Византия, христианство и античность

[thor]

Иначе относились на Руси к «хитрости». Этот термин длительное время носил ярко выраженный негативный оттенок. «Хитрость» понималась как процесс и результат творчества, инициированные самим творцом, т.е. автором – его разумом и его руками без какой-либо посторонней помощи и участия – даже со стороны Бога или Церкви. Творение художника представало в таком случае в прямом смысле слова рукотворным и, что еще более существенным, самотворным. Таким образом, «хытрець» – это тот, кто дерзает действовать самостоятельно, исходя из собственных побуждений, кто пытается «подменить» собой Бога, встать на его место, стать Творцом – т.е. уподобляется в своей гордыне самому Сатане, исполняется лукавства, лжи и кощунства. Как произведение рук и разума человеческих, «худых» и «убогих» по определению перед лицом Бога, «хитрость» не могла не погрешать против истины. На Руси хорошо знали слова Иоанна Дамаскина, писавшего, что «хытрость есть иже в нечесом погрешающи, по некых художьство же – иже ни в чесом же погрешающи…».
Таким образом, к произведениям «хитростным», т.е. самотворным, вдохновленным не свыше, относились как к созданиям несовершенной (практически всегда это предполагало, что неблагочестивой и пагубной) человеческой мудрости. Для художника обвинение в «хитрости», в самовластном акте творчества, не получившем высшей санкции, благословения, было самым тяжелым.

[thor]

Речь идет о традиции церковного «художества» и традиции мирской, секулярной, самодостаточной «хитрости»; традиции интуитивного, благодатного, боговдохновленного синтеза, со-творчества, и традиции рационалистического анализа и синтеза. Задача «художества» состояла в том, чтобы открывать в человеке его первообраз – образ Божий. Живописное же, «хитростное» полотно отображает несовершенный земной мир, тогда как икона отворяет окно в мир горний, мир, исполненный совершенства. Именно поэтому оно никак не совпадает ни по задачам, ни по содержанию, ни по форме, ни по самой своей природе с секулярной живописью любого плана и характера. Это нужно иметь ввиду, анализируя и сравнивая икону и картину, творение иконописца и живописца. Это – несравнимые понятия.
И мы не случайно сравнили книгу и икону. Еще раз подчеркнем, что представление о творчестве как о даре Божием и о деятельности художника как о со-творчестве с Творцом являлась одной из важнейших в византийской и древнерусской культуре. Однако, коль скоро истинное творчество есть богопознание, своего рода богословие, то возникает закономерный вопрос – а каков алгоритм этого сотворчества, что он выражает и как способствует спасению души и человека в целом?
Для этого необходимо понять, в чем заключалась особенность образного строя средневековой русской культуры, древнерусского мастера, т.е. попытаться понять не как он смотрел на мир, а что он в нем видел. Понять эти особенности помогает уяснение сущности византийской теории образа – иконологии.

[thor]

Проблема образа была осознана еще на ранних этапах становления христианской доктрины. Над ней размышляли уже первые отцы Церкви – Ириней Лионский, Климент Александрийский, Ориген, Василий Великий и многие другие. Однако в наибольшей степени это учение начало развиваться после того, как василевс Лев III Исавр и его преемники начали борьбу с иконами. Все это стимулировало споры вокруг живописных образов. Вместе с тем еще в античной Греции искусство выражать свои мысли посредством письма и живопись именовали одним и тем же словом – γραφή, т.е. письмо, а в латыни вместо слова рассматривать используется термин legere, т.е. буквально «читать изображение». Поэтому еще со времен раннего христианства, великих каппадокийцев, зрительный образ стоял рядом со словом, а живописец – рядом с писателем. Не случайно св. Иоанн Дамаскин писал, что иконы «…не боги наши, а книги, открытые для того, чтобы мы вспоминали о Боге и воздавали Ему честь, книги, на глазах всех находящиеся в церквях и служащие предметом поклонения…».
Отнюдь не случайным было то, что отцы Церкви постоянно рассматривают икону и книгу как две ипостаси одной и той же сущности. Василий Великий прямо указывал на то, «..что слово повествования предлагает для слуха, то молчаливая живопись показывает через подражание…», а Иоанн Дамаскин, защищая иконы от нападок иконоборцев, отмечал, что «изображение двояко: как чрез вписывание в книги слова… так и чрез чувственное созерцание», и, продолжая свою мысль дальше, указывал: «Все пиши, и словом, и красками… что для обученных письменам книга, то для необученных изображение; и что слово для слуха, то икона для зрения».

