К концу месяца следствие было закончено, и настало подходящее время для наказания виновных. Двадцать седьмого сентября архиепископ Амвросий причастил Потемкина второй раз. (Миляновский Ф. Памятная книжка для духовенства херсонской епархии. Одесса, 1902. С. XXVI.) Видимо, в этот же день его не стало. Гонец с секретным письмом немедленно отправился в столицу.
В Петербурге же усиленно делали вид, что Потемкин вот-вот поправится. В письме от 30 сентября Екатерина поздравила светлейшего князя с именинами и уведомила о посылке ему шубенки.
Несуразица с именинами и «шубенкой» озадачила исследователей. Именины Потемкина приходились на 30 сентября, и было бы логично , если бы императрица поздравила князя заранее. С «шубенкой» вообще полная неразбериха, так как подарок был получен еще 26 сентября. Шлафрок, который Потемкин просил у Безбородко 21 сентября был доставлен в Яссы невероятно быстро – 26 сентября. (Курьеры привозили письма за 9-10 дней, только два последних гонца из Ясс в Петербург доставили послания за 6 и 7 дней). (
Екатерина II и Г. А. Потемкин. Личная переписка (1769-1791). Подгот. Изд. и послесловие B.C. Лопатин. М., "Наука" 1997.
http://az.lib.ru/e/ekaterina_w/text_0030.shtml
В теплом климате Молдавии долго скрывать присутствие покойника невозможно. Чтобы заглушить страшный запах разлагающейся плоти, комнаты опрыскивали одеколоном и держали окна открытыми. Это объясняет сообщение Безбородко, что в последние дни болезни Потемкин отказывался принимать лекарства, велел открывать в комнатах окна и поливал голову одеколоном.
Третьего октября в столице получили сообщение о том, что князь приобщен Святых Тайн. А на следующий день утром Храповицкий записывает в Дневнике: "4 октября. Поутру Рожерсон (придворный лейб--медик. -- В.Л.) донес Ея Величеству, что Сутерланд едва ли день сей переживет: он умер во втором часу пополуночи..."
Для красивой кончины светлейшего князя требовалось прощальное письмо. Удивительно, как разнится содержание последнего письма Потемкина, приведенное Брикнером в издании 1891 г. и Лопатиным – в 1997 г.
У Брикнера: «Матушка, всемилостивейшая Государыня! Нет сил более переносить мои мучения; одно спасение остается оставить сей город, и я велел себя везти к Николаеву. He знаю, что будет со мною» (рукой секретаря Попова); «Вечный и благодарный подданный» (рукой графини Браницкой). «Я для спасения уезжаю». (рукой Потемкина).
У Лопатина: «Матушка Всемилостивейшая Государыня. Нет сил более переносить мои мучения. Одно спасение остается оставить сей город, и я велел себя везти в Николаев. Не знаю, что будет со мною. Вернейший и благодарнейший подданный. Одно спасение уехать».
Как видим, в конце XIX века Брикнер легко различал почерки Попова, Браницкой и князя. Столетием позже Лопатин отмечает, что все письма князя написаны без помарок и черновиков одним крупным размашистым почерком – скоропись середины XVIII в. Лишь в последнем письме слова "одно спасение уехать" написаны прыгающим, угловатым почерком и читаются с трудом. При этом «сохранность автографов и подлинников отличная». Слова, написанные карандашом, покрыты лаком. Письма сшиты в объемистые фолианты, имеющие твердый переплет.
Я думаю, что последняя записка Потемкин, приведенная Брикнером, была скомпилирована. Подлинной является только одна фраза: «Я для спасения уезжаю». Эта запись была сделана в день похорон принца Вюртемберг-Штутгартского в Галаце, когда князь предпринял попытку побега. Остальные фразы были дописаны Поповым и графиней Браницкой в Яссах. А после 1891 г. переписаны набело. При каком режиме это было сделано - царском или советском - не знаю.
Четвертого октября в 8 часов утра, когда на дворе стоял плотный туман, тело Потемкина поместили в кресло и перенесли в шестиместную карету. Секретарь записал: «С Его Светлостию поехали, но в других экипажах, Графиня Александра Васильевна Браницкая, Генерал--Порутчик Князь Голицын, Генерал--Маиор Львов и оберштер--кригскомиссар Фалеев, доктора Тиман и Массот и штаблекарь Санковский» Как видим, в карете с телом Потемкниа никого не было: ни любимой племянницы, ни докторов.
«Всю дорогу ехали тихо и в два часа пополудни прибыли благополучно на первый ночлег в село Пунчешты, в тридцати верстах отсюда».
Тридцать верст - это дневной перегон почтовой кареты, в которой едет здоровый пассажир, а не тяжело больной, для которого каждый толчок несет непереносимую боль. 30 верст за 6 часов - это значит, что экипажи мчались с максимальной скоростью. Если они везли покойника, то понятно, почему доктора удивлялись «крепости, с которою Его Светлость совершил переезд сей. Они нашли у него пульс лучше и гораздо более свежести в лице».
Ранним утром следующего дня опять пустились в путь, но проехали всего 10 верст. Не доезжая Большой горы, в верстах в 40 от Ясс, князь «так ослабел, что принуждены были вынуть его из коляски и положить на степи». Здесь, по официальной версии, князь скончался. Ночью того же 5 октября тело покойного привезли в Яссы, и немедленно произвели вскрытие. Останки были забальзамированы.