Аполлон Сминфейский

[Lusor]

Может не совсем в тему. Все конечно это знают, но решил написать.
Аполлон первоначально был божеством городских ворот.

Это если принимать отождествление с хеттским Apulunas.

[Дмитрий Лопаткин]

А какие есть другие версии?

[Lusor]

А какие есть другие версии?

Аполлон, по крайней мере такой, каким мы его знаем по доступным источникам - синкретическая фигура. Выделяют три составляющие его образа: дорийский, крито-минойский, семито-хеттский. При этом, насколько мне известно, лингвисты отрицают возможность сопоставления Аполлона с Apulunas.

[Кассивелан]

семито-хеттский

скорее, -лувийский

[Облезлый кот]

Мышь - это животное "нижнего мира" (поскольку живет в земле - вспомним ответ скифов Дарию), существо, связанное с болезнью и смертью, что прослеживается на материале хетто-лувийских памятников, например.

Значит, все же стоит предположить, что карой филистимлян в 1Цар. 6 были чума и набег мышей или крыс. (Хотя, возможно, мыши, опустошающие землю - это интерпретация позднего редактора, которому не была известна связь мышей и чумы.)

Согласно, счтатье Краппе, Аполлон Смифейский, за все эти кары ответственный, раньше имел внешний вид мыши, поэтому возникает очередная текстологическая проблема в 1Цар. 6:4-5 - "сделайте изваяния Аполлона и изваяния мыши".

Как я теперь понимаю, изваяние Аполлона - это и есть мыша. Нет ли у Вас оценки, в какой период Аполлон Смифейский перестал быть мышей и стал человеком?

[Analogopotom]

Об Аполлоне, как боге чумы - всего один абзац.
(Из какой энциклопедии статья пояснит Лусор).

2.5 Apollo
Apollo' has often been described, not without reason, as the 'most Greek of the gods'.2 And even if we have long been rid of the misconception that all archaic kouros statues represent Apollo, it is still true that that sculpted ideal of the treasured akme of physical development may stand for Apollo above all other gods, at least from the time of those hammered bronze figures from the Apollo temple at Dreros.3 That the youth, the kouros, was raised to its ideal, gives Greek culture as a whole its peculiar character;4 purified and elevated, this ideal is manifest in the divine; the god of this culture is Apollo.

The worship of Apollo is spread throughout the Greek world,5 and Pervades both the state and the private domain. Important and notably early temples and cult statues belong to the god; theophoric names such as Peiles, Apollonios, Apollodorus, are exceedingly common.6 A peculiarity of Apollo cult is that it has two supra-regional centres which exert nothing short of a missionary influence: Delos and Pytho-Delphi;7 sanctuaries dedicated specifically to the Delian or the Pythian god are found in many places, often even next to one another. Festal envoys were regularly dispatched from these to the central sanctuary; for communication among the Greeks and their sense of common identity this played a very important role.8 Delos, a small island without springs, was the central market and common sanctuary of the Cyclades; Delphi, with its out-of-the-way location owed its popularity to the oracle. Its great rise to fame coincides with the period of colonization; Apollo the Leader was soon worshipped from Sicily in the west to Phasis on the Sea of Azov, and far from a few cities were named Apollonia.9

The diffusion of the Apollo cult is already complete at the time when our written sources begin, about 700. In the epics, Apollo is one of the most important gods. In spite of this, the impression remains that Apollo is not only a youthful god, but also a young god for the Greeks. There is no clear evidence for him in Linear B.I0 On Delos, the real mistress of the sanctuary is Artemis; the earliest temple, constructed about 700, belongs to her as does the famous Horn Altar; Apollo's temple lies at the periphery, though it did contain the monumental, gilded image." In Delphi, the central temenos always belonged to Apollo, but it was not founded before the eighth century;12 that the neigh bouring precinct of the Earth is older, is something known only to mythology. The belief that the great Apollo festivals Karneia, Hyakinthia, and Daphnephoria were initially celebrated without Apollo, is a conjecture13 which leads back into the dark age.

It seemed for a time to be firmly established that Apollo was an Asia Minor, or more specifically, a Lycian god; one of his most frequent epithets is Lykeios; the Iliad connects him with Lycia; and besides, he is an enemy of the Greeks in the Homeric epic. Furthermore, it was believed that Hittite connections could be discovered behind this. Increasing knowledge of the Late Hittite and Lycian languages has meant that at least the derivation of the name has had to be abandoned; an inscription published in 1974 has proved conclusively that Apollo is not a Lycian divine name.'4 There remain remarkable and probably ancient connections between Delos and Lycia, and there is also the series of Apollo oracles running along the coast of Asia Minor from Daphne near Antiocheia via Mallos and Mopsuestia in Cilicia, Patara in Lycia, and Telmessos in Caria to Didyma and Klaros, Gryneion and Zeleia. Later, in the wake of Hellenization, Asia Minor city and province gods were often called Apollo. But that the god as such, with name, cult, and myth, is imported is impossible to prove.