[thor]

На это же обстоятельство указывал и патриарх Мефодий, выступивший в разгар иконоборчества в защиту икон: «это есть сокращенное и хорошее писание, как и божественный отец наш Златоуст сказал: "я люблю и живопись на воске, как исполненную благочестия". И святой Василий, великий отец наш, восхваляя святых сорок (мучеников), говорит: "потому что и писатели и живописцы, одни - украшая речью, а другие - изображая на досках, те и другие поощряли многих к мужеству". Так писатель написал Евангелие и то, что описал в Евангелии, все домостроительство воплощения, и мучения святых, и предал Церкви. Подобно и живописец начертал все домостроительство Господа нашего Иисуса Христа, и истязания святых, и предал Церкви. Так что оба преподают нам одно наставление. Почему же книгу уважаете, а картину порицаете, скажи мне! Какое различие между ними, когда оба вещают об одном действии, между тем одна считается достойною поклонения, а другая уничижается? О приключение! Кто не осмеет такого суждения? Кто не возгнушается такого учения, что, тогда как оба представляют одно писание, одно уважается, а другое попирается? Видел знание, а лучше сказать - невежество? В действительности, если хорошо размыслишь, о человек, то хорошее и благоприятное изображение само есть истолкование и уяснение Евангелия; ибо, что Евангелие излагает словесно, то икона показывает предметно. Почему же то уважается, а эта отвергается? Чем отличается бумага от камня? Не оба ли, как материал, приспособляются к одному производству? Чем отличаются чернила от сурика и прочих красок? Не приготовляются ли те и другие из многих составов и таким образом служат на пользу пишущим? Скажи же мне: пред чем благоговеешь в книге Евангельской, пред веществом, или изложением домостроительства Христова чрез воплощение? Так и я не доску чту, не стену и не вещество красок, а образ тела Его и очертание домостроительства Христова, как и отец наш Златоуст в беседе "на умовение ног": "когда изображения и отличия царские вносятся в город, то выходят им навстречу сановники и толпы народа с приветствием и благоговением, не камню воздавая честь, не слитому из воска очертанию, а изображению царя; и ради изображения полагается воздавать такую честь и поклонение, когда нет там царя"».

[thor]

Об этом же прямо и откровенно писал неистовый Феодор Студит: «…должно со страхом и благоговением приступать к иконе и покланяться ей, так как поклонение переходит ко Христу, и должно веровать, что в ней обитает Божественная благодать и что приступающим к ней с верою она сообщает освящение. Ибо как в образе Животворящего Креста, так и в иконе Всесвятой Богородицы и всех святых - всякое освящающее почитание икон через посредство изображенных на них первообразов восходит к Богу. И поэтому одно и только одно Божеское поклонение воздается Святой и Единосущной Троице, ради Которой бывает различное поклонение и другим и к Которой относятся все другие поклонения».
Это учение о приравнивании книги и иконы было усвоено и на Руси. Так, Иосиф Волоцкий писал, что между книгой и иконой нет никакой разницы, ибо «…как словописец в Евангелии, так живописец в иконе на доске изображает и передает Церкви плотское смотрение Христово. Что Евангелие слово повествует, то живопись делом исполняет. И как, почитая икону, мы не доску, не краски почитаем, но изображение Господа во плоти, так и почитая Святое Евангелие, почитаем не бумагу, не чернила, но повесть Христова смотрения…». Здесь налицо прямая аналогия, пересказ догмата VII Вселенского собора об иконопочитании («…едино есть иконного живописания изображение, яко повествование евангельской проповеди согласующее, и служащее нам ко уверению истинного, а не воображаемого воплощения Бога Слова… Яже бо едино другим указуются, несомненно едино другим уясняется..»).
Таким образом, между иконой и книгой не делалось никакой разницы – они рассматривались как два разных пути постижения Божественной Истины, самого Бога, но только разными путями. А раз так, то необходимо коснуться вкратце учения об иконе как об образе и вообще византийского учения об образе, чтобы понять, что видел средневековый русский книжник и что он пытается нам сказать в своих произведениях, написанных им под водительством самого Господа.

