Но, может быть, это все же только опечатки, сделанные при наборе и почему-то не замеченные гениальным Шолоховым при издании романа и его многочисленных переизданиях?
Увы, эта гипотеза не проходит.
Доказательство – в той самой вывешенной в Интернете рукописи, о которой мы забыли:
http://feb-web.ru/feb/sholokh/1927/1927.htm
С. 50, четвертая строка сверху:
Григорий и Петр «...дрались отчаянно, как два скопца /!?/ клевали задыхавшегося Степана».
Пушкин однажды обмолвился: чрезмерная брезгливость свидетельствует о нечистоте воображения. Это так. Но обратное не верно: нечистое воображение отнюдь не брезгливо. Потому не стану смущать Сашу А. и ограничусь словарной выпиской.
По «Словарю русских народных говоров» ко́пец/копе́ц – «коршун, нападающий на цыплят», «сова», «хищная птица кобчик».
По изданию ТД (М., 1962): «Клевали Степана, как стервятники падаль».
ВОТ О ТАКОМ ЖЕ ИЗ СТАРОЙ СТАТЬИ МАКАРОВЫХ:
Кузнецов пытается продемонстрировать свою "работу" с рукописью, рассказывая о том, как вырабатывалось описание внешности главного персонажа, Григория Мелехова. Разбирая ранний вариант рукописей "Тихого Дона" и анализируя характер вносимых Шолоховым в текст изменений, Кузнецов останавливается на выражении: “вислый, по скопчиному нос”, который потом превращается в "коршунячий" (С. 81). При этом желая показать знание Шолоховым донского диалекта. Кузнецов пишет: "...совоеменному читателю трудно понять, что значит это слово. Оно происходит от диалектного "скопа": "скопец" – значит ястреб..." (там же). Обрашаясь к словарю "всеведущего" В. Даля, находим; "скопец – оскопленный, телесно лишенный мужества человек, холощенный, каженик". А вот по поводу скопчиного носа есть много вариантов, хорошо знакомых не только орнитологам, но и читателям Ф. Д. Крюкова. У В. Даля: "Кобец, кобчик, копчик – малый ястреб, от стар. кобь – ворожба, гаданье по птицам". Еще у В. Даля: "Скобчик – скопчик, коб(п)чик – ястребок –перепелятник".
Так что уж если речь заходит о ястребе в донском диалекте, то говорят о кобце, скобце, скоп(б)чике. Но в именительном падеже никак уж не "скопец". Скобчик, скопчик – по-скопчиному, скопец – по-скопчески...
(А. Г. Макаров, С. Э. Макарова. НЕЮБИЛЕЙНЫЕ МЫСЛИ)
...Итак, не станем обращать внимания на то, что можно отнести к простым опискам типа «затУпотал» вместо «затопотал» (с. 52), «моСглявый и смирный казачЕк» (С. 71) и т. д. Хотя чрезмерная концентрация описок говорит о расконцентрированном при копировании внимании писца («Шел мимо косорукий Алешка Горбатов, поглядел раздвинул кустастую свою бороденку улАбкой: очень даже понятно, за что жалует Степан свою бабА»; с. 49), нам интересны не эти, а совсем иные примеры. Займемся не описками, а ошибками, говорящими о неверном чтении переписчиком оригинала.
С. 46. По рукописи: «На заре собрались ехать. Степан вышел из хаты с древней горбатой старушонкой. Христоня, запрягавший коней, поглядел на семенившую за Степаном старуху:
– Эх, бабуня, как тибе согнуло-то!..»
Здесь синим карандашом зачеркнут предлог «с». Получилось: «Степан вышел из хаты древней горбатой старушонкой». (Ясно, что правщик не понимает смысла того, что он правит.)
По изданию: «На заре собрались ехать. Вышел из хаты Степан, за ним семенила древняя горбатая старушонка. Христоня, запрягавший коней, пожалел ее:
– Эх, бабуня, как тебя согнуло-то!..»
