Итак, переходим к рассмотрению следующей фальсификации, характерной особенностью которой является то, что именно с неё началось моё, так сказать, погружение в мир преступных деяний некоторых представителей отечественной исторической науки.
Дело в том, что до недавнего времени я вобщем-то знал, конечно, что историю фальсифицируют, но знание мое оставалось на уровне слухов. Я знал, что где-то кто-то историю переписывает, но думал, что этим занимаются все и во все времена. Последующий опыт показал, что это, «знание» тоже фальсификация.
Примерно года два-три назад я довольно основательно подсел на изучение мемуарной литературы участников ВОВ. Случилось так, что в числе первых я прочитал книгу С.А. Ковпака «От Путивля до Карпат», а потом, примерно, через полгода, книгу П.П. Вершигоры «Люди с чистой совестью».
Далее речь пойдет о том моменте, когда в отряде Ковпака не было рации и о том, что было предпринято в этой связи.
Отрывок из книги С.А. Ковпака «От Путивля до Карпат»
… рации у нас не было, а фронт отодвинулся уже далеко.
Решено было сделать попытку установить самим связь с командованием Красной Армии. Это дело поручили Алексею Ильичу. Заодно он должен был провести через фронт одну группу военнослужащих во главе с подполковником. Люди выходили из окружения, встретили нас в лесу и попросили помочь им выбраться с оккупированной немцами территории. Пробираться предстояло до самого Харькова, по пути движения к фронту немецких колонн. Тяжело было расставаться с Дедом Морозом — полюбился он всем за весёлый нрав, — но никто лучше его не знал местность, по которой надо было скрытно пройти: ещё в 1918 году Алексей Ильич был разведчиком у красных партизан, исходил все дороги и тропинки на Сумщине. Пришлось отправить старика проводником красноармейцев и одновременно нашим делегатом на Большую землю.
…………………….
Алексей Ильич вернулся из Харькова, как настоящий Дед Мороз, — к празднику: готовились к встрече 24-й годовщины Октябрьской революции.
— Только, хлопцы, не гневайтесь, — говорит, — подарков я вам не принёс.
Мы ждали с «Большой земли» рацию. Алексею Ильичу не удалось её получить, но командование, с которым он связался в Харькове, взяло наши координаты и обещало, что рация будет сброшена нам с самолёта. Хорошо уже было то, что на «Большой земле» узнали о нашем существовании в Спадщанском лесу.
…………………….
В Старой Гуте мы получили долгожданную рацию. 9 апреля сбросили, здесь с самолёта на парашютах трёх радистов с походной радиостанцией.
Обращаю внимание, что связного на Большую Землю посылали где-то в декабре 1942-го года, а рацию отряд получил только в начале апреля, т.е. через четыре месяца. Ничего удивительного, в начале войны раций было чрезвычайно мало.
Связного звали Алексей Ильич Корниенко. За имевшуюся у него окладистую седую бороду имел прозвище «Дед Мороз».
Далее читаем отрывок из книги П.П. Вершигоры «Люди с чистой совестью», в котором описываются те же события.
Вначале идет описание совещания в отряде:
Очень важным делом, от которого часто зависел успех и организационно-политической и боевой работы партизанского отряда, была связь с Большой землей. При организации отрядов летом 1941 года не всегда была возможность каждый отряд снабдить рацией. Сосед Ковпака, командир Харьковского партизанского отряда Воронцов, в этом отношении был счастливее нашего отряда. У него сразу была надежная радиосвязь. Путивляне же только изредка могли передавать через рацию Воронцова сведения о своих боевых делах. В первом коротеньком рейде из Спащанского леса в Брянские леса в декабре 1941 года командование отряда особенно остро ощущало этот недостаток. Как-то в Брянских лесах, возле будущей "партизанской столицы" Старой Гуты, Руднев, Ковпак и Базыма обсуждали свой первый, небольшой еще опыт борьбы. Они пробыли в лесах около двух недель, а в тылу врага — три месяца с лишним.
— Засиделись ребята, — сказал Ковпак, — До дому рвутся.
— И я так думаю. Надо нам продолжать рейд, — поддержал командира комиссар.
— А куда? — отозвался Базыма.
К ним подошел старик Корниенко — партизан еще гражданской войны, знавший все Правобережье, как свои пять пальцев. Он один заменял отряду сотни проводников и был ходячей справочной книгой и топографической картой отряда.
— А от мы стариков попытаем, — схитрил Ковпак.
Руднев имел на этот счет свое мнение.