At least three components in the prehistory of Apollo worship can be discerned with some clarity: a Dorian-northwest Greek component, a Cretan-Minoan component, and a Syro-Hittite component. The name in the earlier, pre-Homeric form Apellon is scarcely to be separated from the institution 0 the apellai, annual gatherings of the tribal or phratry organization such as are attested in Delphi and Laconia, and which, from the month name Apellainos, can be inferred for the entire Dorian-northwest Greek area.15 One of the earliest Apollo temples has been identified in Thermos, the centre for the annual gatherings of the Aetolians.'6 An important act on such an occasion the admission of new members, youths who have come of age: the apellai are of necessity an initiation festival as well. Apellon the ephebos stands accordingly on the threshold of manhood, but still with the long hair of the boy: akersekomas, with unshorn hair, has been an epithet of Apollo since the Iliad.'1 He is an epitome of that turning-point in the flower of youth, telos hebes, which the ephebos has attained and which he also leaves behind with the festival which gains him admittance to the society of men; the image of the god remains an image distanced and preserved. With the tribal gathering and the society of men one can also connect the epithet Lykeios, the wolf-like, and perhaps Phoibos (the fox-like?),18 and Delphidios/Delphinios unquestionably belongs in this context.'9

Apollo's cult hymn is the paean. In Greek-ruled Knossos, Paiawon is an independent god, and in the Iliad, Paean can still be distinguished from Apollo, although at the same time paieon is the healing hymn which appeases Apollo's wrath.20 The intimate connection between god and hymn seems to derive from Minoan tradition; literary sources tell that the Cretan paean was taken from Crete to Sparta as a healing hymn and dance at the beginning of the seventh century;21 the paean is particularly associated with the Hyakinthia festival at Amyklai.

These Dorian and Cretan traditions, however, are unable to explain why Apollo appears with a bow and arrow when he is not a god of hunters, and why he is specifically associated with the stag or roe and even has a lion in his train. In the first book of the Iliad, the arrows of Apollo signify pestilence: the god of healing is also the god of plague, this points to the Semitic god Resep who as plague god shoots firebrands; in Ugarit and on Cyprus he is called Resep of the Arrow, and in both places he is accompanied by a lion; he is regularly equated with Apollo. The Apollo sanctuary of Amyklai perhaps preserves the name of the Semitic Resep (A)mukal who was worshipped on Cyprus.22 The special role of the number seven in the Apollo cult must derive from Semitic tradition.23 Bronze statuettes which found their way to Greece in not inconsiderable numbers during the dark age represent not only Resep, but also the Hittite Guardian God who is associated with the stag, in contrast with the bull of the Weather God; the stag god is also portrayed with bow and arrow. That Cyprus after 1200 acted as a melting-pot for Anatolian, Semitic, and Greek elements may be surmised; in a Cypriot Apollo cult, the cult of Apollo Alasiotas, the Bronze Age name for Cyprus survived.24 Much still remains in the dark, not least where and how the Leto-Apollo-Artemis trio came into being.25

Youthfully pure renewal at the annual gathering, the banishment of disease in song and dance, and the image of the arrow-bearing Guardian God are brought together in one vision; that a unified figure emerged from these elements is due probably more than in the case of other gods to the Power of poetry. At the same time, the poets or rather bards placed themselves most particularly under the protection of Apollo. Already in the first book of the Iliad Apollo is introduced in a double role: night-like he comes to send the plague, the arrows clatter across his shoulders, and the string of his bow clangs terribly. Animals and men are felled until at last the god is appeased. But on Mount Olympus in the company of the gods, Apollo himself plays the 'all-beautiful phorminx', the stringed instrument, and the Muses sing alternately with beautiful voices.26 The same dual aspect is apparent in the ancient Hymn to Apollo: When Apollo enters Olympus with his dread bow all the gods spring to their feet; only Leto his mother remains seated; she takes the bow and quiver from her son and shows him to his seat-she rejoices that she has given birth to a mighty, bow-carrying son. Then again Apollo is shown striding across the earth to Delphi and beyond playing on the lyre while the rich-tressed Charites dance with Artemis and Aphrodite; radiance shines forth from Apollo as he dances at the centre striking the strings of his lyre.2'

The plague god is at the same time master of the healing hymn; this association of bow and lyre is crystallized into a single image: the bow sings and the lyre sends forth sound. The unity of bow and lyre is articulated by Heraclitus28 as 'a fitting together turned back on itself`, palintropos harmonia, in the sense that 'that which is drawn apart becomes one with itself.' The colossal cult statue of Apollo on Delos held the three Charites, the Graces, in its right hand, and the bow in its left hand: according to the interpretation of Callimachus, this signified that the favour of the god is prior to, and stronger than the destructive power.29

The arrow strikes from a distance; 'striking from afar' is how Apollo's epithets hekatebolos, hekebolos and hekatos have been understood.30 The hymn rises up and dies away: Apollo is not always tangibly near, in spite of the statue. For this reason, the birth myth, his first epiphany, is so much more important than in the case of Zeus or Poseidon. Following the pattern for the birth of a king child, the myth tells of the sufferings of the mother who wandered through the world finding no resting place until she chanced on the tiny island of Delos. There, by the date palm, Leto gave birth, and the whole of Delos was bathed in ambrosial fragrance, the prodigious earth laughed, and even the depths of the sea rejoiced.3' Something of the resplendent glory of this first hour has always remained on Delos and was seen in the beauty of the palm and of the circular lake.