Видимо, машинистка перепечатывала текст все-таки по рукописи автора (пусть и со вставками и правкой), а не Шолохова.
С. 46: «Старуха прошла с /!!!/ Степаном под сарай». (В издании исправлено: «со»).
Это вновь следы роковой борьбы переписчика с конечными ерами. При этом ер, как мы уже видели, может осмысливаться и как флексия. Вот на с. 81: «То-то ума у тибе господь отнял» («То-то умЪ…»)
С. 48. По рукописи (в авторском тексте): «Он, не скидая фуражку лег на кровать. Полежал, крякнул и приподнял плечо, скидая ремень шашки».
По изданию: «Он, не скинув фуражки, лег на кровать. Полежал, повел плечом, сбрасывая портупею».
с. 50: «Петро выплюнул на ладонь вместе с кровью околопную половину зуба...» По изданию: «Петро бережно выплюнул на ладонь кровь и половину зуба...»
Редакторы убрали эпитет, потому, что автор не смог его объяснить. Но «околопная половина зуба» – это всего-навсего испорченное прилагательное «околотая» (от глагола «околоть»).
С. 50: «измотаю, как цуцика».
Поскольку речь об угрозе побоев, очевидно, в подлиннике было: либо «измочалю, как цуцика», либо «изватлаю, как цуцика...».
См. Тут же в 1 книге: «...не мог без тошноты глядеть, как старик выплевывает серые, измочаленные зубами жевки...»
См. также в кн. 2: «ноги убитого парня в солдатских, измочаленных временем обмотках».
См. также в кн. 3: «в засаленной гимнастерке и в прах измочаленных обмотках».
Но см. также в кн. 4, часть 7: «Дозволь, я его изватлаю, как цуцика...»
С. 50: «Иван Семенович, торжественный, как титор /!/ у обедни...»
По изданию: «Пантелей Прокофьевич, торжественный, как ктитор у обедни...»
Ктитор (от греческого "ктэтор" – хозяин) – даритель, основатель, или церковный староста. Шолохов счел написание «как ктитор» за ошибочное (удвоение согласной). То ли редакторы поправили, то ли в беловой авторской рукописи слово «ктитор» было написано четче.
С. 51: «Мать Григория, покрытая шалевой праздничной шалью...» (При этом в слове «шалевой» буква «ш» снизу подчеркнута, как и в слове «шалью».)
По изданию: «Ильинична, кургузая и важная, в палевой праздничной шали...»
Прилагательного «палевый» переписчик не знал. Он выдумал «шалевую шаль», ибо тут не просто шаль, но (сказано же!) – праздничная, а, значит, и вовсе шальная. (Забыл, что шаль-то не на деве – на старухе.)
С. 51: «– Играй, черт!.. – Гришка куснул губу и шелкнул кнутом перепрывающего <?перепрыгающего> ушами коня. Лошади, звякнув барками натянули постромки и резко рванули бричку».
По изданию: «– Играй, черт! – Гришка куснул губу и – кнутом коня, перебиравшего ушами. Лошади натянули постромки, резко взяли с места».
Надо «…перепрядавшего ушами коня». Перепрядывать, перепрядать, перепрянуть, перепрыгнуть, перескочить, пересигнуть. Перепрядыванье – действие по глаголу (В. И. Даль). Так, кстати, в переносном смысле на с. 66: «небось тады запрядаешь».
Почему выпущено «звякнув барками»?
БАРОК – м. новорос. вор. кур. упряжной валек для постромок (В. И. Даль). Видимо, редакторы, обнаружив, что «барка» – род плоскодонного судна, не догадались посмотреть на слово «барок». А Шолохов не смог объяснить, при чем тут речные суда.
с. 51–52: «– В проулок, третий курень налево, – указал Иван Семенович. Григорий дернул вожжину и бричка оборвав железный рассказ на полуслове, стала у крашеных, в мелЬкой <!> резьбе, до счатых <!> воротАХ <!>».