— А я так думаю: хотя отряд наш и вырос... — он обратился к начальнику штаба: — Сколько у нас на сегодня с пополнением?
Базыма порылся в полевой сумке, вытащил блокнот.
— Шестьсот с лишком.
Ковпак сказал решительно:
— А все ж таки я думаю, надо нам обратно в свой район. Где нас партия поставила, там и должны мы быть.
Базыма спрятал блокнот в сумку.
— Многовато народу. А лесочки у нас, знаешь, какие...
— Да и зима...
Ковпак весело свистнул.
— А зачем нам леса? Будем по селам...
— Правильно, Сидор Артемьевич. Мы уже выросли из районного масштаба, — сказал Руднев.
— Это верно. Да вот связи нет. Есть же отряды, в которых радиостанции имеются. Вон как у Воронцова.
Корниенко вмешался в разговор на правах ветерана отряда:
— Надо через фронт людей послать.
Руднев подумал.
— Об этом мы давно думаем, старик. Да кого?
— Молодых ребят думали, — дойти-то они дойдут, а обратно вернутся ли? — хитро прижмурил глаз Ковпак.
Корниенко понял командира с полуслова.
— А старых?
Руднев еще мало знал старика партизана. Он не знал еще, что Корниенко не один раз переходил фронт белых и под Касторной, и под Ростовом, и в Донбассе. Но Ковпак знал об удалых делах, которые они совершали в молодые годы, и помнил о них хорошо.
Комиссар ответил на вопрос Корниенко, думая, что тот намекает на Ковпака:
— А старик не каждый доползет. Не можем же мы командира на такое дело посылать.
Корниенко рассердился.
— Зачем командира? Самый старший по годам между вами — я. До Хорошек все дороги знаю. А там и фронт близко.
Руднев посмотрел на Ковпака.
— Как думаешь, командир?
— А вот так и думаю. Жалко со старым товарищем расставаться, а другого выхода нема.
Корниенко облегченно вздохнул.
— Ну вот и добре. Пойду собирать манатки в далеку дорогу.
И он пошел бодрой стариковской походкой по лесу.
Комиссар, глядя ему вслед, тихо сказал:
— Надежный старик.
Затем идет описание разговора с неким безымянным генералом и ... Н.С. Хрущевым, который происходил уже на Большой Земле.
— Надежный старик? — спрашивал через неделю Корниенко о Ковпаке генерал, командующий крупным объединением армейских частей Красной Армии.
В большом штабе, перед столом, возле которого стояла батарея полевых телефонов, тянулся по-егерски Корниенко. В деревенском полушубке, в облупленной шапке, он подчеркнуто по-солдатски отвечал на вопросы генерала.
— Надежный старик? — спросил генерал.
— Так точно, товарищ генерал, — я его с гражданской знаю.
Рядом с генералом сидел невысокого роста человек, тоже в военном кителе, но без знаков отличия на петлицах. Он, прищурившись, смотрел на Корниенко. Но, увлеченный докладом генералу и хорошо помнивший солдатскую школу, Корниенко смотрел только на генерала. Только когда член Военного совета сказал:
— Ну, это как сказать. Тогда война совсем другой была. Сейчас мы другими мерками командиров мерим... — Корниенко взглянул на него и сразу ответил:
— Так думаю, что и под вашу мерку подойдет, товарищ... — он запнулся, еще раз оглядел говорившего, и лицо его расплылось в широкой улыбке, — ...товарищ Никита Сергеевич... Извиняйте, не опознал вас сразу, товарищ Хрущёв. На портретах видел вас только в гражданской одежде.
— Ничего, ничего, — сказал Хрущёв и подошел к карте. — Прошу, продолжайте, пожалуйста, — обратился он к генералу.
Генерал спросил у Корниенко:
— Где же ваш отряд? Вот здесь? — он показал пальцем на карту.
Корниенко немного растерянно глянул на незнакомого масштаба карту. Но тут же, оправившись, бодро сказал:
— Левее немножко будет, товарищ генерал.
— Бои бывали у вас? — продолжал вопросы генерал.
— А как же. Вот в этом месте, где вы изволили показать, тут у нас с танками немецкими бой был.
— Ну и как? — нахмурил брови генерал.
— А так. Пришли к нам в лес два танка, а из лесу ни один не ушел.
— Еще были бои?
Корниенко входил в раж и увлекался.
— Были. А вот тут левее, тут уже пехота на нас наступала. Но наш командир уже на танке воевал.
— На каком танке? — оживился генерал.