Apollo is always summoned anew to the festival through the paean, even to Delos; he is away in Lycia, it was said,32 or else in the far north beyond mighty mountains among that pious people the Hyperboreans. Mycenaean graves on Delos were worshipped as the graves of Hyperborean Maidens who had formerly come to Delos;33 gifts which arrived in Delos via Apollonia in Epirus and Dodona, perhaps traversing the amber route from the nortn, were regarded as offerings from the Hyperboreans.34 In Delphi also, Apollo`s epiphany at the festival could be presented as his advent from the land of tne Hyperboreans; a hymn by Alcaeus described how Apollo appears on a swandrawn carriage; nightingales and swallows sing, crickets chirp, the Castalian stream flows silver, and the Delphic tripod rings.35 An even earlier vase painting shows Apollo on a chariot drawn by winged horses with two female figures, perhaps Hyperborean Maidens, standing behind him; he is being greeted by Artemis, probably as Mistress of Delos.36 In the cult, Apollo's advent is also represented by the bearing of bay branches to his sanctuary, the Daphnephoria.37

The bow god is dangerous. With the help of Artemis, he kills without mercy all the children of Niobe who had boasted of her many offspring and offended Leto.38 Achilles also dies by the arrow of Apollo; but here, as with Artemis and Iphigeneia, a near identity of god and victim is at play; it is Achilles the youth, with hair unshorn and still unmarried, who falls to the youthful god. Neoptolemos, the son of Achilles, meets a grisly end in the Apollo sanctuary at Delphi and so becomes the hero who presides over all sacrificial festivals.39 The dividing lines become clearer when Apollo is slaying monsters - the giant Tityos who tried to rape Leto,40 or the dragon at Delphi. The dragon fight is a freely transferable motif; the name and even sex of the Delphic dragon are variously recorded; the version which eventually gained currency named the serpent Python, a son of Earth and Lord of Delphi until killed by the arrows of Apollo.41 The Pythian agon was regarded as a celebration of this victory.

At all Apollo festivals the music of Apollo is present in the choruses of boys and girls; the Pythian festival in particular always involved a musical agon, a competition for voice and lyre, voice and flute, and solo flute, even though popular interest later tended to centre on the sporting events, especially the horse races. The victor was presented with a laurel wreath - a tradition revived in Renaissance times with the crowning of the poeta laureatus. For the Greeks, of course, the Muses are the daughters of Zeus and Mnemosyne; but Apollo is their leader, Mousagetes.

That Apollo is a god of healing rernains a central trait in his worship -from the mythical foundation of Didyma when Branchos, ancestor of the priestly line of the Branchidai, banished a plague,42 to the building of the well-preserved temple in the loriely mountains of Bassae in Arcadia, which was erected following the plague in 430 and dedicated to Apollo the Helper, Epikourios. The particular ailments of the ordinary man are later attended by Asklepios, but Asklepios is always the son of Apollo who is himself accorded the epithet Doctor, Iatros.

The god of the healing hyfnn might well be a magician god; Apollo is the very opposite, a god of purifications and cryptic oracles. With disease and bane, nosos in the widest sense, being interpreted as pollution, the bane is not Personified, but objectified; knowledge and personal responsibility come into Play: the person must discover the action which has brought about the Pollution and must eliminate the miasma through renewed action.44 This, of course, requires super-human knowledge: the god of purifications must also be an oracle god - however much the function of oracles later extends beyond the domain of cultic prescriptions. In Archaic times the oracles contributed to Apollo's fame more than anything else, although oracles do not always belong to his cult - the oracle on Delos, for example, ceased to function – and there are also Zeus oracles and oracles of the dead.45 Already in the Iliad the seer stands under the protection of Apollo; in the Hymn to Apollo the god proclaims: 'May the lyre be dear to me and the crooked bow, and to men I will utter in oracles the unerring counsels of Zeus.'46 In this function Apollo is especially close to his father Zeus: 'Loxias is prophet of his father Zeus.47 Nevetheless, it is the indirect and veiled revelation which belongs especially to Apollo; for this reason he is called Loxias, the Oblique; the obscure utterances of a medium possessed by the god are formulated in verses which are often intentionally ambiguous and indeterminate; often the just interpretation emerges only the second or third time as a result of painful experience. Even here, where the divine seemed particularly tangible to the ancients Apollo remains distant and beyond bidding.

Through the cultic prescriptions emanating from Delphi, the outlines of a universal morality overriding tradition and group interests may be discerned for the first time among the Greeks. It was Delphi which confirmed and inculcated the sense that murder demands atonement and at the same time affirmed that it is possible to overcome the catastrophe through expiation.48 In mythology Apollo himself is made subject to this law; after slaying the Cyclopes he is banished from Olympus, and after killing the Python he is obliged to leave Delphi and seek purification in the distant Tempe valley in Thessaly.49 Following Aeschylus, it was also imagined that he had personally carried out the bloody purification of Orestes in the temple at Delphi.50 In the last book of the Iliad, when Achilles is unable to come to terms with the death of Patroclus and continues to violate Hector's corpse, Apollo protests as the advocate of purity: 'He disfigures the dumb earth in his fury... The Moirai gave men a heart that can endure.'5' Man is able to make an end with things and to start afresh in awareness of his own limited term.

In the sixth century the temple at Delphi was engraved with sayings - the form in which wisdom was then encapsulated - which were later attributed to the Seven Wise Men.52 Two of these sayings in particular express the spirit of Apollo, which is wisdom and morality at once: meden agan, nothing in excess, and gnothi sauton, know yourself; the latter, as has long been recognized, is not intended in a psychological sense or in the existential-philosophical sense of Socrates, but in an anthropological sense: know that you are not a god. An ethics of the human emerges, but it is closer to pessimism than to a programme for human progress.

