Модератор: Лемурий
И М. М. Херасков, впервые сообщивший о находке «Слова» в третьем издании своей поэмы «Владимир», и Карамзин, упомянувший «Слово о полку Игореве» в своем письме о русской литературе, напечатанном в октябрьском номере за 1797 г. гамбургского журнала «Spectateur du Nord» *, сделали эти свои сообщения на основе знакомства с переводом «Слова» XVIII в., дошедшим до нас в трех списках. Как известно, кроме перевода «Слова» на современный русский язык в первом издании, до нас дошли более ранние переводы «Слова» на современный русский язык: перевод в бумагах Екатерины, перевод в бумагах А. Ф. Малиновского и перевод в трех списках XVIII в. — список ГПБ, F.XV.50, список из архива Воронцова (ЛОИИ, оп. 2, № 87) и список из архива Белосельских-Белозерских (издан Л. К. Ильинским в 1920 г.). Переводы в бумагах Екатерины и бумагах А. Ф. Малиновского никакого заглавия не имеют. Перевод, дошедший до нас в трех списках, имеет заглавие «Песнь полку Игореву». Именно так названо это произведение и у Хераскова, и у Карамзина.**
---
*«Недавно отыскана рукопись под названием „Песнь полку Игореву“, неизвестным писателем сочиненная. Кажется, за многие до нас веки в ней упоминается Баян, российский песнопевец» (Творения М. Хераскова, вновь исправленные и дополненные, ч. II. М., 1797, стр. 300);
«Два года тому назад в наших архивах был обнаружен отрывок из поэмы под названием „Песнь воинам Игоря“ (Le Chant des guerriers d’Igor») (Le spectateur du Nord. Octobre, novembre et décembre, t. quatrième, à Hambourg, 1797).
** В первом издании книга озаглавлена «Ироическая песнь о походе на половцев...» перевод — «Песнь о походе Игоря». Древнерусский текст «Слова» и в бумагах Екатерины и в первом издании имеет заголовок — «Слово о плъку Игоря, Игоря сына Святъславля, внука Ольгова».
---
Дмитриев Л. А. История открытия рукописи "Слова о полку Игореве" // Слово о полку Игореве — памятник XII века / Отв. ред. Д. С. Лихачев; АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1962. — С. 406—429.
Внимательное сопоставление обоих текстов [Ипатьевского и Лаврентьевского] обнаруживает не только две различные точки зрения на Ольговичей. Оказывается, что рассказ Киевской летописи не просто подробнее: он как будто бы последовательно отвечает на все упреки владимиро-суздальского рассказа. Обстоятельным, информированным повествованием, ведущимся бесстрастным тоном, киевский летописец снимает почти все обвинения с князя Игоря, кроме одного — обвинения в неудержимом юношеском задоре. Если владимирский летописец подчеркивал легкомысленность и беззаботность Ольговичей в организации похода, то киевский летописец подробно и обстоятельно описывал княжеские сборы, выступление, „тихое" движение по Черниговщине Игорева войска, собирающего все новые силы, настойчивое желание Игоря не оставаться на ночь в степи. Если владимирский летописец писал о непродолжительности плена Игоря («по малех днех»), что, по-видимому, соответствовало исторической действительности, то киевский отмечал, что Игорь собирался долго быть в плену (к нему приехали священник и слуги). Если владимирский летописец напоминал о гибели политического и военного соперника Игоря — Владимира Глебовича, князя переяславского, то киевский вкладывал в уста Игоря длинную покаянную речь — раскаяние в разорении им города Глебова у Переяславля.
Таким образом можно говорить о несомненной политической конфронтации двух летописных текстов, созданных примерно в одно и то же время. Перед нами один из интересных эпизодов политической борьбы владимиро-суздальских и черниговских князей в конце XII в., затронувший сферу и литературных текстов. Автор "Слова" не стоял в стороне от этой борьбы...
--------
Демкова Н.С. Проблемы изучения «Слова о полку Игореве» // Д е м к о в а Н. С. Средневековая русская литература. Поэтика, интерпретации, источники: Сб. статей. СПб., 1997. С. 47
Прежде всего проведем сопоставительный анализ двух летописных рассказов о походе 1185 г. и «Слова о полку Игореве» с точки зрения политической оценки похода. Давно была замечена различная оценка событий 1185 г. в двух летописных текстах, восходящих, вероятно, независимо друг от друга к рассказу переяславской летописи Владимира Глебовича (1187 г.). Лаврентьевская летопись сохранила враждебный Ольговичам рассказ владимиро-суздальского летописца. Этот рассказ стремится принизить, скомпрометировать Ольговичей во главе со Святославом, обвинить участников похода в жажде славы и авантюризме. Напротив, киевский летописец, рассказ которого о походе сохранила Ипатьевская летопись, изображает Ольговичей не без некоторой идеализации.