— Да на этом же, на немецком. Один мы подорвали, а другой в болото заманили. Вот он у нас и остался. Сами знаете, как на чужой технике воевать, — машина незнакомая, капризная. Одним словом, сами должны понимать...
Генерал улыбнулся.
— Да. Понятно. А где сейчас ваш отряд, покажите.
Корниенко разошелся.
— Вишь, дорогой, отряд-то наш вроде рейсовый, сегодня здесь, — он ткнул пальцем в то место, куда указывал генерал, — а завтра там... — и он загнул дугу на карте километров на полторы тысячи.
Хрущёв и генерал весело взглянули друг на друга.
— Как же так, сегодня здесь, а завтра там... расстояние-то какое?
— А чего же расстояние... — Корниенко смерил пядью по генеральской миллионке, — расстояние чепуховое...
Генерал, улыбаясь, отошел от карты.
— По скольку километров за ночь делаете?
— Как какой марш. Когда сорок, а когда и пятьдесят верст. А как на хороших конях да по санной дороге, — и все семьдесят отмахаем.
Генерал, а за ним Корниенко подошли к столу. Хрущёв указал старику на стул, тот присел.
Хрущёв спросил:
— Какая же помощь вам требуется: оружием? патронами?
Корниенко сразу понял, что задачу Ковпака он уже выполнил.
— Самая главная для нас техника сейчас будет — радио. Патрончиков нам пока хватает, а вот связи нет. А без связи, сами знаете, какая война.
Хрущёв задумчиво, как бы про себя, повторил его слова.
— Знаем, старик, знаем, какая без связи война...
— Хорошо, рацию мы им дадим, — ответил на вопросительный взгляд Хрущёва генерал.
Корниенко не разобрал.
— Это чего? — спросил он без стеснения.
— Радиста с передатчиком, — сказал Хрущёв.
— Ага. Понятно.
— Только куда вам ее бросать? — спросил, заговорщически подмигнув Корниенко, генерал.
— А зачем бросать? Вы мне только дайте, а я его через фронт живо переведу.
Хрущёв мягко сказал старику:
— Нет, лучше самолетом. Это и быстрее и надежнее.
Генерал сказал, подведя старика снова к карте:
— Только координаты точные надо. А то, видишь, сам говоришь, твой старик сегодня там, а завтра здесь. — Генерал повторил жест Корниенко на карте. — Точные координаты дать можете?
Корниенко все еще пытался вывернуться.
— А зачем вам координаты? Место условленное я вам сразу доложу. В Даниловой балке каждую ночь на протяжении месяца три костра гореть будут. Вот таким макаром: один костер, другой костер и третий... — он показал правильный треугольник на территории, этак, целой области.
Генерал, не желая обижать старика, сказал:
— Видите ли, координаты — это для летчика. А нам и этого достаточно. Только вот Данилова балка возле какого села?
— Известно, возле хутора Веселого.
— А хутор какого района?
— Известно... Глуховского.
Генерал быстро нашел на карте нужное место, сделал крестик карандашом. Корниенко присмотрелся ближе.
— Я же говорил — вот здесь и будет.
— Ну что ж. Завтра в ночь и полетите. С парашютом прыгать не приходилось? — спросил Хрущёв делегата.
— Так мне, пожалуй, пешком дорога знакомей...
Хрущёв твердо сказал:
— Нет. Зачем же. Так быстрее. Да и радистам дорогу покажете.
Генерал снял трубку и сказал:
— Соедините с аэродромом.
На большом снежном поле — полевом аэродроме — готовились к вылету самолеты.
Винт полувоенного, полупассажирского самолета ПР-5 вздымал снег.
С парашютным мешком за плечами стоял Корниенко, а с ним два человека с такими же мешками. Моторы стихли.
Корниенко, бодрясь, подошел к возившемуся у мотора механику:
— Скоро полетим?
— Минут через сорок, — ответил, отворачиваясь от ветра, механик.
Корниенко подошел к радистам.
— Минут через сорок. Пошли греться, ребята. Да вас как звать-то, молодцы?
Первый угрюмо ответил:
— Молчанов.
— А тебя? — повернулся старик к другому.
— Меня? Катей звать...
Корниенко оторопело посмотрел:
— Так, так... Что ж, пойдем греться, хлопцы и... девчата.
В Даниловой балке уже не одну ночь горели три костра. Вокруг одного из них, сладко затягиваясь дымом самокрутки, сидели бойцы роты Карпенко. В эту ночь особенно скучно казалось партизанам.
— Напрасно маемся мы, ребята, — сказал Шпингалет, подставляя спину к теплу.
— Даром вся эта канитель, не будет никаких самолетов, — поддержал его Намалеванный.