Apollo remains the 'God of Afar';53 man knows himself in his distance frorn the god. This once again is already expressed in the Iliad. Poseidon and Apollo meet in the battle of the gods, but Apollo refuses to take up the challenge: 'Shaker of the earth, you could not say I was sound of mind if I were to go to war with you for the sake of pitiful mortals who now like leaves break forth full of fire, feeding on the fruits of the earth, and then waste away, heartless.54 With this gesture of infinite superiority the god turns away from all mankind, pious and impious, pure and impure alike. But men who are mindful of this god in awareness of their own misery venture forth on something higher, something absolute; recognition of the limit signifies that the limited portion is not all. Even the all-too-human receives light and form from that distance. It made manifest sense, although it was also a constriction, when, from the fifth century onwards, Apollo began to be understood as a sun god.55

[Analogopotom]

Как я теперь понимаю, изваяние Аполлона - это и есть мыша. Нет ли у Вас оценки, в какой период Аполлон Смифейский перестал быть мышей и стал человеком?

Вечером отсанирую и выложу статью Лосева об Аполлоне.

[Lusor]

Мышь - это животное "нижнего мира" (поскольку живет в земле - вспомним ответ скифов Дарию), существо, связанное с болезнью и смертью, что прослеживается на материале хетто-лувийских памятников, например.

Значит, все же стоит предположить, что карой филистимлян в 1Цар. 6 были чума и набег мышей или крыс. (Хотя, возможно, мыши, опустошающие землю - это интерпретация позднего редактора, которому не была известна связь мышей и чумы.)

Согласно, счтатье Краппе, Аполлон Смифейский, за все эти кары ответственный, раньше имел внешний вид мыши, поэтому возникает очередная текстологическая проблема в 1Цар. 6:4-5 - "сделайте изваяния Аполлона и изваяния мыши".

Как я теперь понимаю, изваяние Аполлона - это и есть мыша. Нет ли у Вас оценки, в какой период Аполлон Смифейский перестал быть мышей и стал человеком?

Кажется, я уже косвенно ответил на этот воспрос несколько выше. Аполлон - слишком синтетический образ, чтобы можно было с точностью утверждать, кем он был в начале и каким образом преобразовывался. И если честно, ни разу не приходилось встречаться в литературе с тем, чтобы кто-нибудь столь прямолинейно воспроизводил выкладки Краппе. Да и вообще рискованно проводить такие смелые предположения на весьма ограниченном материале: помимо указанного места у Гомера этот эпитет встречается довольно редко. Лично мое мнение состоит в том, что связь Аполлона с мышами в сознании греков не изначальна, а обусловлена контактами с семитским населеним - по крайней мере, ни одного упоминания о культе Аполлона Сминфейского в материковой Греции нет. Что же касается 1Цар. 6 - там речь шла вроде о золотых опухолях. Не думаю, что наряду с мшью Аполлона почитали в виде опухоли - это магический ритуал совсем из другой серии.

[Lusor]

Об Аполлоне, как боге чумы - всего один абзац.
(Из какой энциклопедии статья пояснит Лусор).

Это глава из книги одного из наиболее авторитетных на данный момент исследователей истории греческой религии, Вальтера Буркерта: Walter Burkert. Greek Religion. Harvard Univ. Press, 2007.

[Облезлый кот]

Что же касается 1Цар. 6 - там речь шла вроде о золотых опухолях. Не думаю, что наряду с мшью Аполлона почитали в виде опухоли - это магический ритуал совсем из другой серии.

Мое сообщение из соседней темы, с которого началось обсуждение Аполлона Смифейского.

В 1Царств 6:4-5 есть очень туманное описание ритуала, в котором следует сделать изваяния "наростов и мышей". Среди всевозможных толкований этого места есть одно, в котором утверждается, что речь идет о "мышином боге" - Аполлоне Смифейском, насылающем чуму. Слово, которое переводится как "нарост" - это "опел" עפל, обозначет Аполлона, и тогда сочетание "изваяние нароста" получает осмысленное значение - "изваяние Аполлона".

При помощи кетив-кере слово "опел" было заменено на "техорим" - геморрой. Позже, когда настоящее значение слова "опел" забылось, именно поэтому его стали понимать как нарост или опухоль.

Возможно, здесь есть еще одна попытка устранить имя иноплеменного божества из Святого Писания.

Добавлю, что подобные изменения в именах иноплеменных богов предположительно встречаются в имени аммонитского божества Молеха, и в имени сына Саула Ишбааль-Ишбошет.

[Analogopotom]

А. Ф. Лосев. «Мифологический словарь»

АПОЛЛОН, в греческой мифологии сын Зевса и Лето, брат Артемиды, олимпийский бог, включивший в свой классический образ архаические и хтонические черты догреческого и малоазийского развития (отсюда разнообразие его функций — как губительных, так и благодетельных, сочетание в нём мрачных и светлых сторон). Данные греческого языка не позволяют раскрыть этимологию имени «Аполлон», что свидетельствует о неиндоевропейском происхождении образа.

