Keil писал(а):... нет никакого избирательного подхода. Дело все в идеализации. Вот еще раз главный критерий, с аналогичным примером от Адриановой-Перетц:
"В своем стремлении к реалистическому писатели приближались к лучшей части устного эпоса, и тогда, например в рассказе о Куликовской битве, события изображались в полном соответствии с действительным их ходом (ср. "Задонщину" и "Сказание о Мамаевом побоище", где победу приносит выступление засадного полка); когда же берет верх идеалистическая "философия истории", продиктованная религией, автор переходит на язык антиреалистической церковной фантастики, и вместо засадного полка на поле битвы выходит "святых мученик полки" во главе с "войнами" Георгием, Борисом и Глебом, Дмиртием Солунским и "архистратигом Михаилом", - так возникает истолкование величайшей победы русского оружия, не имеющее ничего общего с народной оценкой этого события."
Согласен я здесь с тем, что в этом эпизоде "Летописной повести о Куликовской битве" действительно проявилось в достаточно крайней форме идеалистически-церковное мышление, и реальная картина выступления засадного полка была полностью подменена отвлеченно-религиозной символикой. НО...
Во-первых, далеко не всегда в летописях это так. Возьмите, например, в ПВЛ рассказ о последней битве Ярослава со Святополком. Преддверие её исполнено религиозного драматизма (воззвание Ярослава), но это не мешает летописцу дать красочное описание самого боя ("... за рукы емлюще сечахуся, и соступишася трижды, яко по удольем кровь течаще...") и бегства обреченного Святополка. Т. е. религиозный компонент оценки событий не обязательно должен был застить всё остальное, религиозное мышление не всегда "антиреалистично", и не стОит из одного произведения уверенно выводить глобальную тенденцию.
Во-вторых - вот цитата о том же самом выступлении засадного полка из "Сказания о Мамаевом побоище:
"... Приспѣ же осмый час дню, духу южну потянувшу съзади нам, възопи же Вълынецъ гласом великым: «Княже Владимеръ, наше врѣмя приспѣ, и часъ подобный прииде!» — и рече: «Братьа моа, друзи, дръзайте: сила бо Святого Духа помогаеть нам!»
Единомыслении же друзи высѣдоша из дубравы зелены, аки соколи искушеныа урвалися от златых колодицъ, ударилися на великиа стада жировины, на ту великую силу татарскую; а стязи их направлены крѣпкым въеводою Дмитреем Волынцем: бяху бо, аки Давидови отроци, иже сердца имуща аки лвовы, аки лютии влъци на овчии стада приидоша и начаша поганых татаръ сѣщи немилостивно.
Погании же половци увидѣша свою погыбель, кликнуша еллинскым гласом, глаголюще: «Увы нам, Русь пакы умудрися: уншии с нами брашася, а доблии вси съблюдошася!» И обратишася погании, и даша плещи, и побѣгоша. Сынове же русскые, силою святого Духа и помощию святых мученикъ Бориса и Глѣба, гоняще, сѣчаху их, аки лѣс клоняху, аки трава от косы постилается у русскых сыновъ под конскые копыта..."
Здесь - СИНТЕЗ, библейско-христианского ("сила Святого Духа"... "аки Давидови отроци"..."силою Святого Духа и помощию святых мученик Бориса и Глеба") и народно-поэтического ("... из дубравы зелены. аки соколи искушеныа..." и так далее), и на этом синтезе построено монументальнейшее произведение. Вот я и спрашиваю: почему одно должно непременно противоречить другому, почему в древнерусской литературе восходящая к фольклорной образности поэтика не может органично совмещаться с христианским мировоззрением? Спрашиваю риторически, поскольку на данном примере видно, что - может.
И в "Слове", ИМХО, тот же синтез, только менее сбалансированный: поэма написана двумя веками раньше, и даже для своей эпохи она - "в стиле ретро" ("старыми словесы"), и написана к тому же, на мой взгляд, мирянином, да ещё и отчасти склонным к "еретическим" (хотя и тоже на христианской основе) сентиментам, и поэтому вполне естественно, что в ней нет ещё той акцентуации религиозного начала: это, с моей точки зрения - уже не первый раз пишу, - явление РАННЕхристианской культуры.
Если вернуться к вопросу о Всеславе, то здесь, по-моему, "идеализация" всё же не аргумент. Да, конечно, есть ярко выраженная дидактика в рассказе о злоключениях Изяслава после нарушенного крестоцелования; но повторяю два уже высказанных вопроса. 1). Если Всеслав был язычником, ЗАЧЕМ для этой дидактики было изображать его благочестивым христианином? Для наказания можно и "поганых навести", и язычника на престол возвести, ещё и круче тогда кара и ещё назидательней, "апокалиптичней", что ли, звучал бы рассказ... 2). Второе "ЗАЧЕМ? Зачем было бы летописцу делать образ Всеслава противоречивым (с одной стороны - вроде бы "Каинова печать", с другой - кресту возносит благодарение), если это не обусловлено неустранимой реальностью, которую он, будучи тогда уже в сознательном возрасте, отчасти, наверное, и сам наблюдал?
Не разобравшись с этими двумя вопросами, нельзя игнорировать эту знаменательную фразу Всеслава и утверждать, что он язычник.
Keil писал(а):Кроме того, Адрианова-Перетц в отношении Всеслава отмечает, что поэтический образ Всеслава Полоцкого в далеком прошлом имел основу в тотемистических представлениях. Вместе с другими отголосками дохристианской мифологии этот поэтический образ представляет те "языческие элементы", которые, по словам Маркса, "выступают еще весьма заметно" в Слове. По мнению Варвары Павловны Всеслава Полоцкого автор Слова представил наделенным особыми способностями кудесником.
В своей дискуссии с ув. Лемурием в теме "Всеслав Полоцкий. Образ антихриста в СПИ" я привёл и сопоставил фрагменты былин, безусловно указывающие на то, что это пресловутое "рождение от змея" (если вы это имеете в виду) не является органичным и исходным для новеллы о Волхе, оно привешено ему из иного сюжета - "Добрыня и змей", - в котором эта курьёзная экзотика, по крайней мере, укладывается в сюжет и обуславливает его развитие. "Чудесное рождение" в исходном варианте есть, но оно не только от змея может быть, и там всё иначе. В частности, "... рассаждалися звёзды ясные...", что и прямо противоположные ассоциации могло бы дать, но я не склонен к спекулятивным выводам... Особыми способностями-то он наделен, но в рамках народных представлений волшебник вовсе не обязан якшаться с тёмными силами. Наконец, отголоски дохристианских мотивов в описании самого этого князя в "Слове", конечно, есть, но здесь мы возвращаемся к поэтике, относительно которой я не только никогда не оспаривал, но и сам активно высказывал мнение, что она в СПИ - этническая и в этом смысле, конечно, "дохристианская", ибо восходит к незапамятным временам. В самом способе описания, в лексике могут, конечно, быть и отголоски неких мифов, но это именно лексические отголоски, а не цельный и сознательно излагаемый миф. Такая лексика в "Слове" сплошь и рядом: Боян - и волком (кстати о волках), и орлом, и, возможно, "мысью" (но это дискуссионный вопрос), Игорь соколом летит, Овлур - опять же, - волком скачет, Всеволод - "буй тур", Ярославна - зегзицей кычет, и неужели это всё от тотемизма? Игорю ни диалог с Донцом, ни этот соколиный лёт не мешают потом ехать к Богородице Пирогощей. Вот и получается тот самый синтез народной лексики с христианством.