Внимательное сопоставление обоих текстов позволило Н. С. Демковой* сделать более точное и очень важное наблюдение. Оказывается, что рассказ Киевской летописи не просто отражает другую точку зрения на Ольговичей и их поход: «он как будто бы последовательно отвечает на все упреки владимиро-суздальского рассказа» в адрес Ольговичей. По словам исследовательницы, «обстоятельным, информированным повествованием, ведущимся бесстрастным тоном, киевский летописец снимает почти все обвинения с князя Игоря, кроме одного — обвинения в неудержимом юношеском задоре. Если владимирский летописец подчеркивал легкомысленность и беззаботность Ольговичей в организации похода, то киевский летописец подробно и обстоятельно описывал княжеские сборы, выступление, „тихое" движение по Черниговщине Игорева войска, собирающего все новые силы, настойчивое желание Игоря не оставаться на ночь в степи. Если владимирский летописец писал о непродолжительности плена Игоря («по малех днех»), что, по-видимому, соответствовало исторической действительности, то киевский отмечал, что Игорь собирался долго быть в плену (к нему приехали священник и слуги). Если владимирский летописец напоминал о гибели политического и военного соперника Игоря — Владимира Глебовича, князя переяславского, то киевский вкладывал в уста Игоря длинную покаянную речь — раскаяние в разорении им города Глебова у Переяславля».
* [Демкова Н.С. Проблемы изучения «Слова о полку Игореве» // Д е м к о в а Н. С. Средневековая русская литература. Поэтика, интерпретации, источники: Сб. статей. СПб., 1997. С. 46—47.]
--------
Л. В. Соколова (С.-Петербург). Политическое и дидактическое осмысление событий 1185 г. в летописях и в «Слове о полку Игореве»//ТОДРЛ, Т.57, СПб. 2006, С. 91-102
§231. Личность Никона тесно связана, таким образом, с летописью, составленною в Печерском монастыре; мы признаем это естественным, как только допустим, что составление этой летописи падало на начало семидесятых годов XI столетия, когда Никон жил в Феодосиевом монастыре, распростившись с основанною им в Тмуторокане обителью. Из Жития Феодосия известно, что Никон, как старейший пользовался большим влиянием в монастыре; ему Феодосий поручал братию, когда отлучался из монастыря; Никон был человек книжный; тогда как Феодосий поучал братию "духовными словесы", великий Никон говорил поучения братии из книг ("ис кънигъ почитающе"); он занимался переплетным делом, что также требовало известной книжности и грамотности. Трудно сомневаться в том, чтобы летописный труд, предпринятый святой обителью, не стал под непосредственное заведование Никона. Никон мог сделаться главным редактором летописи; ему же мы вправе приписать некоторые вставки, сделанные в переписанный им, или под его наблюдением, Древн. летописный свод, который лег в основание дальнейшего летописания Печерского монастыря. Перечислим эти вставки.
§232 Под 6530 (1022) мы читаем в Повести вр.л. (Нач. своде) рассказ об единоборстве Мстислава Тмутороканского с Касожским князем Редедей; рассказ основан на местном тмутороканском предании, связавшем это событие - победу Мстислава над Касогами - с построением Мстиславом по обету в Тмуторокане храма св. Богородицы. "И пришедъ Тмутороканю, заложи церковь святыя Богородица и созда ю, яже стоить и до сего дне Тьмуторокани" - так заканчивается рассказ, обличая своим окончанием знакомство автора с этим отдаленным городом....
-------
Шахматов А.А. "Разыскания о русских летописях" (1908) М., 2001, с.304
Боян играл именно на многострунном инструменте, очевидно из слов поэта: 10 пальцев Бояна уподоблены им десяти соколам, пущенным на целую стаю лебедей. Видимо, число струн было значительно больше десяти, если автор, такой точный и конкретный во всех деталях, допустил подобное сравнение...