Аполлон родился на плавучем острове Астерия, принявшем возлюбленную Зевса Лето, которой ревнивая Гера запретила вступать на твёрдую землю. Остров, явивший чудо рождения двух близнецов — Аполлона и Артемиды, стал именоваться после этого Делосом (греч. deloo, «являю»), а пальма, под которой разрешилась Лето, стала священной, как и само место рождения Aполлона (Callim. Hymn. IV 55—274; Hymn. Нот. I 30—178 ). Аполлон рано возмужал и ещё совсем юным убил змея Пифона, или Дельфиния, опустошавшего окрестности Дельф. В Дельфах, на месте, где когда-то был оракул Геи и Фемиды, Аполлон основал своё прорицалище. Там же он учредил в свою честь Пифийские игры, получил в Темпейской долине (Фессалия) очищение от убийства Пифона и был прославлен жителями Дельф в пеане (священном гимне) (Hymn. Horn. II 127—366). Аполлон поразил также своими стрелами великана Тития, пытавшегося оскорбить Лето (Hyg. Fab. 55; Apollod. I 4, 1), киклопов, ковавших молнии Зевсу (Apollod. Il. 10, 4), а также участвовал в битвах олимпийцев с гигантами (I 6, 2) и титанами (Hyg. Fab. 150). Губительные стрелы Аполлона и Артемиды приносят внезапную смерть старикам (Ноm. Od. XV 403—411), иногда поражают без всякого повода (III 279 след.; VII 64 след.). В Троянской войне Аполлон-стреловержец помогает троянцам, и его стрелы девять дней несут в лагерь ахейцев чуму (Ноm. Il. I 43—53), он незримо участвует в убийстве Патрокла Гектором (XVI 789— 795) и Ахилла Парисом (Procl. direst., p. 106). Вместе с сестрой он губитель детей Ниобы (Ovid. Met. VI 146 — 312). В музыкальном состязании Аполлон побеждает сатира Марсия и, разгневанный его дерзостью, сдирает с него кожу (Myth. Vat. I 125; II 115). А. боролся с Гераклом., пытавшимся овладеть дельфийским треножником (Paus. III 21, 8; VIII 37, 1; X 13,7).

Наряду с губительными действиями Аполлону присущи и целительные (Eur. Andr. 880); он врач (Aristoph. Av. 584) или Пеон (Eur. Alc. 92; Soph. О. R. 154), Алексикакос («помощник»), защитник от зла и болезней, прекративший чуму во время Пелопоннесской войны (Paus. I 3,4). В позднее время Аполлон отождествлялся с солнцем (Масrоb. Sat. 117) во всей полноте его целительных и губительных функций. Эпитет Аполлона — Феб (phoibos) указывает на чистоту, блеск, прорицание (Eur. Нес. 827).

Аполлон-прорицателю приписывается основание святилищ в Малой Азии и Италии (Strab. XVI 1, 5; Paus. VII 3, 1—3; Verg. Aen. VI 42—101). Aполлон — пророк и оракул, мыслится даже «водителем судьбы» — Мойрагетом (Pans. X 24, 4—5). Он наделил пророческим даром Кассандру, но после того как был ею отвергнут, сделал так, что её пророчества не пользовались доверием у людей (Apollod. Ill 12, 5). Среди детей Аполлона также были: прорицатели Бранх, Сибилла (Serv. Verg. Aen. VI 321), Мопс, Идмон — участник похода аргонавтов (Apoll. Rhod. I 139-145; 75 след.).

Аполлон — пастух (Номий) (Theocr. XXV 21) и охранитель стад (Нот. И. II 763—767; Hymn. Horn. III 71). Он — основатель и строитель городов, родоначальник и покровитель племён, «отчий» (Plat. Euthyd. 302 d; Himer. X 4; Macrob. Sat. I 17, 42). Иногда эти функции Аполлона связаны с мифами о служении Аполлона людям, на которое посылает его Зевс, разгневанный независимым нравом Аполлона. Так, у схолиаста к тексту Гомера (Ноm. II. I 399 след.) сообщается, что после раскрытия заговора Геры, Посейдона и Аполлон против Зевса (по «Илиаде» вместо Аполлона в нём участвовала Афина) Аполлон и Посейдон в образе смертных служили у троянского царя Лаомедопта и возвели стены Трои, которые затем разрушили, гневаясь на Лаомедонта, не отдавшего им обусловленной платы (Apollod. II 5, 9). Когда сын Аполлона, врачеватель Асклепий за попытки воскресить людей был поражён молнией Зевса, Аполлон перебил киклопов и в наказание был послан служить пастухом к царю Адмету в Фессалию, где приумножил его стада (III 10,4) и вместе с Гераклом спас от смерти жену царя Алкесту (Eur. Ale. 1—71; 220-225).

Аполлон — музыкант, кифару он получил от Гермеса в обмен на коров (Hymn.. Ноm. III 418—456). Он — покровитель певцов и музыкантов, Мусагет — водитель муз (III 450—452) и жестоко наказывает тех, кто пытается состязаться с ним в музыке.