Откуда-то из-за дыма раздался смех Мудрого.
— Ты даром просидеть боишься? Ну что ж, давай я тебе немецкими карбованцами заплачу.
Он вытащил из кармана крупную пачку денег и хлопнул ею по голенищу:
— Получай зарплату.
Намалеванный отвернулся.
Мудрый серьезно сказал:
— Нет, ребята, не даром. Скажу я вам, хлопцы, много я хлебнул, пока к отряду не прибился. Два раза за проволокой был. Бежал — опять ловили, а уж сколько по окружениям шлялся... и вспоминать удивительно... Уж бегали, бегали мы с вами по всей Украине... А почему, я вам скажу. — Он вдруг заговорил быстро, как будто торопясь высказать давно пережитые и продуманные слова. — Хочу я вам объяснить, откуда у меня, Кольки Мудрого, смелость берется...
Намалеванный плюнул в костер.
— Да при чем тут смелость? Тут ноги на морозе задубели — вот и все.
Мудрый подошел к нему.
— А вот я тебе сейчас объясню.
— Объясняй не объясняй, а все равно не прилетит самолет. — Намалеванный поднялся и хотел отойти.
Карпенко, дремавший до сих пор, сказал тоном приказа:
— Прилетит не прилетит, а сидеть надо. Дисциплина.
Намалеванный отошел от костра, послушал:
— Нет, не слыхать... А может, он и до фронта не дошел, старый хрыч...
Карпенко укутал ноги немецкой плащ-палаткой:
— Все может быть... милок... садись лучше, погрейся.
А в это время в звездном фронтовом небе, загребая лопастями винтов морозный воздух, летел к Ковпаку самолет, посланный Хрущёвым. Это была старая машина ПР-5, с кабиной на четырех пассажиров. В кабине находились Молчанов, Катя, штурман и Корниенко.
Через полчаса полета штурман крикнул в трубку мегафона летчику:
— Подлетаем к фронту... давай полный газ...
Пассажиры переглянулись, подтянулись. Громче заревел мотор. В небе зашарили прожекторы. Луч скользнул по плоскости... Прошел мимо. Затем поймал машину.
Штурман крикнул в мегафон:
— Костя, обмани его... На крыло, на крыло...
Звездное небо долго, казалось бесконечно, переворачивалось под крыло машины. Прожектор цепко держал ее в своих щупальцах. Быстрые пунктиры пулеметных очередей проходили, казалось, сквозь плоскости. Мотор ревел на полном газу. Но вот машина вошла в пике, взвыла мотором и выскользнула из лучей прожекторов.
Штурман снял шлем, вытер вспотевший лоб и проговорил в мегафон:
— Молодец, Костя... Теперь газуй.
Радистка Катя выглянула из открытой кабины. Замелькала внизу белая снежная земля.
Рядом со штурманом сидел Корниенко. Он весь как-то вытянулся, прижался спиной к парашютному мешку и ни на кого не смотрел, закусив губу. К нему лицом сидели Молчанов и Катя. Мотор самолета ровно зажужжал, набирая потерянную высоту. Корниенко сунул руку под фуфайку. Когда сидящий рядом штурман бликнул фонариком, освещая большой планшет с картой, Корниенко взглянул тайком на свою руку. Она казалась вся черной.
Старик вытер руку о ватные брюки и снова откинулся на спину, закрыв глаза, как бы прислушиваясь к чему-то внутри себя.
Вскоре в мегафоне штурмана послышался металлический голос пилота. Штурман оживился.
— Ага... Дошли. Приготовиться. Заходи, Костя, с севера.
Несколько секунд ожидания. Самолет сбавил газ. Штурман крикнул пассажирам:
— Пошел!
Первым должен был прыгать Корниенко. Но он сидел с закрытыми глазами. Штурман взглянул на него, покачал неодобрительно головой. Снова крикнул, громче, чем требовалось:
— Костры проходим... Пошел...
Корниенко открыл глаза и, судорожно цепляясь за края дверцы, вывалился в люк. За ним один за другим выбрасывались радисты.
Хлопцы Карпенко при первом звуке долгожданного самолета плеснули в огонь бензину и подбросили сухой хвои. Костры запылали радостно и ярко, словно Карпенко хотел ими согреть все зимнее украинское небо.