[thor]

В основе византийской иконологии лежит убеждение, что вся структура мироздания пронизана идеей образа и что знание, особенно высшее, о Боге, открывается человеку не в понятиях, а в символах и образах. Образ же имел особое значение, ибо, как писал Иоанн Дамаскин, «…всякий образ есть выявление и показание скрытого…». И далее, развивая свою мысль, он указывал, что образ «…есть подобие и образец, и оттиск чего-либо, показывающий собою то, что изображается».
Вместе с тем Иоанн Дамаскин учил, что образ вовсе не обязательно должен совпадать с прототипом – главное не внешнее, а внутреннее соответствие, подобие прототипу по основным его параметрам: «Сын, будучи естественным образом своего отца, однако, имеет нечто различное по сравнению с ним, ибо он – сын, а не отец». Как отмечал Григорий Нисский, полное тождество невозможно, «…потому что не было образом, если бы во всем было одно и то же с первообразом».
Отсюда вытекала и главная функция образа – познавательная. Через образ человек пытался познать самого себя и, следовательно, самого Бога. Это же познание может открыться художнику только через откровение свыше, через богоявление (θεοφάνια). Дамаскин, развивая учение об образах, указывал их основные функции:
1) дидактически-информативная;
2) коммеморативная (напоминающая);
3) декоративно-эстетическая;
4) анагогическая (буквально возвышающая);
5) харизматическая (приобщение к святости, освящение соучаствующих в лицезрении святых событий);
6) поклонная (поклонение архетипу – т.е. самому Господу).

[thor]

VII Вселенский Собор ко всему этому добавлял еще и психологическую функцию – «…взирающие на оныя подвизаемы бывают воспоминати и любити первообразных им, и чествовати их лобызанием и почитательным поклонением…», и догматическую – есть образ, есть и первообраз («…едино другим указуется, несомненно едино другим уясняется…»).
Из всего этого вытекает тесная взаимосвязь между образом и мировоззрением. Виазнтийское учение об иконе исходило из того, что икона – это окно в мир невидимый, она являет нам Царство будущего века, изображение мира иного, нового неба и земли, где уже свершилась победа Христа – победа добра над злом и жизни над смертью. Поэтому для иконы не подходит натуралистическое изображение, как в «хитростной» западной живописи – она написана языком символов и знаков, исполнена внутренней духовной силы. Она – образ вечности, и потому логика земного мира к ней не подходит – в ней все иное, и время, и пространство.
Кроме того, необходимо помнить еще и о том, что перед образом-символом стояла задача не открыть Истину, но и скрыть ее от праздного любопытства недостойных приобщиться к Истине. Образы, скрытые в иконе-книге, служат как бы покровом, под скрывается Истина. Это было тем более важно, что, согласно учению отцов Церкви, образы не выражают сиюминутные ситуации, конкретные состояния, но являются отображением идеальных подобий этих ситуаций посредством письменного слова или художественного образа. Иконописец и книжник изображали, таким образом, не то, что было, но то, что должно быть в соответствии со своим первообразом (логосом).