Многообразие функций Аполлона наиболее полно представлено в позднем анонимном гимне Аполлону и речи неоплатоника Юлиана «К царю Гелиосу». Аполлон вступает в связи с богинями и смертными женщинами, но часто бывает отвергнут. Его отвергли Дафна, превращенная по её просьбе в лавр (Ovid. Met. I 452—567), Кассандра (Serv. Verg. Aen. II 247). Ему были неверны Коронида (Hyg. Fab. 202) и Марпесса (Apollod. I 7, 8 ). От Кирены он имел сына Аристея, от Корониды — Асклепия, от муз Талии и Урании — корибантов и певцов Лина и Орфея (I 3, 2—4). Его любимцами были юноши Гиакинф (Ovid. Met. X 161—219) и Кипарис (X 106—142), рассматриваемые как ипостаси Аполлона

В образе Аполлона отразилось своеобразие греческой мифологии в её историческом развитии. Для архаического Аполлон характерны наличие растительных функций, его близость к земледелию и пастушеству. Он — Дафний, т. е. лавровый, «прорицающий из лавра» (Hymn. Horn. II 215), «любящий лавровое дерево» Дафну. Его эпитет Дримас, «дубовый» (Lycophr. 522); Аполлон связан с кипарисом (Ovid. Met. X 106), пальмой (Callim. Hymn. II 4), маслиной (Paus. VIII 23,4), плющом (Aeschyl. frg. 341) и др. растениями. Зооморфизм Аполлона проявляется в его связи и даже полном отождествлении с вороном, лебедем, мышью, волком, бараном. В образе ворона Аполлон указал, где надо основать город (Callim. Hymn. II 65—68 ), он — Кикн («лебедь»), обративший в бегство Геракла (Pind. 01. X 20); он — Сминфей («мышиный») (Ноm. II. I 39), но он спаситель от мышей (Slrab. XIII 1, 48 ). Аполлон Карнейский связан с Карном — демоном плодородия (Paus. Ill 13, 4). Эпитет Ликейский («волчий») указывает на Аполлона как на хранителя от волков (Pans. II 19, 3) и как на волка (X 14, 7). Матриархальные черты Аполлона сказываются в его имени по матери — Летоид; он постоянно носит имя родившей ого Лето (Hymn. Hom. III 253; Paus. Г 44, 10). На более поздней ступени архаики Аполлон — охотник и пастух (Ноm. II. II 763—767; XXI 448—449). Характерная для первобытного мышления взаимопронизанность жизни и смерти не миновала и Аполлона, на этой поздней ступени архаики он — демон смерти, убийства, даже освящённых ритуалом человеческих жертвоприношений, но он и целитель, отвратитель бед: его прозвища — Алексикакос («отвратитель зла»), Апотропей («отвратитель»), Простат («заступник»), Акесий («целитель»), Пеан или Пеон («разрешитель болезней»), Эпикурий («попечитель»).

На стадии олимпийской или героической мифологии в этом мрачном божестве, с его властью над жизнью и смертью, выделяется определённое устойчивое начало, из которого вырастает сильная гармоническая личность великого бога эпохи патриархата. Он помогает людям, учит их мудрости в искусствам, строит им города, охраняет от врагов, вместе с Афиной выступает защитником отцовского права. Зооморфные и растительные его черты становятся лишь рудиментарными атрибутами. Он уже не лавр, но он любит Дафну, ставшую лавровым деревом. Он не кипарис и гиацинт, но любит прекрасных юношей Кипариса и Гиакинфа. Он не мышь или волк, но повелитель мышей и убийца волка. Если когда-то Пифон победил Аполлона и в Дельфах показывали могилу А. (Роrphyr. Vit. Pyth. 16), то теперь он — убийца хтонического Пифона. Однако, убив Пифона, этот светоносный бог должен искупить впну перед землёй, породившей Пифона, и получить очищение через нисхождение в иной мир — аид, где он вместе с тем обретает новую силу (Plut. De del. or. 21). Это явный хтонический рудимент в мифологии светоносного Аполлона. Некогда демон, близкий Гее (земле), непосредственно от неё получающий мудрость (Eur. Iphig. T. 1234—1282), теперь он «пророк Зевса» (Aeschyl. Eum. 19), возвещающий и оформляющий в Дельфах волю верховного бога (Soph. О. R. 151). А. прекращает гражданские распри и даёт силу народу (Theogn. 773—782). О помощи Аполлона грекам в войне с персами доверчиво рассказывает Геродот (VIII 36), причём его военная мощь иногда отождествляется с явлениями природы: Аполлон-солнце посылает на врагов стрелы-лучи.

Архаические корни Аполлона связаны также с его догреческим малоазийским происхождением, подтверждающимся тем, что в Троянской войне Аполлон защищает троянцев и особенно почитается в Троаде (Хриса, Килла, Тенедос) и самой Трое (Нот. И. V 446). С эпохи колонизации греками Малой Азии (с 7 в. до н. э.) Аполлон прочно вошёл в олимпийский пантеон богов, при этом восприняв от других богов дар прорицания (от Геи), покровительство музыке (от Гермеса), вдохновенное буйство и экстаз (от Диониса) и др. Уже у Гомера Зевс, Афина и Аполлон фигурируют как нечто единое и целостное в олимпийской мифологии. Внушительность и грозность этого Аполлона вполне сочетается с изяществом, изысканностью и красотой юного Аполлона, как его изображают авторы эллинистического периода (ср. Callim. Hymn. II и Apoll. Rhod. 674—685). Этот классический Аполлон — бог героического времени, которое у греков всегда противопоставлялось предыдущему хтоническому периоду, когда человек был слишком слаб для борьбы с могучими силами природы и не мог ещё быть героем. Два величайших героя Геракл и Тесей были связаны с мифологией Аполлона. Если, согласно одним мифам, Аполлон и Геракл сражаются друг с другом за дельфийский треножник (Apollod. II 6, 2; Hyg. Fab. 32), то в других они основывают город (Pans. III 21, 8 ) и даже вместе получают очищение после убийства, находясь в рабском услужении. Под покровительством Аполлона Тесей убивает Минотавра (Plut. Thes. 18 ) и упорядочивает законы в Афинах, а Орфей усмиряет стихийные силы природы (Apoll. Rhod. I 495 — 518). На почве мифологии А. возник миф о гипербореях и их стране, где под знаком милости А. процветали мораль и искусства (Pind. Pyth. X 29—47; Himer. XIV 10; Herodot. IV 32-34).