Вдали от костров опускались два парашюта. Почти одновременно с ними — у самого костра — третий. К нему первому побежал Карпенко. Шпингалет и Намалеванный подняли белое полотно парашюта, накрывшее Корниенко. Карпенко опустился на снег рядом с ним. Он осветил его лицо карманным фонариком, взял за руку. Она была темной от запекшейся крови. Карпенко расстегнул стеганку, приник ухом к груди старика. Затем встал и строго посмотрел на Намалеванного:
— Как же ты смел говорить — не пройдет старик через фронт... Прошел... И обратно к своим вернулся.
Он взял из рук Намалеванного полотнище парашюта и тихо накрыл им лицо Корниенко. Костер вспыхнул, раздуваемый ветром, ярче и осветил лицо Намалеванного, по которому одна за другой бежали слезы.
— Выполнил свое задание Корниенко.
Итак, в книге Ковпака А.И. Корниенко ходил за линию фронта и обратно пешком, в Книге Вершигоры – обратно прилетел на самолете.
В книге Ковпака А.И. Корниенко вернулся обратно живой, в Книге Вершигоры – умер, когда пришлось прыгать на парашюте.
В книге Ковпака рацию получили через четыре месячца, в Книге Вершигоры, словно по мановению волшебной палочки, великий Н.С. Хрущев добыл её, практически, мгновенно.
На первый взгляд – ерунда какая-то. Что это за источники информации, если одни и те же исторические события описываются совершенно разным образом. Фигня какая-то эти мемуары.
Так подумает не слишком умный, или не слишком искушенный в особенностях исторической науки читатель. Именно такой реакции и добиваются те подонки из РАН (а именно они занимались и занимаются сочинением сказок на историческую тему), из под пера которых вышла эта вставка в книге П.П. Вершигоры.
То, что эта вставка про Хрущева сочинена не Вершигорой, на мой взгляд абсолютно очевидна, поскольку даже если на секунду предположить, что Вершигора, исходя из каких-то соображений, решил выпятить фигуру Хрущева (что на мой взгляд абсолютно невозможно), то он сделал бы это поумнее. Не мог человек, начавший войну рядовым, а закончивший – генералом, т.е. являвшийся личностью весьма и весьма незаурядной, написать такую ахинею...
Во-первых, откуда Вершигора (или тот, кто ему рассказал) мог узнать детали разговора Корниенко с Хрущевым и безымянным генералом? Ведь он (Корниенко) погиб при возвращении?
Во-вторых, зачем сочинять, что Корниенко погиб, если в реальности тот вернулся живой (и не просто вернулся живой, а присутствовал во всех последующих событиях, правда уже именуемый прозвищем Дед Мороз)? Что это дает Вершигоре, кроме того, что увеличивает количество нелепостей в тексте?
В-третьих, после того как Карпенко накрыл мертвого Корненко полотнищем парашюта (очень слезливый момент, рассчитанный на сентиментального идиота читателя), все, кто встречал самолет, в том числе и Ковпак, сразу же переключились на радистку, сломавшую при приземлении руку, а про мертвого и лежащего рядом Корниенко даже и не вспомнили. Как будто тот, умерев, сразу же чудесным образом испарился.
С другой стороны если предположить (а я так просто уверен на 100%), что вставку про встречу связного с Хрущевым сочинил некий поддонок из РАН, то все сразу встает на свои места.
Поскольку совершалось, хоть и по заданию высокопоставленного ублюдка (Хрущева), но все-таки преступление, то его организаторы и исполнители должны были действовать как уголовники.
Преступники же предпочитают заметать следы и убирать свидетелей. Так же, вполне логично с точки зрения уголовника, поступил и подонок из РАН, когда приплел какого-то безымянного генерала, а потом «убил» самого Корниенко.
То, что при этом вся сцена становится до крайности абсурдной, подонок из РАН скорее всего упустил из виду, поскольку такого рода сочинители чрезвычайно искусны там, где надо придумать кучу неотносящихся к делу, нелепых, неправдоподобных (на взгляд опытного читателя), но весьма сопливых и сентиментальных (а потому завораживающих читателя глупенького и простоватого), деталей.
Они же (подонки из РАН) весьма неискусны в вопросах элементарной логики, поэтому, частенько допускают в своих сочинениях ляпы, достойные самых законченных идиотов.
Сразу становится очевидным и организатор преступления. Тот, кто в этом нелепом и неправдоподобном повествовании выставлен в качестве главного героя-спасителя партизанского отряда, который, как Василиса-Прекрасная из рукава, достает невесть откуда рацию.
Этот преступник - Н.С. Хрущев, который, кроме того, что законченный дебил (что видно по тому, каких этот придурок наломал дров, во время пребывания своем на посту генсека), как выясняется еще и мерзкий гнусный предатель.