[thor]

Этим и объясняется тот факт, отмеченный исследователями, что основная масса произведений средневековой русской словесности глубоко канонична, и чем более они каноничны, тем более точно они воспроизводят идею, архетип изображаемого. Однако точность передачи архетипа в изображении и характер этого изображения зависел от характера самого со-творца, от того, насколько он в своей телесной и духовной организации близок к своему первообразу – насколько зеркало его души чисто и некриво – проблема нравственной чистоты художника. То же самое можно сказать и о том, кто смотрит на икону. Сможет ли он увидеть то, что хочет сказать ему Творец и его помощник, или нет – зависит от него самого, от его настроя, от того, насколько широко открыты его глаза, насколько он готов к восприятию Божественно Истины, Света, что проливается на смотрящего посредством иконы. Ну а если смотрящий не видит в иконе ничего, кроме грубо размалеванной доски – так кто в этом виноват, кроме него самого! Учиться надо грамоте, как говорил классик, учиться, учиться и еще раз учиться, учиться настоящим образом! А иначе, как говорят в народе, неча на зеркало пенять, коли рожа крива!:P

[shuric]

Этим и объясняется тот факт, отмеченный исследователями, что основная масса произведений средневековой русской словесности глубоко канонична, и чем более они каноничны, тем более точно они воспроизводят идею, архетип изображаемого. Однако точность передачи архетипа в изображении и характер этого изображения зависел от характера самого со-творца, от того, насколько он в своей телесной и духовной организации близок к своему первообразу – насколько зеркало его души чисто и некриво – проблема нравственной чистоты художника. То же самое можно сказать и о том, кто смотрит на икону. Сможет ли он увидеть то, что хочет сказать ему Творец и его помощник, или нет – зависит от него самого, от его настроя, от того, насколько широко открыты его глаза, насколько он готов к восприятию Божественно Истины, Света, что проливается на смотрящего посредством иконы. Ну а если смотрящий не видит в иконе ничего, кроме грубо размалеванной доски – так кто в этом виноват, кроме него самого! Учиться надо грамоте, как говорил классик, учиться, учиться и еще раз учиться, учиться настоящим образом! А иначе, как говорят в народе, неча на зеркало пенять, коли рожа крива!:P

Ну если смотрящий при виде грубо размалеванной доски начинает петь песни про "Творца, Божественную Истину, Свет," и пр. пр. то конечно говорить нечего. Если бы в церквях поклонялись ослиному заду (в чем обвиняли христиан римляне) то Тор видимо обьяснил бы что ослиный зад это воплощение божественной мудрости, и что "Сможет ли он увидеть то, что хочет сказать ему Творец и его помощник, или нет – зависит от него самого, от его настроя, от того, насколько широко открыты его глаза, насколько он готов к восприятию Божественно Истины, Света, что проливается на смотрящего посредством ослиного зада. Ну а если смотрящий не видит в ослином заду ничего, кроме ослиного зада – так кто в этом виноват, кроме него самого! "

Православным стоило бы задуматся - не покарает ли их бог, если они его, деву Марию, святых и т.д. изображают так безобразно плохо, в то время как католики создали такие шедевры как скажем Сикстинская Мадонна? Да еще православные нахально оправдываются "волей Творца" - будто она им известна.

[Дмитрий Лопаткин]

Ну если смотрящий при виде грубо размалеванной доски начинает петь песни про "Творца, Божественную Истину, Свет," и пр. пр. то конечно говорить нечего. Если бы в церквях поклонялись ослиному заду (в чем обвиняли христиан римляне) то Тор видимо обьяснил бы что ослиный зад это воплощение божественной мудрости, и что "Сможет ли он увидеть то, что хочет сказать ему Творец и его помощник, или нет – зависит от него самого, от его настроя, от того, насколько широко открыты его глаза, насколько он готов к восприятию Божественно Истины, Света, что проливается на смотрящего посредством ослиного зада. Ну а если смотрящий не видит в ослином заду ничего, кроме ослиного зада – так кто в этом виноват, кроме него самого! "

Православным стоило бы задуматся - не покарает ли их бог, если они его, деву Марию, святых и т.д. изображают так безобразно плохо, в то время как католики создали такие шедевры как скажем Сикстинская Мадонна? Да еще православные нахально оправдываются "волей Творца" - будто она им известна.