По изданию: «Коршуновский просторный курень. Дощатый забор. Григорий дернул вожжи, и бричка, оборвав железный рассказ на полуслове, стала у крашеных, в мелкой резьбе, ворот».
Надо: «железный раскат», поскольку говорится о том, что колеса на железном ходу и гремят так, что не слышно лая провожающих бричку собак, а «полуслово» – это незаконченная реплика отца Григория (в рукописи она вычеркнута синим карандашом).
С. 52: «– Гостям завсегда ради». (Вместо «рады».)
с. 54 (Григорий увидел Настю/Наталью):
«Под черной стоячей пылью (?) коклюшкового шарфа смелые серые глаза…»
Надо: «Под черным стоячим полем...».
Видимо, это реплика на посвященные Андрею Белому пророческие стихи Александра Блока: «Я бежал и спотыкался…» (18 октября 1903). Дата эта глубоко символична. 18 октября 1903 года (по старому стилю) в Женеве закончил работу Второй съезд «Заграничной лиги русской революционной социал-демократии», на котором Ленин был разгромлен Мартовым и другими меньшевиками.
Процитирую стихотворение целиком:
Я бежал и спотыкался,
Обливался кровью, бился
Об утесы, поднимался,
На бегу опять молился.
И внезапно повеяло холодом.
ВПЕРЕДИ ПОКРАСНЕЛА ЗАРЯ.
Кто-то звонким, взывающим молотом
Воздвигал столпы алтаря.
На черте горизонта пугающей,
Где скончалась внезапно земля,
Мне почудился ты – умирающий,
Истекающий кровью, как я.
Неужели и ты отступаешь?
Неужели я стал одинок?
Или ты, испытуя, мигаешь,
БУДТО В ПОЛЕ КРОВАВЫЙ ПЛАТОК?
О, я увидел его, несчастный,
УВИДЕЛ КРАСНЫЙ ПЛАТОК ПОЛЕЙ...
Заря ли кинула клич свой красный?
Во мне ли грянула мысль о Ней?
ТО -- ЗАРЯ БЕСКОНЕЧНОГО ХОЛОДА,
Что послала мне сладкий намек...
Что рассыпала красное золото,
РАЗОСТЛАЛА КРОВАВЫЙ ПЛАТОК..
Из огня душа твоя скована
И вселенской мечте предана.
Непомерной мечтой взволнована –
Угадает Ее Имена.
Вот и в последний раз мы увидим Наталью глазами Григория: она провожает мужа на фронт и комкает в руках черную косынку...
Хотя на 8 странице романа «Анисья», уже на 15-й трижды Аксинья, она же четырежды на 16-й, два раза на 17-й, пять раз на 18-й (здесь же "Аксютка"), далее раз на 19-й, трижды на 20-й, четырежды на 21-1 и тут же вновь "Аксютка", и еще многократно на 22, 23, 24, 25, 26, 28, 29, 30, 31, 32 и т. д.
Однако:
На с. 49 то «Анисья», то «Аксинья».
С. 55: Анисья – шесть раз, потом Аксинья – три.
С. 56: Аксинья – семь раз подряд, после трижды Анисья.
С. 57: Анисья–Аксинья–Анисья–Анисья–Анисья–Анисья–Аксинья.
С. 58: Анисья–Аксютка–Анисья–Анисья–Аксинья–Аксинья.
С. 59: Анисья–Аксинья–Аксинья–Анисья–Аксинья–Аксинья–Анисья.
С. 60: четырежды Анисья.
С. 61: Аксютка.
С. 72: Аксинья и Анисья.
С. 73: Аксинья
С. 80: Аксинья и Анисья.
Очевидно, что переписчик оба имени считает вариантами одного. (Правда, не ясно какого именно: «Страх ли поднял Аксинью, или снесла бабья живучая натура, но Анисья...»).
И совсем иные (впрочем, подчас также двухсторонние) превращения происходят с именами других героев романа.