Культ Аполлона был распространён в Греции, повсеместно, храмы с оракулами Аполлона существовали на Делосе, в Дидимах, Кларосе, Абах, на Пелопоннесе и в других местах, но главным центром почитания Аполлона был Дельфийский храм с оракулом Аполлона, где восседавшая на треножнике жрица Аполлона — пифия давала предсказания. Двусмысленный характер предсказаний, допускавших самое широкое толкование, позволял дельфийской коллегии жрецов воздействовать на всю греческую политику. В Дельфах совершались празднества в честь Аполлона (теофании, теоксении, Пифийские игры; последние были введены в честь победы Аполлона над Пифоном; по своему блеску и популярности они уступали только Олимпийским играм). Все месяцы года, кроме трёх зимних, были посвящены в Дельфах Аполлону. Храм Аполлона на Делосе был религиозно-политическим центром Делосского союза греческих полисов, в нём хранилась казна союза, и происходили собрания его членов. Аполлон приобрёл значение устроителя-организатора не только в социально-политической жизни Греции, но и в области морали, искусства и религии. В период классики Аполлон понимался прежде всего как бог искусства и художественного вдохновения.

Из греческих колоний в Италии культ А. проник в Рим, где этот бог занял одно из первых мест в религии и мифологии; император Август объявил А. своим патроном и учредил в честь него вековые игры, храм Аполлона близ Палатина был одним из самых богатых в Риме.

[Lusor]

Что же касается 1Цар. 6 - там речь шла вроде о золотых опухолях. Не думаю, что наряду с мшью Аполлона почитали в виде опухоли - это магический ритуал совсем из другой серии.

Мое сообщение из соседней темы, с которого началось обсуждение Аполлона Смифейского.

В 1Царств 6:4-5 есть очень туманное описание ритуала, в котором следует сделать изваяния "наростов и мышей". Среди всевозможных толкований этого места есть одно, в котором утверждается, что речь идет о "мышином боге" - Аполлоне Смифейском, насылающем чуму. Слово, которое переводится как "нарост" - это "опел" עפל, обозначет Аполлона, и тогда сочетание "изваяние нароста" получает осмысленное значение - "изваяние Аполлона".

При помощи кетив-кере слово "опел" было заменено на "техорим" - геморрой. Позже, когда настоящее значение слова "опел" забылось, именно поэтому его стали понимать как нарост или опухоль.

Возможно, здесь есть еще одна попытка устранить имя иноплеменного божества из Святого Писания.

Добавлю, что подобные изменения в именах иноплеменных богов предположительно встречаются в имени аммонитского божества Молеха, и в имени сына Саула Ишбааль-Ишбошет.

Прекрасно, а что сказано в пятой главе? Ведь там как раз эти самые "наросты" упомянуты в качестве наказания, постигшего филистимлян. Блж. Иеорним Стридонский перевел "наросты" пятой главы как extales prominentes (задний проход), а шестой главы - как ani (ягодицы). С его приверженностью veritas hebraica можно смело утверждать, что в IV в. именно так и читали. Кроме того, это сообщение хорошо согласуется с известным обычаем посвящать божеству-целителю фигурки исцеленных органов.

[Analogopotom]

Уважаемый Лусор, судя по контексту, в главе 5, 1 Книги Царств, речь идет именно о чуме, или какой-то другой пандемии. Геморрой заболевание не эпидемического характера, а в стихах 9 и 12 описывается страшный мор.

9 После того, как отправили его, была рука Господа на городе - ужас весьма великий, и поразил Господь жителей города от малого до большого, и показались на них наросты.

12 И те, которые не умерли, поражены были наростами, так что вопль города восходил до небес.

Кроме того, это сообщение хорошо согласуется с известным обычаем посвящать божеству-целителю фигурки исцеленных органов.

А так же известны зооморфные изображения божеств – Афина-«глаукопис»-сова, Гера-"боопис"-корова и др.

Считаю, что в совокупности с нашествием стай мышей, о котором говорится в стихе 5 из 6 главы

5 Итак сделайте изваяния наростов ваших и изваяния мышей ваших, опустошающих землю, и воздайте славу Богу Израилеву; может быть, Он облегчит руку Свою над вами и над богами вашими и над землею вашею;

все же свидетельствует в пользу того, что были сделаны изваяния Аполлона Мышиного, в виде мыши. Аполлон был богом чумы (или одной из его функций являлась способность насылать чуму) и в тот период у филистимлян почитался еще в своем зооморфном облике.