---------
Кулаковский Л.В. Песнь о полку Игореве (Опыт воссоздания модели древнего мелоса), М., 1977, с.32-33
Кондак
Самое слово "кондак" — κόντάκιον некоторые производят от κόνταζ (как его уменьшительное) — "копье"; но вероятнее производить его от κοντός — палочка, на которую наматывался свиток пергамента, называвшийся ίλητάριον. Сборники таких "кондаков" называются кондакариями.
Но если в наших современных богослужебных книгах это песнопение занимает самое скромное место и теряется в обширных песнях канона, то в древности, до появления канонов, кондак занимал совершенно исключительное место в суточном и годичном богослужении. Он вовсе не ограничивался одной строфой, а представлял собою самостоятельное и большое поэтическое произведение, так сказ., целую богословскую поэму. Древний кондак в его классическом облике — это цепь из 20—30 строф, постепенно развивающих одну общую тему. В этой поэме надо различать следующие составные части: начальная строфа, κουκούλιον, написанная одним, необычным для всего произведения, размером; икосы, числом чаще всего 24, написанные одним общим для всех их размером; припев, έφύμνιον, или άκροτελεύτιον, или άνακλώμενον в один-два стиха. Припев этот является последней фразой вступительной строфы, "кукуля." Инициалы всех строк, как икосов, так и кукуля, дают акростих, "краегранесио." Икос, οίκος, по-гречески значит "дом."
...кондак, во всем своем объеме составлявший главное содержание богослужения праздника по уставу Студийскому и еще в XI—XII вв. бывший его украшением, потом был заменен псевдонимными канонами. Самые поздние по происхождению кондаки, это — кондаки и икосы воскресные. О них упоминается только в рукописях XI в....
Акростих
Акростих или "краегранесие," "краестрочие" представляет собою характерную отличительную особенность нашей гимнографии, в частности, творчества канонов. Акростих заимствован из нехристианской поэзии и очень древнего происхождения. Это — чисто внешнее, техническое украшение канона, или иной гимнографической поэмы. Он обычно, при сочетании начальных букв только ирмосов или только тропарей, или и ирмосов и тропарей вместе, дает какую-либо фразу, относящуюся к тому же празднуемому событию, или же очень часто, что особливо ценно, открывает имя автора канона. Не имея никакого богослужебного употребления и никак не выделяясь заметным образом для слуха молящихся, он, тем не менее, важен, как свидетельство о времени написания или же о самом поэте...
----------
Киприан Керн. Литургика. Гимнография и эортология
Тропарь
Если "Ипакои" — древнейший церковно-гимнографический термин, то "тропарь" является древнейшим песнопением, с которого наша гимнография начала свое развитие (Скабалланович). Происхождение этого слова и, следовательно, его истинное значение объясняется по разному. Слово τροπάριον произошло от τροπαία, то есть «победный знак», трофей; в таком случае его смысл — прославить победу мученика над язычеством, преподобного — над страстями и мифом, или Самого Спасителя — над смертью. Другое толкование этого слова ставит его в связь с «ирмосами» канона; если ирмос есть связь песни с песнью и как бы образец для пения и мелодии тропарной песни, то тропари обращаются к ирмосу τέτραπται πρός τό. Но, как правильно замечает Миркович, это было бы точно, если бы тропари возникали вместе с канонами, тогда как древнейшие упоминания о тропарях стоят совершенно вне зависимости от ирмосов и вообще гораздо раньше, чем возникло самое творчество канонов. В IV и V веках уже существовали тропари в Египте и в Малой Азии, тогда как каноны появились только в VIII в. Наконец, третье объяснение этого термина ставит его в зависимость от τρόπος, то есть образец. Уже у древних эллинов способ пения, «лад», в котором пелось, назывался тропот. Древние лады: лидикийский, миксолидикийский, иполидийский, фригийский и т.д. назывались «ТРОПАМИ».
Древнейшее христианское упоминание тропаря находим в уставе Великой Константинопольской церкви; это — единственное песнопение древневизантийского богослужения. Тропарь — песнопение, не взятое из Священного Писания, следовательно — не псалом, ни библейская песнь.
--------
Киприан Керн. Литургика. Гимнография и эортология.
Всякому, кто занимается славяноведением, ясно, что имена с окончанием -itj (-ищь, -ичь, -ић) вовсе не собирательные, а nomina gentilia. Это имена племен или родов, образованные от имени их предка — эпонима. Таковы лютичи (потомки Люта) на Балтийском побережье с X в. Таковы хорватские племена (вернее — роды) в договоре с венгерским королем 1102 г. — гусичи, снатичи, качичи и другие, для которых мы найдем и формы единственного числа — гусичь, снатичь уже в XII в...
