пойму, на что Вы намекаете! Или же Вы всерьез убеждены в том, что есть два мнения - Ваше и неправильное?

[shuric]

Интересно чему вас учили, если вы и в самом деле историк? У Соловьева на основе австрийских официальных бумаг приводятся переговоры Алексея с Шенборном, имеется вотум Шенборна. К донесениям дипломатов это не имеет никакого отношения.

[thor]

Ага, и царевич, приехав в Вену, должен был заявить представителям императора, что я, мол, просто путешествую и вот решил заехать, проведать родственников, а так больше ничего. Речь-то идет о чем - о том что между Петром и царевичем существовали серьезнейшие трения, о том, что в самой России было неспокойно, что есть серьезные трения между партиями при дворе, и царевич бежал от грозы за границу, надеясь там получить защиту. И что он по-Вашему, должен был говорить в Вене? Тем более что Вы постоянно подчеркиваете слабость царевича, его несамостоятельность, непоследовательность, легковерие и свойство легко поддаваться на чужое влияние. Наконец, протоколы разговоров - вещь очень интересная, там ведь можно написать то, что было действительно, и то, что хотелось, чтобы было - как истолковать. "Пишем, что видим, чего не видим. - пишем вдвойне". Вон, абвер тоже допрашивал пленных советских генералов, и многие оказывались врагами Советской власти, если верить этим протоколам.