То, что у вас нет художественного вкуса, все и так давно знают. Вы случайно не участвовали в выставке, где рубили иконы?

[thor]

Ну если смотрящий при виде грубо размалеванной доски начинает петь песни про "Творца, Божественную Истину, Свет," и пр. пр. то конечно говорить нечего. Если бы в церквях поклонялись ослиному заду (в чем обвиняли христиан римляне) то Тор видимо обьяснил бы что ослиный зад это воплощение божественной мудрости, и что "Сможет ли он увидеть то, что хочет сказать ему Творец и его помощник, или нет – зависит от него самого, от его настроя, от того, насколько широко открыты его глаза, насколько он готов к восприятию Божественно Истины, Света, что проливается на смотрящего посредством ослиного зада. Ну а если смотрящий не видит в ослином заду ничего, кроме ослиного зада – так кто в этом виноват, кроме него самого! "

Православным стоило бы задуматся - не покарает ли их бог, если они его, деву Марию, святых и т.д. изображают так безобразно плохо, в то время как католики создали такие шедевры как скажем Сикстинская Мадонна? Да еще православные нахально оправдываются "волей Творца" - будто она им известна.

Конечно, в продолжение данного разговора можно было бы подробнее коснуться основ иконописи как художественного жанра, рассказать подробнее о структуре иконы, ее символичности и т.д., и т.п., но имеет ли смысл вести этот разговор по данной теме с человеком, которому везде мерещатся ослиные зады? Каждый видит в иконе то, что он хочет увидеть, точнее, что ему открывается в силу его собственного настроя. Еще раз процитирую: "Сможет ли он увидеть то, что хочет сказать ему Творец и его помощник, или нет – зависит от него самого, от его настроя, от того, насколько широко открыты его глаза, насколько он готов к восприятию Божественно Истины, Света, что проливается на смотрящего посредством иконы". Ну а если перед нами слепец, ми к тому же упорно не желающий видеть образ Творца, горнего мира, то кто и что может ему помочь!

[shuric]

Конечно, в продолжение данного разговора можно было бы подробнее коснуться основ иконописи как художественного жанра, рассказать подробнее о структуре иконы, ее символичности и т.д., и т.п., но имеет ли смысл вести этот разговор по данной теме с человеком, которому везде мерещатся ослиные зады?

Про символизм и все прочее можете не рассказывать - я читал Раушенбаха, который эту тему знал лучше вас. Но все это к искусству не имеет отношение - таковое воспринимается не рационально а эмоционально, и если иконы уродливы, то никакой символизм это не исправит


Об этом хорошо высказался Ю.В. Андреев http://gumilevica.kulichki.net/AUV/auv1.htm


Об идеале героической наготы в греческом искусстве хорошо сказал С. С. Аверинцев: «Прекрасная и спокойная „олимпийская" нагота, никогда не воспринимаемая как „нагота срама", как оголенность и беззащитность, великолепна постольку, поскольку это нагота свободного и полноправного человека, наперед огражденного от унижающей боли, от пытки... Древняя Греция сравнительно мало культивировала пафос инсигний и регалий, но зато она превратила само гармонически развитое тело полноправного гражданина, не оскверненного ни рабской пыткой, ни рабским трудом, в род инсигний и регалии, в знак общественного ранга. Гордость господ стала, как никогда, телесной, но через это телесность стала слишком публичной и зрелищной, чуть-чуть отвлеченной, духовно отчужденной от своего носителя в пользу гражданского коллектива. Она сделалась аристократической «калокагатией» и дожидалась лишь упадка социальной структуры полиса, чтобы превратиться в „прекрасную форму"». Сам Сергей Сергеевич не скрывает, что ему гораздо ближе этой холодной эллинской телесности телесность древневосточная, прежде всего, библейская – этот, по его словам, «образ страждущего тела, терзаемого тела в котором, однако, живет такая „кровная", „чревная", „сердечная теплота" интимности, которая чужда статуарно выставляющему себя напоказ телу эллинского атлета». Не будем спорить. Ведь вкусы у всех разные. Одни находят странную усладу, прислушиваясь к «вибрациям... нутра» человека, пригвожденного к кресту или заживо гниющего в струпьях проказы. Другие любуются совершенными формами бронзовых тел воинов из Риаче, прекрасных в своей почти божественной невозмутимости..


