Андрей Чернов » 16 авг 2007, 14:00
СПРАВКА:
БОЦЯНОВСКИЙ Владимир Феофилович (1869–1943) – литературовед, автор первой книги о М.Горьком (1900), институтский друг Федора Дмитриевича Крюкова.
ТОМАШЕВСКИЙ Борис Викторович (1890, СПб. - 1957), историк лит-ры, д-р филол. наук (1941; honoris causa). Окончил техн. ф-т Льежского ун-та (1912), в Сорбонне слушал лекции по филологии. С 1921 (с перерывами) науч. сотрудник Русской литературы института АН (с 1946 зав. рукописным отделом, в 1957 зав. сектором пушкиноведения). Преподавал в Истории искусств институте (с 1921), ЛГУ (с 1924, с перерывами, проф. с 1942), ЛГПИ (в 1941-42 зав. кафедрой рус. лит-ры, а в 1945-46 - всеобщей лит-ры), читал высшую математику в Ленингр. ин-те инженеров ж.-д. транспорта (1932-35). Выдающийся пушкинист и текстолог, ред. и комментатор неск. собр. соч. А. С. Пушкина (в т. ч. полного академич.), К. Н. Батюшкова, А. А. Дельвига. Автор работ по теории лит-ры.
ЭЙХЕНБАУМ Борис Михайлович (1886-1959, Л.), литературовед, д-р филол. наук (1918). В СПб. с 1905. Учился в ВМА и в Вольной высшей школе П. Ф. Лесгафта, окончил ист.-филол. ф-т Петерб. ун-та (1914), преподавал там же (1914-48, c 1918 проф.); в 1920-31 также в Истории искусств институте. С 1934 одноврем. работал в Русской литературы институте (ИРЛИ). Подвергся травле в ходе кампании по "борьбе с космополитизмом", уволен из ун-та и ИРЛИ (1948). В 1956 возвратился в ИРЛИ, где работал до конца дней. Чл. Союза писателей СССР (1934). В 1918 входил в ОПОЯЗ. Один из основателей т. н. формальной школы в литературоведении. Автор работ по истории рус. лит-ры 19 в., основатель сов. школы текстологии, комментатор и редактор собр. соч. ряда рус. писателей-классиков.
КАЗАНСКИЙ Борис Васильевич(1889–1962) – Историк античной литературы и пушкинист.
Цитирую из воспоминаний Зои Борисовны Томашевской, дочери Ирины Николаевны Медведевой-Томашевской (Послесловие ко второму изданию «Стремени…»):
«Появление «Тихого Дона» было необыкновенным событием в русской литературе. И не потому, что его написал безвестный молодой, слишком молодой человек. Поразил сам роман. В только что опубликованных записках замечательного писателя-отшельника Ивана Сергеевича Соколова-Микитова в размышлениях о том, к чему кинутся потомки, изучая нашу эпоху, и что представит себе потомок о наших днях по «художественной литературе», говорится прямо – «разве кое-что останется от «Тихого Дона». Остальное – ложь...» Иван Сергеевич был нашим соседом и другом моих родителей. Круг друзей был не велик. Тынянов, Ахматова, Винокур, Лозинский, Гуковский, Лидия Гинзбург, математик Янчевский – страстный любитель и знаток литературы. Все сходились в одном – авторов «Тихого Дона» было два. Один писал, другой перекраивал, приспосабливал. Имена авторов их не интересовали вовсе. Что касается Бориса Викторовича, то его больше всего интересовала возможность отслоения текстов. Борис Викторович был лингвистом, крупнейшим знатоком текстологического и литературоведческого анализа, ученым, который занимался сложнейшими структурными проблемами творчества. Математик по образованию, он сделал математику подножием своей научной мысли. Академик Колмогоров назвал его основоположником математической лингвистики. (Воображаю, как бы он ответил исследователю Г. Хьетсо.) Уголовный сюжет был для него очевиден. Ну, не мог же, в самом деле, молодой человек с четырехклассным образованием, иногородний, не знающий ни казачьего быта, ни донской истории, сразу написать произведение такого масштаба, такой силы, которая дается лишь большим жизненным и литературным опытом. Не мог же Пушкин написать в 20 лет «Капитанскую дочку» или «Историю Пугачевского бунта». Это был его любимый аргумент.
Когда в 1929 году появилось знаменитое письмо пятерых рапповцев, заставившее всех «усумнившихся» замолчать, Борис Викторович только одно имя комментировал совершенно иначе – Серафимовича. Он был старше всех, был «донской» и яростно настаивал на том, чтобы роман был напечатан. Во что бы то ни стало Под любым именем. Немедленное появление романа считал чрезвычайно нужным.
В связи с этим небезынтересен рассказ Надежды Васильевны Реформатской. Шел 1929 год. Для какой-то работы она занялась чтением короленковского «Русского богатства», где в изобилии печатался Федор Крюков. В разгар споров о предполагаемом авторе
«Тихого Дона» вдруг решила, что сделала открытие. Крюков – вот кто автор. И отправилась к писателям. Ее принял некто Мстиславский. Выслушал горячую речь молодого «открывателя» и повел к Фадееву. Тот тоже выслушал и предупреждающе сказал: «Не девичьего это ума дело». Но «открыватель» был молод, настойчив н горяч. Фадеев уступил: «Ну, коли так, пойдите к Серафимовичу. Это его дела. Вот пусть вам все и расскажет». Но Серафимовича на ту пору в Москве не было. А вскоре появилось то письмо. И тема эта исчезла из разговоров. Даже домашних.
Прошло много лет. Началась война. Блокада. Январь 1942-го. Гостиница «Астория» превращена в стационар для умирающих от голода. В темном и холодном номере лежат шестеро – филологи Владимир Феофилович Боцяновскнй, Борис Михайлович Эйхенбаум, Борис Васильевич Казанский, Борис Викторович Томашевский и два художника – Дмитрий Исидорович Митрохин и Исаак Моисеевич Рабинович. Томашевский и Боцяновский лежат рядом. Я посещаю их каждый день и всегда застаю в тихой беседе. Через месяц Борис Викторович возвращается домой, где все мы живем в одной комнате в холоде, темноте и бездействии, и Борис Викторович без конца «развлекает» нас услышанным от Боцяновского. Главная тема – «Тихий Дон». Боцяновский рассказывает о своем институтском друге Федоре Дмитриевиче Крюкове, о переписке с ним в последние годы (Крюков умер в 20-м году), о жалобах его на опостылевшую ему военную жизнь, которую охотно сменил бы на письменный стол, о том, что полон романом, делом всей его жизни. Действительно, такой плодовитый писатель, как Крюков, с 1912 года не опубликовал ни строчки. И Борис Викторович, Ирина Николаевна снова и снова говорят о самом интересном. О возможности отслоения подлинного текста, к этому времени уже буквально утопающего в несметных и противоречивых переделках. Только с чужим текстом можно было так обращаться. Солженицын эту же мысль выразил сокрушительнее: «Всякий плагиатор – убийца, но такого убийцы поискать: чтобы над трупом еще изгалялся, вырезал ремни, перешивал в другие места, выкалывал, вырезал внутренности и выкидывал, вставлял другие, сучьи» (письмо к И. Н. Томашевской от 24.12.1972)».