Возможно, что в первоначальном варианте теста союза «и» в 4 и 5 стихах (…по числу владетелей Филистимских пять наростов золотых и пять мышей золотых…) не было. То есть, требовалось отлить всего пять изваяний, в каждом из филистимских городов.

А тот факт, что, делая изваяния Аполлону, тем не менее, милости ждут от Бога Израилева, можно объяснить тем, что позднее «опел» стал восприниматься как божество, подчиненное (служащее) Яхве, или губительная сила самого Яхве.
Подобные трансформации произошли с финикийским Решефом (угарит. Рашапу), которого греки отождествляли с Аполлоном (в договоре Ганнибала с Филиппом V Македонским Аполлон-Решеф является одним из трех первых богов Карфагена).
Изображали Решефа в виде воина, вооруженного луком; его стрелами были молнии - решефы огненные, предвещавшие несчастья и болезни.
http://zhurnal.lib.ru/z/zilxberman_m_i/ ... iab2.shtml

Имя бога: "Решеф (Рашап, Рашпу)",- явно аморейское, семитическое ("Ра-шап(а)"- "רע" ("ра"- "плохой, злой") и "שפה" ("шапа, сапа"- "речь, речение"); и, очевидно, является синонимом, новым наименованием, некого старого протоха- наанейского божества. В теогонии Санхунйятона-Филона Решеф (Рашапа) - бог (земного) огня; "свет, огонь, пламя" (49-2). Рашапа - хтоническое божество (отождествлялся с аккадским владыкой подземного мира Нергалом, но который, как и его ханаанский коллега Муту, с огнём не связывался). Он - губитель, насылающий мор, эпидемию, а также бог войны и покровитель оружия (подобно Нергалу). Рашапа считался хранителем договоров (ханаанейский огонь-Рашапа проходил между частями разрезанной туши, как позднее Господь Бог у евреев). Греки отождествляли Рашапу с Аполлоном, считавшимся согласно Филону сыном Крона; и, следовательно, Рашапа - брат Эла, а это может указывать на то, что изначально Рашапа - не аморейское божество (при раскопках храма в Хазоре (XIV в. до н.э.) найдены две стелы, посвящённые, как считается (50.) Рашапе и Элу (а возможно, Анат)). Отметим, что уже в Эбле (III тыс. до н.э.) засвидетельствовано существование культа Рашапы. Хетты почитали этого бога под именем "Иршаппа" (106.). В угаритских ритуальных текстах Решеф фигурирует довольно часто. Ему постоянно ("тамид") приносились в жертву баран или овца. Наименование этого бога часто использовалось и в теофорных именах, что говорит о высокой значимости божества в ту эпоху.
В Ветхом Завете Рашапа упоминается, как злой демон (Втор.32.24; Пс.78.48 ). "С утверждением единобожия он превращается в разрушающую силу на службе Йахве" (106.с313). В еврейской традиции Решеф именуется (107.с88 ) как "Мекаль" ("Mekalleh")- "Уничтожитель". На стеле из Бейт-Шаана (жители которого постоянно страдали от малярии) бог Решеф представлен в головном уборе, украшенном рогами газели (оленя), его священного животного. Поскольку в еврейской традиции "газель (олень)" - одно из немногих почитаемых животных, то его наименование - "Цви", нередко используется в качестве мужского имени.

[Analogopotom]

Поправка.
Зильберман, очевидно, ссылатся на стихи 4-8 Пс. 78, а не 48, т.к. в этом псалме всего 13 стихов.

4 Мы сделались посмешищем у соседей наших, поруганием и посрамлением у окружающих нас. (Пс. 43, 14.)
5 Доколе, Господи, будешь гневаться непрестанно, будет пылать ревность Твоя, как огонь? (Пс. 88, 47.)
6 Пролей гнев Твой на народы, которые не знают Тебя, и на царства, которые имени Твоего не призывают, (Иер. 10, 25.)
7 Ибо они пожрали Иакова и жилище его опустошили.
8 Не помяни нам грехов наших предков; скоро да предварят нас щедроты Твои, ибо мы весьма истощены.

[Облезлый кот]

Прекрасно, а что сказано в пятой главе?

1Цар. 5:6
И отяжелела рука Йеговы над жителями Ашдода и привела их в замешательство, и поразил их Аполим (КЕРЕ геморроями) Ашдод и его окрестности.

Этот стих проблематичен в построении - "поразил" имеет два несвязанных дополнения - "их" и "Ашдод и его окресности".

Возможно, одно из них - позднее добавление. Редактор, для которого фраза "поразил их Аполим" была непонятна, дописал "Ашдод и его окресности", или наоборот.

В любом случае, эта особенность стиха свидетельствует о том, что слово "опель" изменило свое значение в процессе развития библейского текста. В начале оно могло относится только к людям, а потом - только к местности, или наоборот.[/b]

Кроме того, это сообщение хорошо согласуется с известным обычаем посвящать божеству-целителю фигурки исцеленных органов.

В таком понимании свидетельства о золотых "Опелях" есть серьезная проблема.
Слово "целем" ("изваяние", в сочетании "изваяние наростов" ) во всех остальных (понятных) местах относится с божеству -
сотворим человека по образу Нашему
всех литых идолов их истребите
разрушил жертвенники его и изображения его
изображения гнусных своих истуканов.