И из того же источника, о неполноценности византийской цивилизации:


Добросовестные ученики греков римляне старательно подражали их манере говорить, писать и думать. Но результаты их усилий страшно далеки от их великих оригиналов. Достаточно сравнить Вергилиеву «Энеиду» с «Илиадой» и «Одиссеей», трагедии Сенеки Младшего с творениями Софокла и Еврипида, философские трактаты Цицерона с диалогами Платона и т. д. Византийцы, связанные с античными греками непрерывной языковой преемственностью, донесли до нас случайно уцелевшие искры греческого гения в своей поэзии, риторике, фресках и иконах, архитектуре. Но в целом их культура, несомненно, являет собой прямую антитезу классической греческой культуре абсолютно во всех основных ее аспектах. Тот же барьер духовной несовместимости отделял от античной Греции и средневековые страны мусульманского Востока и христианского Запада. В течение долгого времени греки были известны в этих странах в основном лишь понаслышке: лишь единицы умели в то время читать по-гречески, а рукописи на этом языке были огромной редкостью. Труды Платона, Аристотеля и других светочей греческой мудрости в латинских, арабских, персидских переводах и гораздо реже в оригиналах были доступны лишь очень ограниченному кругу высокообразованных людей.
Только новая европейская цивилизация, общие контуры которой впервые начали вырисовываться в эпоху Возрождения, сумела, да и то не сразу, приблизиться к настоящему пониманию «греческого чуда» и даже в каких-то пределах повторить пройденный греками исторический путь. Однако именно теперь на рубеже второго и третьего тысячелетий христианской эры, когда благодаря усилиям нескольких поколений ученых-антиковедов наши познания о классической Элладе стали намного шире и богаче, нежели это было еще в XVIII – XIX вв., она, похоже, вновь начинает удаляться от нас, растворяясь в глубинах исторического космоса, «как беззаконная комета в кругу расчисленных светил». И винить в этом нам следует не греков, а только самих себя.

[thor]

[quote="shuric"][quote="thor


Про символизм и все прочее можете не рассказывать - я читал Раушенбаха, который эту тему знал лучше вас. Но все это к искусству не имеет отношение - таковое воспринимается не рационально а эмоционально, и если иконы уродливы, то никакой символизм это не исправит

Читать то Вы и читали, да вот только эт тот самый случай, о котором говаривал Дерсу Узала - есть такие люди, у которых глаза есть, и видеть нету. Мало читать, необходимо еще и осмысливать текст, а тут, видимо, речь идет о простом, да и еще предвзятом просмотре текста, да еще и под определенным углом зрения. Многочтение уму не научает - так говорили в свое время на Руси.
И потом, при всем уважении к академику Раушенбаху, по иконописи специалист не он, а для начала св. отцы, основатели самого учения о иконе как образе Божьем. Э, да точ там говорить, для Вас это все равно пустой звук!

[shuric]

Да причем тут "осмысливать"? Никакие сочинения святых отцов, и вообще никакие сочинения в мире не сделают уродство прекрасным. Вбить в голову внушаемым людям, что иконы "воплощение мудрости творца" - это можно.
Но менее уродливыми они от этого не становятся.
Особенно иконы XVII - XX веков (не византийские, а русские конечно) - это нечто чудовищное по своей безвкусице.

[thor]

No comment! Я плакалъ! Аффтар жжот нипадецки Пеши исчо!