С. 4: трижды Пантелей (разумеется, Прокофьевич). Со с. 6 до 61-й он же многократно Иван Семенович. С. 61: Иван Семенович стал Пантелеем (драка Григория с братом «возле Татарскова кургана»); с. 62: дважды Иван Семенович; с. 63: Иван Семенович шесть раз; с. 81. Пантелей Прокофьевич; С. 81: дважды: «Пантелей Григорьевич» (надо: Прокофьевич). Но кривая кобыла все-таки вывезла… С. 83: Пантелей Прокофьевич.
С. 64: Мирон Григорьевич Коршунов зовется Федором Игнатьевичем; с. 80 и 81: Мирон Григорьевич; с. 69: По рукописи Дед Гришака – односум с Прокофием (!) Мелеховым. Доживает у сына. Но тогда почему Федор Игнатьевич, а не Григорьевич? Впрочем, на с. 83: «Мирон Григорьевич».
С. 57: дважды хутор (Татар<ников>ский), а не станица, как в начале рукописи; с. 63 и 64: вновь станица; с. 69: станица; с. 77: хутор.
Ясно, что все это механически сведенные в один квази-текст бездумно скопированные варианты из разных черновых и беловых редакций Автора. И ясно, что этот автор – не Шолохов, поскольку с авторской пагинацией (датами), аккуратно, буквально по дням проставленной на полях в первой половине этой тетрадки, вся эта чересполосица никак не связана. Значит, даты даны исключительно ради оправдания подлога (если кому интересно -- могу, как в том советском фильме, "огласить весь список").
С. 68: «не забивайтесь».
По изданию: «Глупая ты, Наташка. Откажись! Я зараз заседлаю коня и поеду скажу: мол, не заявляйтесь боле...». То есть даже в речи мерзавца Митьки Коршунова не было в протографе блатной фени (типа «забить стрелку»…).
С. 69: «…жалился дед Гришака Наталье – любимой внуке» (в издании «внучке»). Внука (внучка) – подлинный диалектизм. Но когда редакторы сочли это за описку, отстоять его Шолохов или не смог (или не захотел).
С. 80: «вбежал в куренИ», а на с. 81: «нашим бедным куреням». В тексте издания: «Сделайте честь нашему бедному куреню!». Вот и в рукописи раньше было только «мелеховский курень». И для автора это было принципиально: у Мелеховых, хотя и большая семья (старик со старухой, два женатых сына со своими детьми), но один, построенный еще отцом старика дом.
С. 83: «Из кухни тек в горницу сыпучий треск кованых Петровых каблуков, словно сосновая доска горела, да повинчивающие крики пьяных гостей». (От блатного, ментовского и чекистского «повинтить» – арестовать.) По изданию: «взвинчивающие крики». Еще одно подтверждение того, что шолоховская фальшивка изготовлена задним числом, а издание осуществлялось по правленой машинописи, сделанной с подлинной рукописи другого автора.
С. 84: «…оттопыривал дед Гришака сморщиненую раковину уха». По изданию: «Дед Гришака оттопыривал морщинистую раковину уха». (А имеется в виду – сморщенную).
С. 84: «…мОГая кусок курятины в место хрена в вишневый кисель, беСжизненно глядит …» – «…макая кусок курятины вместо хрена в вишневый кисель, безжизненно глядит …»
С. 84. Проблемы с сенсорикой. Кто-нибудь слышал, чтобы волосы боялись щекотки? Черным по белому: «…и не утирает замызганным рукавом чекменя щекочущие бороду слезы». В печатном тексте: «…и не утирает замызганным рукавом чекменя щекочущих подбородок слез».
Мы разобрали одну десятую часть сохранившихся "черновиков" Шолохова.
Достаточно для насыщения нашей умственной утробы?
Или, чтобы убедить поклонников Михаила Александровича, что они ошибались, нам нужно выхлебать еще десять вагонов этого в прямом смысле слова уморительного дерьма?