В XII в. племенные названия с окончанием -ич/-ичи еще воспринимались как родовые имена; они применялись ко всем сынам (или потомкам) семьи, рода или племени, восходящим к одному эпониму. Ничто не мешало поэту XII в. рассматривать всех «русских сынов» как потомков легендарного Руса...
Так, арабский путешественник Ибн Фодлан прямо утверждает, что русские происходят от Руса, сына Иафета и внука Ноя.27 Знакомый с библейскими книгами, мусульманин сделал Руса сыном Иафета (хотя у последнего такого сына вовсе не было); но, конечно, языческие руссы той эпохи и не слыхали об Иафете, а считали своего предка Руса сыном другой еще более значительной личности. Обратим внимание на «Слово о полку Игореве»: здесь русичи, очевидно, сыны Руса, но они же и «Дажь-Божьи внуци». Весьма вероятно, что в X в. и позже праотца Руса считали сыном Дажь-Бога.
Наконец, довольно темный текст византийского хрониста, продолжателя Симеона Магистра, описывая события начала X в., говорит, что «Русь, называемая и дромитами, получила свое имя от некоего неистового Роса».28 Итак, в X в. русские считались потомками некоего Роса или Руса, по согласному свидетельству арабского и византийского писателей. Воины XII в. легко могли быть названы русичами по имени этого легендарного предка...
---
27 См.: A. Frähn. Ibn-Fodlans Bericht. St.-Petersburg, 1827, стр. 27; А. Гаркави. Сказания мусульманских писателей. СПб., 1871, стр. 93.
28 Ρως δὲ, οι καὶ Δρομιται φερωνυμοι, απὸ Ρως’ τινὸς σφοδρου... ὲπικέκληνται. (Symeon Magister. Corpus scriptorum Historiae Byzantinae. Editio emendatior et copiosior. Bonnae, 1838, стр. 149—150; анализ см.: E. Kunik. Die Berufung der schwedischen Rodsen, t. II. St.-Petersburg, 1845, стр. 403—421). Прилагательное σφοδρός означает «пылкий, неистовый, храбрый» и может быть переводом древнего эпитета «буй» или «яр»; вероятно, говорили «буй Рус», как «буй тур» в «Слове».
---
Соловьев А. В. Русичи и русовичи // Слово о полку Игореве — памятник XII века / Отв. ред. Д. С. Лихачев; АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1962. — С. 276—299.
Въ недѣлю (Воскресенье) вечеромъ начинается свадьба и держится, по большей части, до Вторниковаго вечера...
---
Головацкий "Чтения" IV 1872, C.421
Святослав обратил в пепел внешние укрепления Друцка и, не теряя времени, шел к Киеву, сопровождаемый толпами Половцев. Сие-то гибельное обыкновение, в войнах междоусобных дружиться с иноплеменными хищниками и призывать их для ужасных злодейств в недра государства, всего более обесславило Князей Черниговских в нашей древней истории и было одною из причин народной любви к Мономаховым потомкам, которые дотоле гнушались оным (если исключим Георгия Долгорукого) и, следуя наследственным правилам, отличались Великодушием.
---------
Н.М.Карамзин. История государства Российского. Том 3, Междоусобица 1180 года
Дѣвици поютъ на Дунаи. Вьются голоси чрезъ море до Кіева. Игорь ѣдетъ по Боричеву къ Святѣй Богородици Пирогощей. Страны ради, гради весели, пѣвше пѣснь старымъ Княземъ, а по томъ молодымъ.
[Lines 664-671] Maidens sing on the Danube. Their voices weave across the sea to Kiev. Igor rides up the Borichev Way to the Blessed Virgin of the Tower. The lands are happy, the towns are gay, having sung a song to the old princes and then to the young.
The “weaving” of the maidens’ voices across the water appears to have been inspired by ancient folk rituals such as that of Trinity Sunday, when each maiden would weave a wreath and toss it onto the water. According to popular belief, the boy or man who found her wreath was destined to be her husband...
--------
Robert Mann. The Forgotten Text of Nikolai Golovin: New Light on the Igor Tale, 2010
Вернуться в "Слово о полку Игореве"
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 12